Записки бизнесюка

Чувиляев Павел Александрович

Закрепил я его и говорю: «Что дальше? Как спасаться будем»? А он: «Сиди, жди»! Я и сижу; только голову перевязал. По рации попробовал помощь вызвать — да куда там! Глухомань. Дорога пуста: за час две фуры мимо прошли. Остановились, посочувствовали. А что они сделают? Я гружёный; меня фура с места не сдвинет; на трассу не поставит. Тут помощнее технику надо, а где её взять? Ребята обещали помощь к вечеру: пока доедут до села, где по слухам есть серьёзный трактор; пока уговорят; пока он ко мне доедет. Кукую. Через час опять зелёным сверкнуло, и как-то недобро. Лес зашумел. Гляжу: трактор стоит! Как он подъехал, что я не услышал? Вроде, не дремал. И трактор какой-то странный, чуть ли не довоенный; я таких и не видел. Но мощный; гусеничный. Тракторист ещё страннее: весь чёрный, как головешка, хотя и не негр. И немой: только мычит и знаками показывает, куда трос крепить. А пахнет от него будто тиной. Я

перекреститься хотел, а кедр мне: «Не стоит, если фуру спасти хочешь. Уедешь, тогда крестись-молись». Я и не стал. Зацепил трактор фуру за зад; дёрнул; выволок на трассу. Тракторист денег не взял; руки не пожал; трос сбросил и уехал, будто обидел я его. Но поехал, как положено, с лязгом и дымом. За поворот завернул — и звук пропал. Я хотел посмотреть, куда он делся, а кедр мне: «Езжай отсюда скорее, дурашка любопытная»! Я и поехал. Только по рации сообщил, что помощь больше не нужна.

Так и ездили мы с кедром 6 лет. Он много стран повидал. Пару раз приезжали мы к тому оврагу. Уж как он доволен был: хвастался, а другие деревья завидовали. Характер у него… скрипучий. Потом он вырос, и сам попросился на постоянное место. Теперь у меня на участке живёт. Разговаривает со мной не часто. Но он предупредил, что так и будет: они в молодости шебутные, а потом, когда тело огромным становится, им не до глупых разговоров. Поздороваемся-попрощаемся — и всё. За одним исключением: я его орехи из шишек всегда с собой вожу. Что-то ем (он разрешил), но стараюсь и посадить. Он очень интересуется, где посадил, и что выросло. Рассказываю. Так и живём».

Что это? «Полдень XXI век»: говорящие деревья; трактористы-зомби. Галлюцинации от сильного сотрясения мозга? (Кто головой лобовое стекло выносил, поймут). Возможно. Но одного из двух водителей, что мимо той аварии ехал, я знаю. Подробности бедственного положения рассказчика он подтвердил: стояла фура, наклонившись в овраг; держалась на соплях. Никакими лебёдками не справишься. Потом она своим ходом до поселковой больницы дошла. Кто её вытащил? Трактор из посёлка за ней не приезжал. Довоенных тракторов в округе нет. Не зубами же сильно избитый, истекающий кровью после аварии человек 36 тонн дёргал. Загадка. Одна из многих мистических историй русских дорог.

Помню другого чудика; камазиста (водителя КАМАЗа). Понятное дело, у шофёров в рейсах одежда не очень: робы да ватники. А он ездил в костюме с галстуком и в модном пальто. Говорил: «Я должен машину к рейсу так подготовить, чтобы в галстуке ехать. И аварий быть не должно. А если я робу надел (сменный комплект у меня таки есть), значит, сам дурак». Так и ездил 20 лет в галстуке; народ пугал. Потом на пенсию ушёл.

Но более всего запомнился скрипач. У дальнобойщиков график рваный: периоды надрывного, на грани людских возможностей, труда сменяются часами вынужденного безделья. Пока грузят, или когда на стоянке стоишь, ждёшь, делать, особо нечего. Пить в рейсах нельзя. У водителей просыпается творческое начало. Многие пишут великолепные стихи, куда там Союзам писателей!^[112] Иные возят в рейсы гитару, кладут стихи на музыку, сочиняют песни. Бардов-дальнобойщиков много. А Михалыч играет на скрипке классику. Когда в рации раздаётся: «Тук-тук-тук. Концерт слушать будем?» — всем ясно: Михалыч на стоянку приехал; сейчас залудит. Фальшивит он безбожно.

Тяжела судьба этого человека. Вот ты, приятель, свой День рождения помнишь? А он год точно не знает: ясно, что военный. Нашли наступающие красноармейцы в 1943-ем в подвале грязный пищащий свёрток. Или бросила мать ребёнка, или убили её, когда вышла в поисках еды. Неделю ждали, но никто за малышом не пришёл. Из грудничка сына полка не вышло: сдали в детдом. А какое там питание в войну, когда «всё для фронта, всё для победы»? У Михалыча не то, чтобы рахит, но росту в нём метр с кепкой; на трассе из-за руля не видно. Но катается шебутной старик колобком; матерится пронзительно; молодым жару даёт. И то сказать: более полувека шофёрского стажа. И все категории прав.

Сколько себя помнит, Михалыч за рулём был. Права получил ещё в детдоме в 16 лет (не в 18). Затем служба во флоте: на грузовике от базы до стоянок гонял. Потом завербовался на Севера. Там в тюрьму угодил: повесили на него хищение. Шутит: «Сидел там же, где работал. Разницы не почувствовал». Он действительно умудрился шоферить и в тюрьме (расконвоированный). Была в жизни Михалыча и любовь: две жены; трое детей. Дети взрослые; у них свои семьи, и старик-отец им не нужен. А ещё была у Михалыча мечта: научиться играть на скрипке. Да всё недосуг: зарабатывать надо; детей кормить. Когда умерла жена, он впервые взял инструмент в руки. В 58 или 59 лет.

А сейчас ему уже за 70. На пенсию не идёт; боится окончательно сойти с ума

в пустом доме. Он хочет умереть за рулём на трассе. О скрипке шутит: «Мне мозоли играть помогают: струны зажимать удобно» Он стар, болен, беден и одинок. Начиная каждый рабочий год, он всем говорит: «последний».

Но скрипка звучит сквозь метель.

И пока она поёт, у нас есть надежда.

Маршрут 8. Дороги и грабители

Светофор

Идею — гнать в шею!

Фольклор компьютерных игроков.

Говоря о дорогах в предыдущем Маршруте 7, я ни словом не обмолвился о самых животрепещущих для любого российского водителя темах: пропускной способности, трафике, пробках. Причин две. Во-первых, я говорил о до-автомобильных эпохах, а для них всё это неактуально. Кто, кроме войск (государство), передвигался по дорогам даже в начале XIX века? Почта, курьеры (государство), купеческие караваны, бродячие монахи, да крестьяне на ярмарку. Ещё карета какого-нибудь вельможи проедет; путешественник проскачет. Всё! Частникам, включая караваны купцов, вполне хватало одной-двух дорог из пункта А в пункт Б. Пустых, и не запруженных автомобилями. Государствам уже не хватало (я постарался объяснить, почему), и они принялись активно наращивать сеть. На фоне ещё более лихорадочного строительства железных дорог: по ним огромные массы войск с артиллерией передвигаются быстрее, чем по шоссе. Как это ни парадоксально, к середине XIX века шоссейная дорожная сеть в развитых странах была избыточной. Это касается и европейской части России. Но не азиатской части, где тогда мучились, и до сих пор мучаются с первичным транспортным освоением территории.

Во-вторых, и это главное, после «макадамизации», появления дорог с асфальтовым покрытием, ничего принципиально нового в дорожном строительстве не произошло. За одним исключением: был изобретён светофор, но о нём отдельно и ниже. Дорожники со мной не согласятся, и начнут говорить, что современные покрытия совсем не похожи на устаревший в начале

XX века макадам. И будут правы: успехи химии, в том числе в деле дорожного строительства, приуменьшать нельзя. Думаю, получу также втык от логистов и урбанистов. Это специалисты по организации дорожной сети в городах; в Высшей школе экономики есть целый институт, возглавляемый ранее упомянутым М.Я. Блинкиным.^[113] Успокойтесь, ребята; все вы правы; я с готовностью это признаю. Появившийся в России лишь в XXI веке навигатор у меня в фуре тоже имеется, и жить помогает. Всё так. Только с вашей точки зрения, а не с колокольни бизнесюка-грузоперевозчика. Если разобраться, легко выяснить, что автомобильные грузоперевозки, как бизнес, появились в начале XX века во Франции. Сначала ими занимались средние по размеру предприятия-автобазы. Советские автобазы скопированы с французских: та же организация на социалистический лад. Плюс попытались добавить немного немецкого порядка и американского размаха. В результате получился, как всегда в СССР, нежизнеспособный гибрид-мутант. В крупных городах ни одна советская автобаза не выжила, несмотря на все возможности их парка. За землю пришлось платить по рыночным ставкам, а поставь машинки в красивый рядок — вот гектар и занял. Совершенно непроизводительно. Индивидуальный предприниматель со своим грузовиком в развитых странах появился лишь в середине XX века. Но я забегаю вперёд. Надо кое-что сказать и о второй половине XIX века.

Не обижайте то время! Современники, особенно под конец XIX века, прозвали его «безумным». Потом, прокашлявшись от яда отравляющих газов и трупной вони Первой мировой бойни, мнение переменили: была, мол, Belle Epoque = «белль эпок» = прекрасная эпоха.^[114] Согласен! Это единственный период, в котором я хотел бы жить, о чём заявил публично.^[115] Потому, что та эпоха была по-хорошему наивной. Люди верили в прогресс, в науку, и в себя. Тогда казалось: ещё чуть-чуть, и жизнь окончательно устроится, наступит всеобщее счастье, благоденствие и «благорастворение воздухов». Наступило нечто совсем иное, особенно в России. Но это другой вопрос, выходящий за рамки данной книги. Хочу лишь отметить: какое научное и технологическое новшество не возьми, включая ядерную энергию, лазер, космические полёты, генетику и компьютеры — всегда окажется, что во второй половине XIX века у него был прямой предок, а то и действующий прототип. По сравнению сXIX веком, научно-технический прогресс в XX и XXI веках существенно замедлился. Что и понятно: две Мировые войны — не шутки.