Западня
Шрифт:
Не нужно больше донимать Принцессу разговорами о волшебнице Тангрис, сказал себе Феликс. Ни о Тангрис, ни о том, кто и зачем запер Эрику в замке Эск. Многоликий был почти уверен, что догадался правильно. Не так-то просто удержать при себе такую догадку — бесёнок внутри него уже потирал лапки, предвкушая, как поразится девушка, узнав правду! — но промолчать всё-таки придётся. Сколь бы ни был плох индрийский монарх, его наследница, бесспорно, пошла в мать, королеву Каталину, о добром сердце которой наслышаны были даже в Империи. Принцесса Эрика не заслужила того, чтобы её хрустальный мир в одночасье превратился в руины;
Приняв решение, он запретил себе думать о ней — о её нежных руках и печальных глазах, о чистом голосе, напевающем матушкину колыбельную, о сегодняшней помолвке, одно лишь упоминание о которой вывело его из себя, — после чего свернулся клубком посередине коробки и вскоре сумел уснуть.
Глава шестая,
в которой Принцесса и Многоликий раскрывают прескверные тайны, а принц Аксель так хорошо играет свою роль, что Король предлагает поторопиться со свадьбой
Ночь, проведённая Эрикой в волнениях, каких она раньше не знала, и почти без сна, была ветреной, пасмурной и не слишком холодной. К утру же мороз усилился, а небо очистилось и теперь ярко синело в окнах, обрамлённое искристыми ледяными узорами. От многочисленных крыш замка Эск столбами уходил в морозную синь белый печной дым. Но ни чистое, как колодезная вода, бескрайнее небо, ни первозданная белизна спящих под снегом окрестных лесов не радовали нынче Принцессу. Щуря усталые глаза, она безотчётно сожалела о том, что всё это зимнее великолепие, которое могло бы стать отличным фоном для настоящей помолвки двух влюблённых, тратится впустую на фикцию, затеянную Акселем и ею. Жаловаться, впрочем, было не на что: предназначенный для Эрики фамильный перстень, ожидающий своего часа в кармане имперца, в ближайшие месяцы или даже годы лучше всяких оберегов будет защищать её от чьих бы то ни было посягательств. Следовало сказать спасибо принцу хотя бы за то, что убрался восвояси невыносимый герцог Пертинад.
Но об Акселе без пяти минут его невеста то и дело забывала, голова её была занята Многоликим и богатой на эмоции минувшей ночью. Перед глазами у неё стояло лицо мужчины, чёрное от боли вчера вечером, когда она пришла в подземелье, но просветлевшее к утру. В ушах стоял густой и мягкий голос, поведавший ей о жизни, так не похожей на её собственную. А сердце Эрики сжималось и ныло от тревоги за этого человека, который всего три дня назад был для неё персонажем городских сплетен — только лишь образом, привлекательным, но нечётким. Хвала Серафимам, ей удалось избавить Феликса от самого страшного; но он не будет в безопасности, пока остаётся в Замке, а как его отсюда выпустить, она пока не знала.
Погружённая в свои мысли, Принцесса едва пригубила кофе, не притронулась к утренней газете и с покорностью фарфоровой куклы подчинилась Валькирии, когда та принялась наряжать её к предстоящей церемонии. Спохватилась девушка лишь тогда, когда горничная, сражаясь с мелкими пуговичками на платье для приёмов, поинтересовалась:
— Ваше высочество, вы себя как чувствуете?
— Всё в порядке, Вальда, а в чём дело?
— Да вы же терпеть не можете парчу
Лишь тогда Эрика сообразила, что ведёт себя странно, и поспешила исправить положение. Она зевнула — благо, ей действительно ужасно хотелось спать — и пожаловалась:
— Я не выспалась, среди ночи меня разбудил шум, и больше уснуть не удалось. Кстати, ты не знаешь, что случилось? У стражников был переполох, они почти до рассвета кричали и бегали с фонарями.
— Не знаю, ваше высочество. Болтают, что узник из подземелья сбежал…
Принцесса приподняла брови:
— И как, поймали?
— Да врут, я думаю, про узника-то. Неужто в Индрии тюрем не хватает — подземелья ещё занимать? Уж на тюрьмы ваш батюшка никогда не скупился.
Упоминание об отце отозвалось тоскливой тягостью за грудиной.
Принцесса, и правда, терпеть не могла насыщенно-синее, под цвет её глаз и сегодняшнего неба, парчовое платье с высоким воротником-стойкой, узкими рукавами до середины кисти и длинным тяжёлым шлейфом. Но причиняемое им неудобство не шло ни в какое сравнение с другими заботами и печалями этого утра.
Король — неслыханное дело! — собственной персоной пришёл в покои дочери, чтобы проводить её в тронный зал, где должна была состояться помолвка. Приветствуя Эрику, он даже не смотрел, как обычно, ей за спину, а окинул её внимательным оценивающим взглядом — и, кажется, остался доволен:
— То что надо, моя дорогая девочка! Жаль, Император сегодня не увидит, какая невеста будет у его сына — но ничего, в ближайшее время мы тебя ему представим.
— Спасибо, папа, — Принцесса почтительно склонила голову.
Следуя под руку с отцом из галереи в галерею, спускаясь и поднимаясь по лестницам, девушка заметила, что стражников стало гораздо больше, чем прежде, они стояли даже там, где раньше их не бывало, повсюду мелькали серые с красным мундиры королевской Охранной службы.
— Что происходит, папа? — играя роль, спросила она у отца. — Почему так много стражи?
— Не обращай внимания, дитя моё, — отмахнулся тот. — Замковый распорядок требует усилить охрану в дни помолвки наследников, а наш добрый Олаф слишком ревностно относится к своим обязанностям.
Эрика притворилась, что удовлетворена ответом, и больше ни о чём спрашивать не стала. Она пыталась понять, что думает Король о побеге Многоликого и подозревает ли её в соучастии, но все усилия оказались тщетны: отец, хоть и утратил вчерашнее благостное самодовольство, был невозмутим; своих подозрений, если они у него и были, он ничем не выдавал. «Успокойся, не с чего ему тебя подозревать!» — сама себе напомнила Принцесса.
Зато Придворный Маг, раньше Скагера и его дочери явившийся в тронный зал, похоже, подозревал всех до единого, кто попадал в его поле зрения — буравил чёрными глазами фигуры и лица высоких гостей и королевских приближённых, надеясь распознать того, кто лишил его добычи, и сжимал губы в рассерженную нитку. «Так тебе и надо, живодёр!» — злорадно подумала Эрика и послала Потрошителю ледяную улыбку вместо приветствия, получив в ответ короткий кивок. Неприязнь между ней и Манганой была такой застарелой и прочной, что оба они давно не пытались её скрывать.