Запах цветущего кедра
Шрифт:
Рассохин беспомощно встрепенулся.
— Но это же в бреду!
— Нет, Стас, наяву.
— Если бы стрелял — убил!
Женя улыбнулась с манящим, завлекающим прищуром.
— Ты убил... Ты во мне блудницу убил. За что тебе и благодарна.
— До сих пор ничего не понимаю, — признался он. — Затмение какое-то...
Она знакомо, с вызовом рассмеялась.
— У меня отметина от пули осталась на груди. Показать?
Женя пошуршала штормовкой, но он опередил:
— Не надо, верю...
— Родинка на том месте образовалась, —
— Оставь его! — безнадёжно попросил Рассохин. — У тебя же ещё два! И Лиза к нему привязалась... Скажи, чтоб вернулся. Он тебя послушает. А я ему невесту найду. Холостяком не останется.
Женя глянула с материнской благосклонностью.
— Дочь тебе оставляю, своих рожай... Сыновья самой нужны. Пойду я... Скоро уже вертолёт прилетит...
— Не хочу возвращаться в Москву, — не к месту пожаловался Рассохин. — Ходил тут по острову, место присматривал.
— Нельзя жить в прошлом.
— А ты знаешь будущее, — спросил он, глядя на затлевшую трубку, — если называют пророчицей?
— Ничего я не знаю, — как-то облегчённо вздохнула Женя. — Потому и обожаю стихию!
Она огляделась и пошла в лес мимо сгоревшего лагерного забора.
— Я провожу тебя, — запоздало спохватился Рассохин. — Недалеко, до поворота?!
Женя на секунду замедлила шаг — наверняка хотела воспротивиться, но вдохнула влекущий запах цветущего кедра и махнула рукой.
— Добро, только до поворота. А то смотри: у Сохатиной меня Прокоша будет встречать.
Заря на востоке высветила верхушки желтеющего кедровника, и ветер со встающего и ещё невидимого солнца принялся опылять землю золотистым семенем.
19
Мелкий, почти игрушечный вертолёт стриг лопастями воздух над вершинками затопленного ивняка, и казалось, что сейчас с ходу пойдёт на посадку. Спросонья Лиза даже не смогла понять сразу, который час и что солнце уже высоко. Она сдёрнула палатку с кольев и даже попробовала оттащить облас со спящим профессором, чтоб не опрокинуло. Она не пряталась — напротив, даже руками махала, однако перед островом геликоптер сбавил ход, почти завис и садиться передумал — ушёл в пойму.
— Стас! — всё ещё звала Лиза. — Ты где, Стас?!
Костёр угас напрочь, мимолётный поток воздуха из-под винтов поднял столб холодного пепла. Она беспомощно огляделась, наконец-то увидела давно погасшее кострище и высокое солнце над краем кедровника. И оборвалась душа:
— Всё проспала, не разбудили...
В это время из кедровника выступил нескладный рыжебородый детина в синей рубахе и откликнулся негромко:
— Сестра, я здесь... Ты звала меня?
Лиза бросилась было навстречу и медленно остановилась.
— А где же... Станислав Иванович?
— Ушёл провожать маму.
— Давно?
— Как солнце взошло. Сказал: до поворота —
— До какого поворота?
— Не знаю, поворотов на Карагаче много.
Лиза подломленно села, а её брат отступил к крайним деревьям.
— Они летят сюда. Мне нельзя являться этому миру. Прощай, сестра!
— Не уходи, Стас! — она потянулась к брату. — Я тоже не хочу... Не хочу оставаться в этом мире!
На опушке уже никого не было, а вертолёт выскочил из-за крон и заломил крутой вираж над поляной.
В обласе зашевелился и застонал профессор Дворецкий, но сейчас было не до него. Лиза обессиленно добрела до того места, где только что стоял брат, и увидела лишь убегающего в кедровник кавказца. Она догадалась, что собака идёт по следу ушедшего брата, кинулась за ним, но пёс мелькнул ещё несколько раз среди тёмных стволов и пропал.
Между тем стрекот геликоптера покружил над поймой, ушёл куда-то за остров и возник уже над Карагачом. Ещё была надежда: Рассохин сейчас явится, прибежит откуда-нибудь на звук вертолёта — вот же его собранный в дорогу рюкзак, резиновые сапоги приторочены. Значит, ушёл в берцах, а в них после паводка далеко не уйдёшь: в низинах грязи по колено. Значит, скоро вернётся — и всё образуется.
Но он не явился, не пришёл и не прибежал, даже когда геликоптер приземлился на сырую полосу берега, недавно вышедшую из воды. Стеклянная дверца кабины откинулась, и на землю сначала вышел мужчина, за ним, одна за другой, спрыгнули три женщины. Самая юная оказалась с ружьём в руках, направленным в спину пилота, — эдакая конвоирша. Тот не сопротивлялся, шёл покорно, однако с надменной независимой усмешкой. Все трое и без ружья выглядели воинственно и решительно, особенно выделялась одна — в байкерском кожаном облачении и туфлях с обломанными каблуками.
— Где женщины? — спросила она с неким жёстким напевом. — Отроковицы с острова? Только не нужно говорить: все утонули!
И сразу стало понятно: знает, о чём спрашивает. Рядом с ней встала другая — тощая, с желтоватым лицом печёночницы. Третья, стриженная под ноль, с карабином в руках, посадила пилота на землю и встала возле как часовой.
— Они живы, — сказала Лиза и отметила взглядом увесистый обломок доски с гвоздями. — И не нужно со мной разговаривать таким тоном!
— Ты рассохинская пассия? — точно угадала байкерша, и в самом деле сменив гнев на милость. — Дочь пророчицы?
— А ты Матёрая? — вопросом отпарировала Лиза. — Хозяйка Карагача?
Желтолицая — недокормленная, но ярая тётка — шмыгнула простуженным носом.
— А она борзая! Зря ты с ней сюсюкаешь.
— Отойди, сама знаю, как, — огрызнулась та.
— Да ей надо сразу матку наизнанку!
От тычка Матёрой советчица отскочила, но не обиделась, и стало ясно, кто верховодит в этой компании.
— Молчуны сняли отроковиц с острова? — спросила она.
Лиза осмотрела её оценивающе и поправила: