Западня
Шрифт:
Невозможно поверить, что эту песенку он слышит сейчас от принцессы Эрики! Многоликий был так потрясён, что захотел немедленно спросить, откуда она её знает, и попытался сразу же вернуть себе человеческий облик — но природу не обманешь, даже такую причудливую, как у него: превращение не удалось. Придётся повременить с вопросами. Девушка умолкла и перестала его гладить, о чём он немедленно пожалел. Но зато, пока она пела, боль уменьшилась настолько, что он даже сумел уснуть.
Когда Феликс проснулся, часы на главной башне замка Эск пробили четыре раза. До рассвета ещё далеко — а до прихода горничной? Принцесса — «под щекой ладошка» — глубоко и безмятежно спала.
Пахло тут жарко натопленной печью и цветами, теми самыми, что были на Эрике вечером их первой встречи. Горностаю-Многоликому по-прежнему было не по себе, даже углы мебели, выступавшие из темноты, казались ему источником неведомой угрозы. Многоликий-человек трепетал от удовольствия, осязая толстый мягкий ковёр вместо ледяного камня, вдыхая тёплый душистый воздух вместо сырого и затхлого воздуха подземелья. Трепетал — и изнывал от благодарности к Принцессе, вызволившей его из Манганина ада.
Вспоминать, как он собирался её очаровывать, чтобы она согласилась ему помочь, почему-то было стыдно. Наверное, потому, что очаровывать не пришлось — она и так всё поняла с полуслова. Серафимы ему послали эту девочку, не иначе! Даже тогда, когда понадобилось привести его в чувства, она сделала именно то, что следовало: разрыдалась от всей души — а слышать плач он умел, как никто другой.
«Как, чем, когда я сумею вернуть ей долг?»
Кое-какая еда в гостиной, и правда, нашлась, но, увы, совершенно непригодная для маленького хищника семейства куньих — печенье в серебряной вазочке под салфеткой не хотелось даже пробовать на зуб. Тем более, что вазочка стояла на столике, куда ещё нужно было как-то забраться. Но человека такая еда вполне бы устроила. «Всё, хватит, — подумал Феликс, поковыляв вокруг столика и примерившись к нему, — я достаточно спал, быть не может, чтобы я и сейчас не обернулся!» Ему хотелось поскорей убедиться, что с его бесценным Даром ничего не случилось. Многоликий остановился, сосредоточился, воскрешая в памяти очертания своего человеческого тела…
…И в следующий миг понял, что навзничь лежит на полу, раскинув руки — руки, злыдни болотные, руки, а не лапы! — и упираясь ногами в столик. Столик накренился, содержимое упавшей вазочки разлетелось по ковру. Чертыхаясь от облегчения и досады одновременно, Феликс сел и принялся подбирать печенье. В этот момент в комнате стало светло, и позади раздался тихий голос Принцессы:
— Хвала Серафимам, я вижу, вам уже лучше!
Он повернул голову, посмотрел на неё снизу вверх — высокая тонкая фигурка в тёмном платье в горошек, растрёпанные волосы, радость на сонном личике — и вдруг совершил нечто такое, чего абсолютно от себя не ожидал: поднялся на колени, схватил девушку за обе руки и несколько раз их поцеловал.
Эрика ахнула и отпрянула. Феликс, опомнившись, отпрянул тоже, неловко встал на ноги, сделал шаг назад и буркнул, сам не свой от смущения:
— Простите, ваше высочество. Я забылся.
— Ни… ничего страшного, — пролепетала она, заливаясь краской, и спрятала ладони за спину.
— Я теперь ваш должник… навсегда… — начал было объяснять он, но осёкся, не сумев придумать слов, достойных её поступка.
— Я не смогла бы… иначе, — только и ответила та, кто его спасла.
Многоликий
— Пожалуйста, сядьте, — поспешно сказала Принцесса и подала ему пример, опустившись в одно из кресел.
Он осторожно примостился на диван и вытянул больную конечность.
— Что с вашей ногой? — спросила девушка.
Феликс отвёл глаза, не зная, говорить ли ей правду. Может ведь и не поверить… а если поверит, то как же ей будет горько! Своего негодяя-отца Эрика любит и чтит, это он заметил сразу.
— Что с вашей ногой? — настойчиво повторила она.
— Угодил в ловушку, когда пробирался в Замок.
— В ловушку? — тонкие чёрные брови озадаченно сошлись на переносице.
— Крысоловку или что-то подобное… Я её не рассматривал, ваше высочество. Мне было не до того…
— Крысоловку?..
— Я был тогда белкой.
— Как ужасно! — охнула, бледнея, Принцесса. — Должно быть, ловушки поставили от лесных зверей. В голодные годы, как нынче, они бегут в Замок в поисках пищи. Я всегда их подкармливала. Но папе, наверное, надоело нашествие.
«От лесных зверей, как же. Их поставили специально для меня. А потом заманили меня в Замок!», — подумал Феликс и всё же решил промолчать. Не только чтобы пощадить дочерние чувства Эрики. На самом деле, ему совсем не хотелось признаваться, как глупо он попался.
— К рассвету, я надеюсь, всё заживёт, — проговорил он, пытаясь изобразить улыбку.
Принцесса не ответила, губы её сжались скорбной линией. Повисла пауза. К мучительной неловкости, которую с момента появления девушки испытывал Многоликий, — за свой недавний порыв, за измятый вид, за хромоту и пропотевшую арестантскую робу — прибавился физический дискомфорт: выздоравливающее тело всё сильнее требовало удовлетворения естественных потребностей, и не только потребности в пище.
— Ваше высочество, — наконец, решился он попросить. — Позвольте мне воспользоваться вашей ванной комнатой.
— Ну конечно, — она встрепенулась и махнула рукой: — Ванная вон там.
Оборотень с усилием поднялся, но его нынешнюю боль нельзя было даже сравнивать с тем, что он чувствовал, когда был горностаем. Прихрамывая, двинулся в указанную сторону.
— Постойте, Многоликий!
— Да, ваше высочество?
Лицо Принцессы прояснилось.
— Как вас зовут? — спросила Эрика с милой его сердцу застенчивой улыбкой. — Я не знаю, как к вам обращаться.
— Меня зовут Феликс, — отозвался он.
— Рада знакомству, Феликс, — наигранно-церемонно ответила она и прыснула.
Впервые в жизни ему показалось, что у него красивое имя.
Потом он рассмотрел себя в большом овальном зеркале над полированной полкой, по-женски заставленной флакончиками и баночками разнообразных форм, цветов и размеров, и увиденное его не обрадовало. Время, проведённое в подземелье замка Эск, отпечаталось на облике Многоликого во всей полноте — лихорадочный взгляд, лиловые синяки под глазами, резче прежнего очерченные кадык и скулы, проступившие морщины на лбу. Хорошо бы, они исчезли быстрее, эти явные следы пережитого — тогда, уехав из Ингрии, он сможет быстрее забыть всё, что случилось с ним в злополучном королевстве. Всё-всё… и прекрасную принцессу Эрику, разумеется, тоже. Феликс поскрёб чёрную трёхдневную щетину и подумал, что хозяйке покоев горностаем наверняка нравился больше. Он толком не помнил, почему выбрал именно такой образ после освобождения от ненавистного пояса. Кажется, хотел, чтобы зверь получился как можно более симпатичным — чтобы ей даже в голову не пришло не забрать его с собой.