Записки дивеевской послушницы

Иженякова Ольга Петровна

— Это что такое? — спросила я, указывая на содержимое банки.

— Это зуб медведя-шатуна. Давай наливай сюда водки, слышь.

Я посмотрела на Антипу с недоумением, он сказал:

— Ну, давай, наливай быстро моему маленькому богу.

— Ну уж нет!

— Ага, значит, с характером, — заворчал он и направился к выходу.

А на следующий день, когда Антипа со мной поздоровался и стал разговаривать, как ни в чем не бывало, я сказала, что журналист и хотела бы взять у него интервью.

— Да бери, что хошь, — улыбнулся хозяин, — ты мне сразу понравилась, у тебя зубы вон какие белые и ровные, видать, свои. А мне два передних еще

в армии выбили, я в кочегарке служил, сразу после учебки послали, там полтора года и прослужил, тепло, хорошо, а чего мне еще надо? Пошутили один раз русаки нада мной, сказали: «Антипа, натопи да, смотри, чтобы пожарче», я натопил, а в топке прапорщик Лазарев, такой был у нас хохол наполовину, вреднючий, как покалеченный таракан, чего-то там спрятал, ну и сгорело все к едрене матери имущество. Хоть бы предупредил кто! Прибежал этот придурок весь красный и с размаху ка-ак даст мне! «Это тебе, тундра, — только и сказал, — чтобы знал, как в теплую погоду казенный уголь жечь». А мне откудава знать, что у вас значит теплая погода, если при первом легком снеге, когда еще не все зверье на зимовку залегло, вы в теплые шубы оборачиваетесь, унты кожаные по самые колени одеваете, шапками подбородки, как малые дети, обвязываете, сосульки тают, а вы дрожите от холода…

Антипа сплюнул, достал трубку, закурил, а потом продолжил:

— Я русский язык хорошо знаю, в школе учился восемь лет, в армии каждую неделю газеты читал и устав маленько знаю, три положения даже наизусть рассказать могу, а вот русаков, вас, не понимаю. Хоть убей! Какие-то неправильные вы. Вам на погоду или природу плевать, а мужики с молодыми бабами разговаривают как с умными.

У бабы в молодости нету ума, потому что есть желания, это же ясно как божий день. Молодая баба все равно, что неспелая клюква, розовая, привлекательная, а неспелая изнутри. Запасешься такой — и вся махом закиснет. А зрелую по первому морозу соберешь, так всю зиму простоит и ничего с ней не случится. Это же просто, очень просто.

— Ну в городе совсем другие правила жизни, — говорю.

— Какие такие другие? — возражает собеседник. — Там соседи друг дружку не знают, не помогают ничем никому, все разговоры про деньги, у того такая пенсия, а другому дали надбавку к зарплате. Дети в компьютерах сидят, улицы убирают старые таджики, и никому не стыдно. Я прошлым летом маленько хворал, так старший Прошка от меня ни на секунду не отходил, а когда по нужде отлучался, Надьке приказывал сидеть. Потом Надька со мной в больницу поехала, там мне все отделение завидовало, спрашивали, как ты, неграмотный, так дочь воспитывал, она ведь даже комаров с моего лица сдувала, когда я спал, а я им отвечаю, я никак не воспитывал, я просто люблю ее с тех пор, как родилась, когда была маленькой, каждый день водил на залив смотреть, он на закате очень яркий. А когда она уехала в интернат, кедр рядом с чумом посадил, пусть он считает нашу разлуку.

Я посмотрела на его рваный свитер, засаленные рукава, а Антипа продолжил:

— Самая главная наука — это любить надо всех и тайгу беречь, мне это отец заповедывал, а я детям своим.

Сказав это, он тяжело вздохнул, посмотрел на меня, повернулся и вышел из палатки.

Раскопки получились удачными. Мы нашли много серебряных предметов, в основном утварь и монеты. Удалось также установить состав пищи наших предков. Более того, мы попробовали готовить сами по древнему рецепту. Гадость неимоверная. Мясной бульон с травами и без соли. Впрочем, ко всему привычка нужна.

Особенно к еде.

Мы увозили находки, чтобы потом один из музеев города Екатеринбурга исследовал их и включил в экспозицию. Антипа сказал мне на прощание:

— Ты… это, слышь, приезжай, когда захочешь, я тебя завсегда пущу в свой чум, и рыбы дам, сколь хош. Я имею в виду настоящей рыбы, там нельмы ли, муксуна ли, а не этой сорной щуки, язя, леща или карася. Ими только собак кормить. Я такую рыбу сразу же выбрасываю, а на кой она мне? А бабе моей купи этой… как ее… зубной пасты, будь она неладная, она у меня, видела, какая моднячая вся из себя ходит. Когда паста есть, так считай, каждый день зубы в ручье чистит, прям с самого утра, говорит, хорошо во рту после пасты-то. А статую вы все равно не найдете. Ее ищут-ищут и ученые бабы, и мужики, а все равно не найдете. Кто святыню выдаст, знаете, что тому может быть? И, это самое, клеенки купи, метра два, если ее в нарты бросить, нарты потом долго не мараются, а мне зачем новые нарты марать-то?

Крещенское купание

Купание в сибирский мороз на Крещение в проруби — занятие не для слабонервных. Здесь одна очередь в Иордань чего стоит!

Стоишь, раздетая и босая, в одной ночной сорочке на тридцатиградусном морозе, и ждешь, пока не искупаются впереди стоящие девятнадцать человек. Купаются здесь основательно. По церковным правилам, нужно окунуться три раза с головой, однако особо ревностные христиане ныряют и по семь и по двенадцать раз, особенно преуспевают в этом деле, как ни странно, старенькие бабульки; говорят, одна из них окунулась в Иордань аж сорок раз! Мне повезло, что она стояла не передо мной.

В очереди робкий шепот, кто-то читает молитву, кто-то просто стучит зубами или дрожит от холода. Ноги у людей примерзают к земле, даже несмотря на тот факт, что тропинка в Иордань аккуратно усыпана соломой. Впрочем, я, как купальщица со стажем, пусть и небольшим, от этой беды защитилась довольно просто — надела тоненькие носки; защиты от холода, конечно, никакой, но зато не пришлось больно отдирать ноги от ледяной земли. Маленькие дети купаются послушно и молча, как ангелочки. Внезапно наша очередь послушно расступается — мы пропускаем в купель молодую женщину с грудным младенцем. Ребенок совсем крошка.

— Ему хоть месяца три есть? — спрашиваю со страхом у матери.

— Конечно, есть, — слышу ответ, — три с половиной вчера исполнилось. — Мамаша три раза основательно окунается с младенцем, завернутым в пеленку; мне кажется, что ребенок вот-вот захлебнется.

Однако «стойкий оловянный солдатик» даже не поморщился. Молодая мама быстро убежала с ним в палатку. И наша очередь снова зашевелилась.

Когда стоишь и ждешь, кажется, что купаются долго и медленно, и совсем не понимаешь чужого страха перед ледяной водой, но когда сам входишь в воду… Такого жгучего холода я не ожидала. Замираю и столбенею.

— Ну, быстрее, быстрее, сестра, — слышу голос над собой, — давайте уже, окунайтесь, не стойте! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Молниеносно обжигаюсь в проруби и окончательно перестаю соображать. Внутри замирает все. И дальнейшее, кажется, уже происходит не со мной, а с другим человеком, у которого чувства страха, боли или обиды полностью атрофировались. Из проруби вышло что-то механическое. Так мне показалось. На время.

Пока я бежала до женской палатки, сорочка и платок напрочь застыли и примерзли к телу, пришлось их осторожно отдирать.