Записки о России. XVI — начало XVII в.
Шрифт:
Я поспешил своей дорогой. Мне повстречался известный в Ливонии каноник. Изумившись тому, что я еду с такой убогой свитой, он, узнав меня, сказал своим людям мое звание, это могло повредить мне: я носил свою [секретную] флягу с водкой на поясе под корсетом днем, ночью она служила мне подушкой. Я думал, что миновал все опасности, когда прибыл в Пилтен (Pilton), сильную крепость на Балтийском море — владение короля Магнуса, о котором вы уже слышали ранее. Он обращался со мной грубо из-за того, что я не мог пить, как он. Он уже растратил и отдал своим приятелям и названным дочерям большинство тех городов и замков, драгоценностей, денег, лошадей и утвари, которые получил в приданое за племянницей царя; вел разгульную жизнь и вскоре после того умер в нищете, оставив королеву и единственную дочь в бедственном положении. Я продолжал продвигаться вперед, миновал герцогство Курляндское (Curelands), Прусское, Кенигсберг, Мелвин [211] и Данциг в Польше, Померанию и Мекленбург и прибыл в имперский город Любек, где меня знали и радостно, с почетом встретили. Теперь мое положение значительно улучшилось, у меня было четверо или пятеро слуг, голландцев и англичан, нанятых в Элбинге (Melvin) и Данциге. Бургомистр и лорды города прислали мне в подарок рыбу, мясо и вино всех сортов, причем посыльные произносили хвалебные речи, перечисляли все услуги, которые я оказывал их близким и им самим. На следующий день пришли достойнейшие представители купечества и их друзья, чтобы поблагодарить меня за те усилия, которые помогли им выкупиться на свободу, ибо только благодаря моим хлопотам и кошельку они освободились из московского плена; они подарили мне прекрасный серебряный сосуд с позолотой и крышкой, наполненный рейхсталерами и золотыми венгерскими дукатами. Я высыпал и возвратил им назад все золото и серебро — скорее расточительно, чем благоразумно, — взял себе сосуд и поблагодарил их; они принесли мне свою городскую книгу, чтобы я написал туда имя и место рождения, чтобы их дети могли прочитать и помнить обо мне.
211
Мелвин (Melving) постоянно упоминается Горсеем как один из опорных пунктов английской торговли в Европе, однако города с таким названием нет; под Мелвином Горсей, вероятно, имеет в виду Элбинг (Эльблонг), возможно — Мемель (Клайпеду) (см.: Путешествия русских послов… С. 390. Примеч. 21).
Я прибыл в Гамбург [находившийся] в десяти милях от Любека, жители города, слышавшие о том, как меня приняли в Любеке, устроили мне такой же прием, и те, кто также был освобожден из московского плена, благодарили меня и дружески приветствовали. Бургомистр и члены муниципалитета [ратсгеры] (raetzheren — нем.) устроили праздник, мне также подарили прекрасную скатерть, две дюжины салфеток и длинное полотенце — все из камки. Все это больше
Прибыв из Гамбурга в Англию, я открыл мою флягу с водкой, вынул и надушил, как мог, письма и наставления царя, однако королева почувствовала запах водки, когда я их вручал, пришлось раскрыть причину этого, к удовольствию ее величества. Я был удостоен приема и имел беседу три или четыре раза по протекции лорда-казначея и сэра Фрэнсиса Уолсингема, а также при достойной поддержке со стороны лорда Лесестера и особенно сэра Эдварда Горсея, чью любовь и поддержку я особенно чувствовал, как моего доброго друга и родственника. Московская торговая компания устроила мне хороший прием и дарила подарки; я был предупрежден приказом ее величества не разглашать ни под каким видом секретные наставления царя перед отъездом ее величество приказала зачислить меня в число своих телохранителей, подарила мне свой портрет и удостоила поцеловать ее руку.
Я отбыл в сопровождении 13 больших кораблей, около Нордкапа (North Cape) мы встретились с кораблями Дании и сразились с ними, разгромив их. Прибыв в бухту св. Николая, я отправился на почтовых от Ваги и прибыл в Александровскую слободу, где я представил царю письма королевы и ее секретное поручение. Царь похвалил мою быстроту и деловитость, назначил мне содержание и обещал великую милость по возвращении в Москву. Там он взял в казну привезенные товары: медь, свинец, порох, селитру, серу и все остальное — ценой в девять тысяч [ливров?] и заплатил за них чистой монетой.
Его величество прибыл в Москву [из Александровской слободы], обрушил свое недовольство на некоторых своих знатных и наместников (governors). Выбрав одного из своих разбойников, он послал с ним две сотни стрельцов грабить Никиту Романовича (Mekita Romanowich), нашего соседа, брата доброй царицы Настасий, его первой жены; забрал у него все вооружение, лошадь, утварь и товары ценой на 40 тыс. фунтов, захватил его земли, оставив его самого и его близких в таком плачевном и трудном положении, что на следующий день [Никита Романович] послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и своих детей, а также просить у нас какую-нибудь помощь [212] . Другое орудие зла — Семена Нагого (Symon Nagoie) [213] — царь послал разорить Андрея Щелкалова (Shalkan) [214] — важного чиновника и взяточника, который прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом. Нагой убил его верного слугу Ивана Лотыша (Lottish) и выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей. В это время царь разгневался на приведенных из Нарвы и Дерпта голландских (Duches) или ливонских купцов и дворян высокого происхождения, которых он расселил с семьями под Москвой и дал свободу вероисповедания, позволил открыть свою церковь. Он послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев.
212
Кроме Горсея о грабеже Никиты Романовича Юрьева по приказу царя рассказывает только один источник — Московский летописец (ПСРЛ. Т. 34. С. 192, 226). В. И. Корецкий датировал это событие 1575 г., связывая его с земским собором (см.: Корецкий В. И. История русского летописания… С. 44).
213
Нагой Семен Федорович — старший дядя царицы Марии, последней жены Ивана Грозного (см. примеч. 77 к «Путешествиям»). С. Нагой участвовал в Ливонской войне и обороне против татарского вторжения в 1571 г.; после воцарения Федора Ивановича и ссылки царицы Марии в Углич с 1584 г. он служил в далеком Васильсурске. Факт грабежа С. Нагим Щелкалова, о котором говорит Горсей, в других источниках не отражен. После «Углицкого дела» 1591 г. С. Нагой оказался в темнице одного из Низовских городов, где умер, вероятно, насильственной смертью (Сказание о Гришке Отрепьеве // РИБ. СПб., 1909. Т. 13. Стб. 715, 716; РК 1475–1598. С. 231, 233, 245, 348–349, 378, 390, 436; Зимин А. А. В канун… С. 111; Берри и Крамми. С. 299).
214
Щелкалов Андрей Яковлевич («Щелкан», «Щалкан» — в английских записках и документах и, видимо, в русской устной традиции; ср. известное более раннее производное «Щелкан» от «Чол-хан») (ум. ок. 1597) — «ближней думы большой дьяк» (с 1570 по 1594) в правлениях Ивана IV, Федора и Бориса Годунова. Будучи одаренным администратором, Щелкалов одновременно ведал делами Посольского и Разрядного приказов и являлся членом Боярской думы (1572) (см.: Лихачев Н. П. Указ. соч. С. 193, 554; Зимин А. А. Состав Боярской думы… С. 80). Щелкалов был открытым противником привилегированной широкой торговли англичан в России (см. текст ниже и в Приложении I), противопоставлял английской ориентации союз с Габсбургами. Он вышел в отставку в 1594 г., возможно, из-за своих настойчивых требований союза с Империей, обвиненный в сношениях с имперским послом Н. Варкочем (см.: Кобеко Д. Дьяки Щелкаловы // Известия Русского генеалогического общества. СПб., 1909. Вып. 3. С. 78–87; см. также: Зимин А. А. В канун… С. 194).
Да! Бог не оставил безнаказанной эту жестокость и варварство. Вскоре после того царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без царского ведома. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, ибо его подданные, как он думал, больше него любили царевича. В порыве гнева он дал ему пощечину (метнул в него копьем) [215] , царевич болезненно воспринял это, заболел горячкой и умер через три дня [216] . Царь в исступлении рвал на себе волосы и бороду, стеная и скорбя о потере своего сына. Однако государство понесло еще большую потерю: надежду на благополучие мудрого, мягкого и достойного царевича (the prince), соединявшего воинскую доблесть с привлекательной внешностью, двадцати трех лет от роду [217] , любимого и оплакиваемого всеми. Его похоронили в церкви св. Михаила Архангела (Michaela Sweat Archangle), украсив его тело драгоценными камнями, жемчугом ценой в 50 тыс. фунтов. Двенадцать граждан назначались каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Иоанну и Михаилу Архангелу. Теперь царь более чем когда-либо был озабочен отправкой в Англию посольства для переговоров о давно задуманном браке. Оно было поручено Федору Писемскому (Feother Pissempscoie) [218] . благородному, умному и верному ему дворянину, который должен был совещаться с королевой и просить у нее руки леди Мэри Гастингс, дочери лорда Генри, пэра Гантингтона. Царь слышал об этой леди, что она доводится родственницей королеве и, как он выразился, принадлежит к королевской крови. Послам было приказано просить ее величество прислать для переговоров об этом достойного посла. Посольство царя отправилось в путь. Сев на корабль у [бухты] св. Николая, они прибыли в Англию, где их приняли с почетом, имели прием у королевы, где представили свои верительные грамоты. [Королева] приказала предоставить им возможность увидеть леди, которая в сопровождении назначенного числа знатных дам и девушек, а также молодых придворных явилась перед послом в саду Йоркского дворца. У нее был величественный вид. Посол в сопровождении свиты из знати и других лиц был приведен к ней, поклонился, пал ниц к ее ногам, затем поднялся, отбежал назад, не поворачиваясь спиной, что очень удивило ее и всех ее спутников. Потом он сказал через переводчика, что для него достаточно лишь взглянуть на этого ангела, который, он надеется, станет супругой его господина, он хвалил ее ангельскую наружность, сложение и необыкновенную красоту [219] . Впоследствии ее близкие друзья при дворе прозвали ее царицей Московии. В посланники ее величества к царю был назначен сэр Уильям Рассел, третий сын пэра Бедфорда, умный и благородный джентльмен [220] . Но его друзья, после серьезного обсуждения этого назначения, отговорили его. Тогда Компания купцов выпросила это назначение для сэра Джерома Бауса (Jerom Bowes), который и был хорошо снаряжен за счет Компании. Впоследствии общество расплатилось за свои хлопоты, так как этот посол не имел никаких других достоинств, кроме представительной внешности [221] .
215
Запись на полях рукописи, сделанная не рукой Горсея: «Thrust at him with his piked staff» — метнул в него своим острым посохом (см.: Бонд Э. С. 195; Толстой Ю. В. Путешествия. С. 35. Примеч. 2). Приписка в рукописи отражает два разных слуха о причине смерти царевича Ивана в 1581 г.
216
О причине ссоры Ивана Грозного с сыном, имевшей столь трагические последствия, источники рассказывают противоречиво. Большинство источников свидетельствует, что царевич пострадал, заступаясь за свою третью жену (две первые были отправлены Иваном IV в монастыри — см. примеч. 58 к «Путешествиям»), Были распространены также слухи о подозрениях и зависти царя к сыну, а также о конфликте, связанном с готовящимся походом на Псков, во главе которого народ хотел видеть не царя, а наследника (см. сводку данных источников: Зимин А. А. В канун… С. 90–93). Горсей со своей версией гибели царевича Ивана стоит несколько особняком среди других источников
217
Неточность автора: 27 лет от роду.
218
Писемский Федор Андреевич (ум. 1591) — дипломат, посол в Крыму между 1564 и 1573 гг., опричник, в 80-е годы был наместником в Чернигове, Новгороде и Пскове; думный дворянин в 1589–1590 гг. (РК 1475–1598. С. 348, 350, 359, 410, 414, 433; Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного. С. 57). Писемский был послом в Англии в 1582–1583 гг.; цель и, видимо, обстоятельства его визита в Англии Горсей указывает правильно (Путешествия русских послов XVI–XVII вв. С. 100–155, 386–387; Сб. РИО. Т. 38. С. 3—70).
219
О ритуале русского посольского обычая см.: Юзефович Л. А. Из истории посольского обычая конца XV — начала XVII в. // Исторические записки. М. 1976. Т. 98. С. 331–340. Неточный перевод этого известия Горсея (см.: Белозерская Н. А. Записки. С. 53) дал основания М. А. Алпатову считать, что Писемский в своей встрече с М. Гастингс «разыграл комедию» (Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. М., 1973. С. 292), однако текст Горсея, как нам кажется, исключает такую трактовку поведения русского посла. Писемский доносил, что Мэри Гастингс «ростом высока, тонка, лицом бела, очи серы, волосом руса, нос прям, у рук пальцы тонки и долги» (Сб. РИО. Т. 38. С. 65–70).
220
Рассел Уильям (1558–1613) — крупный военнокомандующий и государственный деятель времен Елизаветы Тюдор (Берри и Крамми. С. 301. Примеч. 2).
221
Баус Джером (ум. 1616) — английский посол в России в 1583–1584 гг. Основным в переговорах посла было требование монопольной морской торговли для Англии в России в обмен на возможное заключение военного союза. Баус, как свидетельствуют источники, отличался крайне неприятным, вздорным характером, что сильно осложняло переговоры (см. примеч. 118 к «Путешествиям»; см. также: Сб. РИО. Т. 38. С. 12, 129–130; Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 201–219. № 45–48; Лурье Я. С. Английская политика… С. 124–136; Croskey R. Hakluy Cs Accounts of Sir Jerome Bowes Embassy to Ivan IV // Slavonic and East European Reveiw. Vol. 61. № 4. Oct. 1983. P. 558–564).
Оба посланника — королевы и царя, — получив отпуск и письма, были отправлены на хороших кораблях и благополучно прибыли в бухту св. Николая. Русский посол отправился сушей и [вскоре] вручил царю свои письма и посольский отчет, которые были с радостью приняты. Сэр Джером Баус на купеческих судах пустился медленно вверх по реке Двине за тысячу миль к Вологде. Царь послал ему пристава (pencioner) Михаила Протопопова (Michaell Preterpopa) [222] , чтобы он встретил его, приготовил для посланника
222
В действительности навстречу Баусу были высланы думные дворяне М. А. Безнин и Д. И. Черемисинов (Сб. РИО. Т. 38. С. 71). Протопоповы — дворянский род; Михаил Протопопов упомянут в боярских списках (Боярские списки. М., 1979. Ч. I. С. 131). Известен также стряпчий Кормового двора Суббота Протопопов (см.: Клейн В. К. Дело розыскное в 1591 году про убивство царевича Дмитрия Ивановича на Угличе. М., 1913. Склейки XXI, XXVIII).
223
О служащих царской конюшни см.: Альшиц Д. Н. Новый документ о людях и приказах опричного двора Ивана Грозного после 1572 года // Исторический архив. 1949. Т. 4. С. 42–48.
224
Сицкий Иван Васильевич (ум. 1608) — воевода, боярин, принадлежал к старинной знати. Впервые упоминается на службе в 1577 г. В начале 80-х годов участвовал в переговорах с Баусом, затем был в составе посольства к Стефану Баторию. При царе Борисе попал в опалу за сочувствие и связь с Романовыми (состоял в браке с дочерью Никиты Романова Евфимией), был сослан и умер в монастыре. Известие Горсея об участии Сицкого в переговорах подтверждается также другими источниками (см.: Зимин А. А. В канун… С. 96, 109, 121, 134, 196, 216).
225
Татищев Игнатий Петрович (ум. 1604) — воевода, с 1583 г. — думный дворянин, с 1600 г. — казначей. Участвовал в переговорах со Швецией в 1583 г. и был послом в Польше в 1591 г. (АИ. СПб., 1841. Т. I. С. 271: Сб. РИО. Т. 38. С. 103–104; Боярские списки! Ч. I. С. 105; Флетчер Дж. С. 54; Берри и Крамми. С. 156. Примеч. 18; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Подг. Е. Н. Клитипа, Т. Н. Манушина, Т. В. Николаева. М., 1987. С. 49).
Сэр Джером Баус, английский посол в Москве 1583–1584 гг.
Как было назначено, около 9 часов в этот день [226] улицы заполнились народом и тысяча стрельцов, в красных, желтых и голубых одеждах, выстроенных в ряды своими военачальниками, верхом с блестящими самопалами и пищалями в руках, стояли на всем пути от его двери до дворца царя. Князь Иван Сицкий в богатом наряде, верхом на прекрасной лошади, богато убранной и украшенной, выехал в сопровождении 300 всадников из дворян, перед ним вели прекрасного жеребца, также богато убранного, предназначенного для посла. Но он, недовольный тем, что его конь хуже, чем у князя, отказался ехать верхом и отправился пешком, сопровождаемый своими слугами, одетыми в ливреи из стамета, хорошо сидевшие на них. Каждый из слуг нес один из подарков, состоявших в основном из блюд (plate). У дворца их встретил другой князь, который сказал, что царь ждет его; Баус отвечал, что он идет так быстро, как может. По дороге народ, отчасти угадав цель посольства, которая была всем неприятна, кричал ему в насмешку: „Карлик!“ (carluke), что означает „журавлиные ноги“ [227] . Переходы, крыльцо и комнаты, через которые вели Бауса, были заполнены купцами и дворянами в золототканых одеждах. В палату, где сидел царь, вначале вошли слуги посла с подарками и разместились по одну сторону. Царь сидел в полном своем величии, в богатой одежде, перед ним находились три его короны [228] , по обе стороны царя стояли четверо молодых слуг из знати, называемых „рынды“ (rindeys), в блестящих кафтанах из серебряной парчи с четырьмя серебряными топориками. Наследник (the prince) и другие великие князья и прочие знатнейшие из вельмож (nobliest of rancke) сидели вокруг него. Царь встал, посол сделал свои поклоны, произнес речь, предъявил письма королевы. Принимая их, царь снял свою шапку, осведомился о здоровье своей сестры королевы Елизаветы. Посол отвечал, затем сел на указанное ему место, покрытое ковром. После короткой паузы, во время которой они присматривались друг к другу, он был отпущен в том же порядке, как и пришел. Вслед за ним был послан дворянин высокого звания (gentileman of quallitie), доставивший ему к обеду две сотни мясных блюд; сдав их и получив награду, он оставил сэра Джерома Бауса за трапезой.
226
Аудиенции Бауса начались в октябре 1583 г.
227
Описание обнаруживает, что Горсей именно стоял в толпе во время прохода Бауса: вероятно, на его вопрос: «Что значит „карлик“?» ему объяснили, что у Бауса «журавлиные ноги». Горсей воспринял это как перевод. Сохранившийся портрет Бауса свидетельствует о поразительной меткости этой насмешки. Напыщенность и самовлюбленность, отмеченные Горсеем как характерные качества Бауса, высмеиваются также в любопытной английской эпиграмме XVII в., найденной Я. С. Лурье, (см.: Lur'е Ya. S. An Unpublished Epigram on an English Ambassador in Russia//Oxford Slavonic Papers. 1974. Vol. 7. P. 13–17).
228
Известие автора представляется вполне достоверным: царские венцы («короны», по Горсею) — Казанский, Астраханский и другие, являвшиеся символом власти над покоренными землями, могли помещаться перед царским троном во время церемоний приема посольств.
Если я и далее буду так подробно описывать ход дела, и без того продолжительного, это займет у меня слишком много времени; состоялось несколько секретных и несколько торжественных встреч и бесед. Король (the Kinge) чествовал посла; большие пожалования делались ему ежедневно продовольствием; все ему позволялось, но, однако, ничто его не удовлетворяло, и это вызывало большое недовольство. Между тем было достигнуто согласие относительно счетов между чиновниками царя и Компанией купцов; все их жалобы были услышаны, обиды возмещены [229] , им были пожалованы привилегии и подарки, и царь принял решение отправить к королеве одного из своих бояр послом. Если бы сэр Джером Баус знал меру и умел воспользоваться моментом, король (Kinge), захваченный сильным стремлением к своей цели, пошел бы навстречу всему, что бы ни было предложено, даже обещал, если эта его женитьба с родственницей королевы устроится, закрепить за ее потомством наследование короны [230] . Князья и бояре, особенно ближайшее окружение жены царевича — семья Годуновых (the Godonoves), были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения. Царь, в гневе не зная на что решиться, приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привезти их из того места, где их больше всего, между Холмогорами (Collonogorod) и Лапландией (Lappia) [231] . Шестьдесят из них были доставлены в Москву, размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу и ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский (Bodan Belskoie) — единственный, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, что он хотел знать [232] . Этот его любимец, утомившись от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса [233] , негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день; но Бельский не осмелился сказать царю так; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены. У царя начали страшно распухать половые органы — признак того, что он грешил беспрерывно в течение пятидесяти лет; он сам хвастал тем, что растлил тысячу дев, и тем, что тысячи его детей были лишены им жизни.
229
Подробнее см. примеч. 121 к «Путешествиям»; материалы о Московской компании в Приложении I.
230
По свидетельству Писемского, английская королева всерьез интересовалась правами возможного наследника от предполагаемого брака царя и М. Гастингс, отсюда, видимо, отраженная Горсеем популярность этой темы в английской дипломатической среде. На переговорах с Баусом в 1583–1584 гг. обсуждался широкий круг вопросов: от заключения военного союза и сватовства Ивана IV до условий английской торговли в России и приглашения из Англии мастеров и ратных людей. Претензии англичан на исключительную роль в торговле с Россией встретили протест некоторых представителей русской стороны во главе с А. Щелкаловым. Неуступчивость в этом вопросе Бауса, имевшего соответствующие инструкции, привела к тому, что царь обвинил англичан в нарушении торговли и даже усомнился, имеет ли Баус полномочия посла. Только на последней аудиенции Иван IV согласился возобновить торговые привилегии англичан. Что же касается условий предполагаемого брака с англичанкой, то царь в действительности предлагал выделить лишь обычный удел возможному наследнику, не пересматривая вопрос о наследовании престола (Сб. РИО. Т. 38. С. 7, 90—132; Берри и Крамми. С. 303).
231
Запись на полях: «Огромная сверкающая звезда и другие знаки были видны 7 недель над Москвой в год 85-й, в этот год король Себастиан и два короля Фесе и Морокко, Португалии и Бэрберии, и этот великий царь умерли» (Бонд Э. С. 199. Примеч. 1).
232
Бельский Богдан Яковлевич (ум. 1610) — думный дворянин, оружничий, глава Аптекарского приказа при Иване IV, был выходцем из неродовитых детей боярских. Сделавшись опричником, он уже в конце 60-х — начале 70-х годов становится любимцем Грозного, что и определило во многом его высокое положение. Быстрому продвижению способствовало и родство с Малютой Скуратовым, приходившимся дядей Бельскому. Русские и иностранные источники говорят о Бельском как о человеке умном, честолюбивом, искушенном в делах государственных, а равно и в придворных интригах (см.: Временник Ивана Тимофеева. С. 15, 46; ЧОИДР. 1884. Кн. 4. Отд. III. С. 100; Петрей П. С. 167; Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного. С. 25; Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 163). В последние годы жизни Грозного Бельский «стоит у трона» на посольских приемах (1581–1582), являясь, бесспорно, одним из самых влиятельных лиц при царе. При Федоре Ивановиче Бельский был сослан в Нижний Новгород (1584–1591) в связи с московскими волнениями 1584 г. (ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 35–36; Зимин А. А. В канун… С. 113–117). Его дальнейшее повышение связано уже с царствованием Бориса Годунова, в день коронации которого Бельский получил чин окольничего. В Смуту Бельский служил Лжедмитрию; при царе Василии Шуйском был отправлен подальше от Двора, в управляющие Казанью, и там в 1610 г. убит (РК 1475–1598. С. 244, 260, 276, 293; Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. С. 202, 204; Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. С. 67; Зимин А. А. В канун… С. 20, 88–89, 265).
233
Гелиогабалус (Гелиогабал) — Марк Аврелий Антоний, римский император (218–222), поклонник бога Солнца. Устраивал в Риме бесконечные празднества и богослужения, сопровождавшиеся дикими, изуверскими обрядами и расточительством. Вызвал всеобщее презрение и ненависть. Убит заговорщиками (История Древнего Рима / Под ред. А. Г. Бокщанина и В. И. Кузищина. М., 1971. С. 405).
Каждый день царя выносили в его сокровищницу. Однажды царевич сделал мне знак следовать туда же. Я стоял среди других придворных и слышал, как он рассказывал о некоторых драгоценных камнях, описывая стоявшим вокруг него царевичу и боярам достоинства таких-то и таких-то камней. И я прошу позволения сделать небольшое отступление, изложив это для моей собственной памяти.
„Магнит, как вы все знаете, имеет великое свойство, без которого нельзя плавать по морям, окружающим землю (the world), и без которого невозможно узнать ни стороны, ни пределы света (of the earth). Гроб персидского пророка Магомета висит над землей в их рапате (Rapatta) в Дербенте“ [234] . Он приказал слугам принести цепочку булавок и, притрагиваясь к ним магнитом, подвесил их одну на другую.
234
Рапата (ст. русск.) — молитвенный дом иноверцев (мечеть, кирха и т. п.). Возможно, здесь имеется в виду Дербентский мавзолей VIII в. (см.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка, СПб., 1903. Т. III. Стб. 164).