Запасной инстинкт

Устинова Татьяна Витальевна

– Сказали, что моментально. Только туда и обратно.

– Куда “туда”?! Куда “обратно”?!

– А вы на меня не кричите, Арсений Михайлович! Я вам не личная прислуга, а квалифицированный работник!

Тут он вдруг вспомнил, что у Полины есть мобильный, и рявкнул:

– Позвоните ей на мобильный, быстро! И соедините меня с ней! Прямо сейчас!

Что-то такое было у него в портфеле, о чем он думал еще утром, а потом забыл. Перегнувшись в кресле, он подтянул к себе портфель и стал в нем копаться. Все время попадались какие-то бумаги, которые были важными и нужными еще несколько дней

назад, а теперь оказалось, что все это – пустое.

Разрисованная маркером распечатка звонков лежала, как водится, на самом дне. Троепольский дернул ее так, что она порвалась на середине, и разложил на столе. Незнакомый номер был в нескольких местах жирно обведен красным. Все остальные были вычеркнуты – синим, зеленым, фиолетовым, даже черным. Полина Светлова все умела делать как-то не так, как все. Вот, например, вычеркивать телефонные номера.

Косясь в распечатку, Троепольский быстро и сердито набрал обведенный красным номер.

Голос, ответивший ему, поразил его до глубины души. Он был низкий и очень уверенный, а Троепольский ожидал услышать нежные трели, вроде тех, что издавала Федина племянница сказочной красоты.

– Здравствуйте, – осторожно сказал Троепольский, напуганный необыкновенным голосом.

– Здравствуйте, – ответили в трубке твердо.

– Меня зовут Арсений Троепольский, я… работаю с Федей Грековым. Вы знаете такого?

Паузы не было никакой. Голос так же уверенно ответил, что Федю Грекова знает.

Троепольский перехватил трубку и прижал ее плечом.

– Как вас зовут?

– Зоя. Зоя Ярцева. А откуда у вас мой телефон? Или Федор… вам дал?

– Федор ничего мне не давал. Телефон я нашел сам… дедуктивным методом.

– Понятно, – протянул голос. – Зачем вы мне звоните?

– Мне очень нужно с вами поговорить.

– О чем? – холодно спросила Зоя Ярцева. – Я уже обо всем поговорила с его родственниками, мне достаточно. Или вы хотите сказать что-то… еще более убедительное?

– С какими… родственниками? – осторожно поинтересовался Троепольский.

Тут она некоторое время молчала.

– Мне не хочется с вами разговаривать.

– Почему?

– А разве это не понятно? Мне… трудно говорить о нем.

Тут Троепольский вдруг озверел. Ему тоже было трудно – разговаривать, думать, сопоставлять, искать тот самый конец веревки, за который следовало тянуть, даже не зная точно, веревка это или запал от гранаты! Ему было трудно, но он не мог отступить! Никто, кроме него, не найдет убийцу – мало надежд на майора Никоненко!

– Всем трудно говорить о нем, – произнес он злобно, – и всем приходится! Его убили, понимаете? Если вам не наплевать на то, кто это сделал, вы должны со мной встретиться.

– А вы что, следователь из районной прокуратуры?

– Я, черт возьми, дизайнер. Федя работал со мной девять лет. Или я с ним. И я должен знать, кто и за что…

– А-а, – протянула Зоя Ярцева, – вы сериалов насмотрелись, да? Про Робина Гуда и торжество справедливости? Милый юноша, вам со мной не повезло. Я ни во что такое не верю. Вы бы оставили Федора в покое и занимались своими делами. Больше пользы будет, это я вам точно говорю, как старший товарищ.

Именно потому, что она была совершенно права, Троепольский, вместо

того чтобы послушаться, озверел еще больше.

– Где вы работаете?

– Зачем вам?

– Я должен с вами поговорить.

– Я не хочу с вами говорить.

– Где вы работаете? Она помолчала.

– Да и черт с вами. Я работаю в Гидропроекте, знаете, где это? Между Ленинградкой и Волоколамкой, видно за версту. Вы хотите прямо сейчас приехать?

– Да.

– Я закажу вам пропуск. Двадцатый этаж.

Троепольский положил трубку и с сомнением посмотрел на свои кроссовки – вряд ли в них можно передвигаться по снегу без ущерба для здоровья, а ни в чем другом он не мог передвигаться, ноги он сильно промочил, пока топтался возле Фединого дома. Тротуары вокруг этого самого дома специально были спланированы таким образом, чтобы снег, дождь, паводки и разливы рек непременно концентрировались именно там, где ходят люди. Снег в течение десяти минут превращал тротуары в непроходимые топкие болота, в которых непременно увязли бы все танки потенциального противника, если бы им пришло в голову двинуть на жильцов. Дождь заливал подступы, укрепления и фортификации еще быстрее. Вдоль дома шли узкие тропки, по которым с грехом пополам можно было ходить, придерживаясь за серую бетонную стену. Тропки выводили прямиком к помойке, и вокруг ящиков по утрамбованному мусору тоже были проложены тропинки – к остановке автобусов и маршруток. Выскочив из машины, Троепольский первым делом угодил в лужу – так, что джинсы вымокли по щиколотку, что уж говорить про ботинки!

Пока он сейчас выберется на проезжую часть, поймает машину, объяснит, куда ехать, и до подъезда Гидропроекта его вряд ли довезут, кроссовки тоже промокнут, Троепольский подхватит пневмонию, – хорошо бы “типичную”! – будет долго и уныло болеть, он всегда болел долго и уныло, потом с трудом потащит себя на работу, и поезд уйдет уже навсегда, и не догнать его будет ни за что!

Почему он никак не может купить себе машину?!

– Варвара! А, черт! Шарон!

– Слушаю.

– Сизова попросите дождаться меня. Пусть он никуда не уезжает. Если Светлова появится…

– Арсений, я здесь. Я уже появилась.

Троепольский от неожиданности выронил телефон, который собирался кинуть в портфель. Полина стояла на пороге его кабинета, на ковре за ней тряслась экзотическая китайская хохлатка Гуччи.

– Я тебе нужна?

Троепольский вдруг понял, что не знает, как ответить на этот вопрос.

Пожалуй, больше, чем ты думаешь? Пожалуй, больше, чем думаю я сам?

– Где ты была?

– В аптеке на той стороне.

Она имела в виду противоположную сторону улицы Тверской.

Троепольский, согнувшись в три погибели, шарил под столом, искал телефон. Потом, согнувшись еще больше, он заглянул под выдвижные ящики, повздыхал оттуда, потом стал на четвереньки и быстро пополз вокруг стола. Полина посторонилась.

– Ты сделала рентген?

– Ты что-то уронил?

– А в аптеку тебя зачем понесло?

– Я разбила очки.

– Вчера?

– Сегодня.

Троепольский нашарил телефон, зажал его в кулаке и стал пятиться задом из-под стола, разогнулся, с силой стукнулся головой о столешницу и протяжно завыл от боли.