Записки прапорщика
Шрифт:
– Да вы помогли бы им!
– Не пускают.
– Как - не пускают?
Прошли до конца моста. Тяжелая шестидюймовая артиллерия скопилась при съезде с моста.
– Почему не продвигаетесь?
– строго спросил Блюм.
– Никак невозможно, господин полковник, - ответили Блюму, не заметив в темноте погонов врача.
– На руках бы попробовали.
– Да разве можно на руках двадцать пушек выкатить, лошади и те не берут, а тут еще Илья Пророк ишь как льет.
Дождь действительно шел вовсю.
От моста подымался высокий
– В сторону бы съехали, - предложил Блюм.
– Если в сторону сойдем, то совсем застрянем. Тут все-таки гать.
– А что же так-то стоять? Вы видите, что позади делается?
– Что - позади? Обоз. Черт с ним, пусть остается. Прежде всего надо артиллерию вывезти.
Видя, что наше вмешательство здесь бесполезно, мы с Блюмом вернулись обратно и обратились к старику галичанину с вопросом, нет ли другой переправы.
– Есть другая - сказал старик.
– Только это в конце деревни, в полукилометре отсюда, и мост там неважный. Пушки там не пройдут.
– А ну-ка, Ерохин, - сказал своему денщику Блюм, - поворачивай вправо.
По топкой грязи мы проехали не полкилометра, как говорил старик, а добрых два, пока наконец в самом конце деревни не увидели протянутый через реку плашкоутный мост.
– Вот видите, совсем не занят. Здесь и переправимся.
Осторожно вывели лошадей на этот мост. Но не прошли и двадцати метров, как мост рухнул - он был старый, заброшенный, им не пользовались даже крестьяне.
Оставив намерение переправиться, мы с Блюмом вернулись на берег, потеряв две повозки с лошадьми и имуществом.
– Давайте здесь переночуем, утро вечера мудренее.
Дождь лил по-прежнему, и напрасны были наши усилия поддержать огонь в разведенном костре, хотя солдаты таскали сухие бревна из ближайших стодол, пользуясь темнотой. Я забрался вместе с Блюмом под одну из повозок. Санитары притащили два снопа соломы, которые послужили нам постелями. Отсутствие шинели чувствовалось. Холод и сырость пронизывали до костей. Перед рассветом я встал, обшарил несколько повозок и нашел брезент, прикрывавший медикаменты. На рассвете вместе с Блюмом отправились в деревню выпить чаю и согреться.
Жители не спали, проявляя к нашему отступлению живейший интерес.
– Пане, русские совсем уходят из Галиции?
– спрашивали нас.
– Нет, не совсем.
– А как же не совсем, ежели вся деревня занята обозами и переправа идет?
– Это маневр, - говорили мы.
Было ясно, что жители нам не верят.
Рассвело совсем.
Со стороны фронта слышались сильнейшие взрывы.
"Рвут снаряды", - подумал я.
Взрывы продолжались в течение целого часа.
– А. ведь, должно быть, это артиллеристы, - обратился ко мне Блюм, не дождавшись распоряжений, взрывать стали.
– От кого же могли они получить распоряжение?
– в свою очередь спросил я.
– Все удрали.
– Обратите внимание, - показал Блюм, - рвут снаряды справа от нашей бывшей позиции,
– Верно.
Подошли к мосту. Застрявшие ночью со своими орудиями артиллеристы успели вывезти их в гору. Мост был свободен. Появились откуда-то распорядители, которые регулировали движение обоза через мост, не давая обозной публике рваться без удержу вперед, как это было накануне ночью.
Вскоре подъехал и наш перевязочный отряд.
– Что потеряно?
– спросил Блюм у Ерохина.
– Три повозки, господин доктор. Одна с медикаментами и две с санитарным имуществом.
– Каким?
– Банно-прачечным.
– Ну, сейчас не до бани, и так жарко!
С восходом солнца мы с обозом переехали на другую сторону и минут тридцать ждали выезда на шоссе, пока впереди следовавшие повозки выровняются для дальнейшего движения на Тарнополь.
Во время этой стоянки со стороны Заложец показалась новая колонна обоза. И к нашему удовольствию, мы встретили едущих в повозках Максимова и Вишневского.
– Расскажите, Сергей Максимович, что было, - обратился к Максимову Блюм.
– Мы думали, что и не выберемся из Гайзаруды. Австриец прервал позицию около Звыжна (помните, в прошлом году там наш полк стоял), быстро занял Маркополь и оттуда пошел во фланг манаювских позиций. Забрали Олеюв, Тростенец. Чуть не взяли в плен штаб тридцать пятой дивизии. Успел удрать. Австрийцы в сопровождении немецких частей прошли вдоль фронта, это-то нас и спасло. Если бы они прошли прямо на Заложцы, нам бы не выбраться...
Мы узнали о прорыве позиции после того, как уже были взяты Олеюв, Тростенец и Лапушаны. Совершенно случайно в Гайзаруды прискакал ординарец тридцать пятой дивизии. Ночью, сделав объезд километров на двенадцать севернее от Гайзаруд, мы, не дожидаясь никакого распоряжения от начальника дивизии и из штаба корпуса, решили по собственной инициативе двигаться на Тарнополь. Очевидно, отступление повсюду, раз мы вас здесь застали.
– Надо полагать, повсюду, - согласился Блюм.
– Страшно жаль, Владимир Иванович. Так много пришлось бросить имущества, которое полк накопил за год. Мы смогли погрузить только самое главное. На всякий случай я оставил в Гайзарудах взвод нестроевой роты с несколькими фурманками, приказав охранять оставленное имущество и, если явится возможность, нанять крестьянских лошадей, чтобы присоединиться к полку. Если же ничего не выйдет, распорядился все облить керосином и сжечь.
– А что же там оставили?
– Много, Владимир Иванович. Две тысячи одного суконного обмундирования. Около трех тысяч пар сапог. Шестьсот пудов сахара. Вагонов пять муки...
В голосе Максимова послышались слезы. Видя нас мокрыми, грязными, Максимов спросил:
– А что же вы, разве пешком?
– Пешком, Сергей Максимович.
– Голубчики, как же это так? Садитесь с нами.
– Куда же к вам. Вас тут двое, да мы вдвоем.
– А мы потеснимся. Владислав, Владислав!
– оборачиваясь назад, закричал Максимов.