Записки рецидивиста
Шрифт:
— Заходьте! — крикнула Маша.
В комнату вошел пожилой мужчина в шубе и валенках.
— Здорово были, — сказал человек и протянул мне большую лапу. — Я — Матвей Афанасьевич, начальник лесопункта. Мне передали из Лунданки с центрального леспромхоза, что в поселке сгрузили человека. И чтобы предоставил ему жилье и работу. Я тебя искал, насилу нашел. Сказали, что ты здесь, у Маши, обживаешься. В общежитие пойдешь?
— А как же! Свою койку и крышу надо иметь. Но это все после праздника. А сейчас надо Новый год
Маша тоже выпила, сидя у меня на коленях. Начальник посмотрел на нас, улыбнулся и сказал:
— Сейчас, я вижу, у тебя есть и крыша над головой, и прочие радости жизни.
— Да, мы с Машей полюбили друг друга. Скажи, Маша, — сделал я вывод.
— Да, Матвей Афанасьевич. Наконец-то я хорошего человека встретила, — ответила Маша и поцеловала меня в щеку.
— Ну, тогда будьте здоровы, живите богато. С Новым годом вас! И счастья желаю. Я пошел, — сказал начальник.
Только он ушел, кто-то постучал в стену. Маша дала ответ по стене, а мне сказала:
— Это Тамарка, продавщица из хлебного магазина. Она тоже холостячка. Был тут у нее один хохол Миша, да уехал недавно. У него на Украине жена, дети. Но Тамарка не теряется, берет на ночь два ящика водки и вина и торгует с ресторанной наценкой, мужики валом валят.
Открылась дверь, вошла солидная красивая женщина с белыми волнистыми волосами. Поздоровалась, посмотрела на меня. Я полулежал на диване.
— О, так вы уже и елку нарядили, — сказала Тамарка и села ко мне на диван.
— Это не я, это он, — крикнула из кухни Маша.
Я поставил пластинку на проигрыватель, взял Брижит Бардо из хлебного отдела за руку, сказал:
— Давай станцуем?
Мы стали танцевать, одной рукой я прижимал Тамарку к себе, другой — изучал ландшафт ее тела. Про себя подумал: «Зад не меньше, чем у Машки», а вслух сказал ей на ухо:
— А ты ничего. Знойная женщина — мечта поэта.
Она засмеялась и ответила:
— Ты, я вижу, парень тоже не промах. Помечтай, помечтай, поэт. Мечтать поэтам не запрещается.
Пришла из кухни Маша. Втроем мы сели за стол, выпили, закусили. Я предложил:
— Маша, а что, если Тамара к нам придет Новый год встречать?
— Пусть приходит, я не против. Приходи, Тамара.
Но в Машиной интонации, как было сказано, и во взгляде раненой волчицы я почувствовал нотки злости и ревности. Видимо, она хорошо понимала, что значительно уступает более молодой Брижит Бардо и чем это может закончиться.
Я поднялся из-за стола и вышел на улицу прохладиться после хорошей дозы горячительного. Смотрю, Ваня Тэкза с Карпат канает, мы познакомились в «мордобойке». Ваня был плотным рыжим парнем среднего роста. Я поздоровался, спросил его:
— Куда, Ваня, пылишь?
— В общежитие.
— Бабу имеешь?
— Нет пока. Мы приехали
— У меня, Ваня, Тамарка сидит из хлебного. Баба аппетитная. Сейчас я тебя с ней познакомлю. Считай, из своих запасов выдаю. Причем у нее бухалова море, можно днем и ночью взять. Если сойдетесь, ты будешь у нее как в раю жить. Заходи!
Мы вошли в хату, я сказал:
— Тамара, хочу познакомить тебя с товарищем. Парень что надо.
Они познакомились.
— А ты, Маша, налей нам, — сказал я. — Выпьем за их счастье. Пусть любовь у них течет через край этого бокала.
Все засмеялись. Мы выпили. Ваня достал деньги, протянул Маше!
— Хозяйка, возьмите меня в свою компанию Новый год отметить. Если, конечно, можно и Тамара не против.
Тамара молчала, я сказал за нее:
— Тамара, ты же одна сейчас. Чем вы не пара? Так не упускай своего счастья. Маша, наливай!
— Много не пейте, а то Новый год проспим, — предупредила Маша.
Время до Нового года еще оставалось, я поднялся и сказал:
— Тамара, идите познакомьтесь как следует, а к двенадцати просим к нашему столу.
Тамара с Иваном ушли к ней в хату знакомиться как следует. А мы с Машей разделись, легли на кровать отдохнуть. Она рассказывала мне, как в лагере сидела:
— Меня всегда надзиратель приглашал полы в дежурке мыть и всегда приставал ко мне. А я молодая была, ни о чем не думала, да и глупая была…
— Это я уже почувствовал, — пошутил я.
— Ти, дурак какой-то. Ну тебя, — возмутилась Маша и отодвинулась от меня. — А что, Дима, ты не расскажешь, как сидел, сам-то откуда, есть ли родители?
— Никого, Маша, у меня нет. А сам я из детдома, там меня аист в капусту высадил, да, видно, неудачно, вот и сидел с малых лет. Что там рассказывать, известное дело, тюрьма никого человеком не делает. Это все ментовские сказки: воспитывают они нас, исправляют, из волков овец делают. И если рассказывать тебе всю мою жизнь, года не хватит. — А сам подумал: «Зачем ей душу изливать, мне-то от этого легче — не будет». — Главное, Маша, я с тобой, жив и здоров, чего и тебе желаю. Жизнь продолжается. Солнце всходит и заходит, и у нас с тобой светло. Посмотрим, что еще Новый год принесет, — ответил я женщине.
Маша хоть и была в годах уже, но темперамент из нее хлестал фонтаном. Бывало, я просто лежал, а она «издевалась» надо мной, что хотела, то и делала. А насытившись, прямо на мне и засыпала. Так было и на этот раз. Проснулись мы поздно, часов в девять вечера.
— Ну что, Маша, будем подниматься? А то Новый год проспим, — сказал я.
Она лежала возле меня совершенно голая. Обняла меня и, целуя, сказала:
— Как подниматься не хочется. А ты к другой не уйдешь? Я вижу, как у тебя глаза начинают бегать, только бабу увидишь. Тамарка не успела в хату войти, а морда у тебя как у кота стала.