Записки русского интеллигента
Шрифт:
Вскоре мы набрали человек 18–20 струнного состава и стали собираться сначала в помещении недалеко от Дома учёных (улица Кропоткина, 10). Позднее наши репетиции были перенесены в Дом учёных. Мы не хотели примыкать к существовавшим оркестрам любителей, в частности к оркестру имени Сараджева – он был связан с клубом и свои программы должен был составлять для него, а не для себя, не для удовлетворения своих музыкальных интересов и потребностей. Программы этого оркестра поневоле разучивались наспех, ведь в сезон требовалось приготовить не одну программу. Мы решили пойти по совершенно иному пути – разучивали незаслуженно забытые или просто не исполнявшиеся в России вещи, конечно, с учётом наших возможностей {642} . Не помню сейчас, кто был нашим первым дирижёром {643} , я всегда поддерживал кандидатуру нашего теперешнего руководителя и дирижёра В. И. Садовникова. Он человек большой музыкальной культуры, хорошо знающий литературу и охотно работающий с любителями – это дело очень трудное. Вначале некоторые из участников оркестра возражали против Садовникова – он-де преимущественно вокалист и тяготеет к произведениям оперного и ораториального типа – и мы играли под управлением Срабиана {644} . Когда оркестр насчитывал уже около пятидесяти человек и в его составе были «духовики», мы всё же отступили с Срабианом от нашей установки и, уступив желанию ряда оркестрантов, играли шестую симфонию Чайковского. Конечно, было очень приятно её играть, к тому же я знал каждую нотку этого замечательного произведения. Но, несмотря на все усилия, мы всё же играли её хуже, чем любой профессиональный оркестр.
642
Симфонический оркестр научных работников (ныне Симфонический оркестр имени А. П. Бородина Центрального Дома учёных РАН), был организован Обкомом союза высшей школы и научных
Венгерский дирижёр Георг Себастьян, вспоминая о первых самостоятельных шагах этого «необыкновенного оркестра», писал: «Два года назад группа учёных организовала при союзе работников высшей школы маленький оркестр. В нём было всего двадцать человек. В часы досуга почтенные профессора собирались вместе и разучивали симфонические произведения мировых классиков. Чуть ли не с первых дней оркестр поставил перед собой задачу – создать свой собственный „профиль“: строить репертуар не на избитых, заигранных вещах, а на лучших, но редко исполняемых произведениях классической и современной музыки. Наряду с симфониями Чайковского, Бородина, Бетховена оркестр разучивал Баха, Генделя, Рамо, Перселя» (Себастьян Г. Необыкновенный оркестр // Вечерняя Москва. 1936. 13 апреля).
643
В 1934–1935 годах симфоническим оркестром научных работников при Московском Доме учёных руководил профессор Московской консерватории В. И. Садовников.
644
Под управлением дирижёра Иоганнеса Срабиана самодеятельный музыкальный коллектив выступал в 1935 году с программой, состоящей из произведений Бородина, Половинкина и Чайковского.
С Садовниковым мы начали с Генделя и Баха. Это не требует большого состава. Кажется, именно с этой программой мы впервые выступали в Доме учёных. На одном из первых наших концертов вместе с астрономом П. Н. Долговым я играл с аккомпанементом оркестра концерт Баха для двух скрипок.
Весьма интересен был концерт, которым дирижировал Себастьян {645} . Нам прислали из-за границы только что обнаруженную юношескую симфонию Бетховена. Она никогда не исполнялась и вообще оставалась в рукописи. Мы первыми исполнили её в Москве. К ней были добавлены ещё какие-то странные вещи, и концерт вышел очень интересным и оригинальным – все вещи исполнялись, по крайней мере в России, впервые. Для нас было интересным и то, что Себастьян эту программу выучил с нами в чрезвычайно короткий срок. Вообще же мы учили очень долго, так как собирались один раз в неделю, да и с текучестью ничего не сделаешь – обязать научных работников во что бы то ни стало не пропускать репетиций невозможно, всё же на первом плане находилась обязательная работа в институтах. Но Себастьян заявил однажды, что ему надо перед выступлением несколько репетиций подряд. И мы в виде исключения рискнули на такое напряжение и выдержали его благополучно. Конечно, для нас это представляло немалую трудность {646} . Себастьян дирижировал и радиооркестром, может, поэтому наш концерт был включён в радиопрограмму. Но Себастьяну не пришлось далее заниматься с нами: он вскоре уехал за границу {647} . Это был очень хороший дирижёр. Играть с ним было интересно и удобно – всё так ясно было в его движениях!
645
Речь идёт о большом симфоническом концерте самодеятельного оркестра научных работников (дирижёр Г. Себастьян), состоявшемся в зале Московского Дома учёных 13 апреля 1936 года.
«В отчётном концерте, – отмечал музыкальный критик, – были впервые исполнены юношеская (так называемая Йенская) симфония Бетховена, рукопись которой открыта в архивах Йенского университета в 1911 г., и симфония для двух флейт и струнного оркестра Фридемана Баха (опубликованная впервые в 1934 г.). […]
Говоря об исполнении программы, не приходится делать „скидки“ на то, что перед нами не профессиональный, а самодеятельный коллектив: оркестр научных работников по своим достоинствам стоит на уровне профессиональных оркестровых коллективов. Кроме того, у этого коллектива есть качество, присущее далеко не всем профессиональным оркестрам – это любовное, необычайно внимательное и серьёзное отношение к своей работе, большое внутреннее горение каждого участника коллектива.
[…] Исполнение всей программы целиком, – подчёркивалось в заключение, – говорит о большой и глубокой работе коллектива, проведённой под руководством дирижёра Георга Себастьяна» (К. С. Концерт симфонического оркестра научных работников // Радио. 1936. 17 апреля).
646
Вот как вспоминал об этом сам Г. Себастьян: «Признаюсь, вначале мне казалось невероятным предъявлять самодеятельному оркестру высокие требования. Передо мною сидели вооружённые знаниями учёные, руки которых изощрены в искусстве владеть микроскопом или хирургическим ножом, но для которых смычок или клапан гобоя – далеко не столь привычные орудия.
Это ощущение очень скоро прошло. После нескольких тактов я совершенно забыл о гранях, отделяющих профессиональный оркестр от самодеятельного коллектива. Эта готовность советских учёных после напряжённого трудового дня просиживать часами на репетициях, это горячее стремление добиваться всё лучших результатов, эта страстная любовь к музыке не могут не трогать и не волновать каждого музыканта. Работу с замечательным коллективом учёных-энтузиастов я считаю одним из самых ярких моментов в моей деятельности в Советском Союзе» (Себастьян Г. Указ. соч.).
647
С 1938 года по 1945 год Георг Себастьян жил и работал в США, с 1946 года – в Париже.
Я ещё не был концертмейстером. На этом месте находился Ю. В. Ключников, сменовеховец {648} . Впоследствии он был арестован и выслан {649} , с тех пор я и сижу на концертмейстерском месте.
Самым крупным достижением нашего оркестра было исполнение оратории Гайдна «Времена года». Параллельно с нашим оркестром в Доме учёных организовалась хоровая капелла, которой руководил также В. И. Садовников. Оркестровый и хоровой коллективы взял на своё иждивение областной комитет Союза высшей школы и научно-исследовательских учреждений, он ежегодно стал вносить в смету порядочную сумму на расходы по содержанию преподавателей капеллы, на наём помещения для занятий певцов и расходы по оркестру. Постановка «Времён года» заняла много времени, но это было буквально событием в музыкальном мире Москвы. Постановкой интересовались все музыканты. Сначала мы в качестве проб исполняли частями эту колоссальную ораторию в учебных заведениях и, наконец, два раза полностью – в Большом зале консерватории. Зал был полон, и мы действительно имели большой успех {650} .
648
Сменовеховство – общественно-политическое течение в среде русской интеллигенции (преимущественно эмигрантской) в 1920-х годах. Название получило от печатного органа «Смена вех» (Париж, 1921–1923). Возникло в связи с введением в СССР Новой экономической политики. Его идеологи предполагали, что через НЭП Советский Союз сможет вернуться на путь буржуазного капиталистического развития, и потому призывали интеллигенцию к объединению с новой советской буржуазией и сотрудничеству с Советами.
649
Ключников Юрий Вениаминович (1886–1938) – окончил гимназию, 4 года учился на философском факультете Берлинского университета, затем на юридическом факультете Московского университета. Член конституционно-демократической партии. В 1913 году, по окончании университета с дипломом I степени, был оставлен для подготовки к профессорскому званию по кафедре международного права. С 1915 года приват-доцент Московского университета, в 1917 году приглашён работать в Народный университет А. Л. Шанявского. Весной 1918 года получил кафедру международного права в Ярославском юридическом лицее. Печатал статьи по вопросам международных отношений и политики в журналах «Накануне», «Юридический вестник», в газетах «Русское Слово», «Утро России».
С 1 ноября 1918 года – товарищ министра иностранных дел Временного Сибирского правительства, с 4 ноября – исполняющий должность товарища министра иностранных дел Временного Всероссийского правительства с возложением на него временного управления Министерством иностранных дел. Указом Верховного правителя А. В. Колчака от 19 ноября 1918 года был назначен управляющим Министерством иностранных дел Российского правительства; от должности уволен согласно личному прошению 28 декабря 1918 года.
В 1919 году эмигрировал во Францию. После окончания гражданской войны – один из идеологов «сменовеховства». В 1922 году по инициативе Ленина был приглашён в качестве эксперта по международному праву в состав советской делегации на Генуэзскую конференцию. В 1923 году возвратился в советскую Россию, занимался научной и педагогической работой. В 1936 году постановлением «Особого совещания» был сослан на три года в Карелию. 5 ноября 1937 года подвергся аресту и 10 января 1938 года приговорён за «шпионско-террористическую деятельность» к расстрелу.
650
В заметке Д. Заславского «Музыкальный ансамбль научных работников», посвящённой этому событию, говорилось:
«Оркестр и хоровая капелла научных работников поставили под управлением своего художественного руководителя В. И. Садовникова ораторию Гайдна „Времена года“. Выбор произведения и его исполнение свидетельствуют о высокой художественной культуре ансамбля.
Гениальная оратория
„Времена года“ были исполнены в Большом зале Московской государственной консерватории. Солисты, оркестр и капелла, организованные Московским областным комитетом союза работников высшей школы и научных учреждений, показали художественную зрелость и высокую музыкальную культуру. Публика устроила им восторженную овацию» (Правда. 1939. 25 марта).
Исполнение «Времён года» в зале консерватории было записано на магнитофон. Обком за наши успехи устроил для всего коллектива немудрёный ужин [58] в помещении Академии наук в Харитоньевском переулке. «Гвоздём» вечера была передача с магнитной записи нашего исполнения. Было весьма интересно слушать запись со всеми нашими достижениями и промашками, которые, конечно, тоже имелись, хотя для публики и незаметные.
Далее, хотя и не таким крупным, но всё же «событием» было исполнение в Большом зале консерватории симфонической поэмы Листа «Освобождённый Прометей» {651} .
58
Впрочем, кажется, на средства, полученные от концерта. – Прим. В. Д. Зёрнова.
651
Исполение оркестром научных работников и хоровой капеллы работников высшей школы и научных учреждений (художественный руководитель и дирижёр В. И. Садовников) симфонической поэмы Ф. Листа «Освобождённый Прометей» в Большом зале Московской консерватории состоялось 13 ноября 1939 года.
«Эта симфоническая поэма, – писал С. Корев, – полностью исполняется в нашей стране впервые. Отдельные отрывки её (хоры) исполнялись в России много десятилетий назад. Между тем, „Освобождённый Прометей“ – превосходная, романтически яркая, волнующая поэма, насыщенная глубоким эмоциональным содержанием, светлым, жизнерадостным оптимизмом. Образ Прометея, великого героя-человеколюбца, воссоздан композитором с исключительной силой, с большим монументальным подъёмом и художественной убедительностью. […] Концерт сопровождался заслуженным успехом» (Корев С. «Освобождённый Прометей». Оркестр научных работников // Вечерняя Москва. 1939. 16 ноября).
Мои студенты всегда очень интересовались моими музыкальными успехами. У меня хранятся знаки их внимания: дирижёрский жезл из слоновой кости в серебряной оправе, как музыкальный символ [59] , книга «Жизнь и творчество Собинова» {652} и полное собрание романсов Балакирева. Эти подарки снабжены дорогими для меня надписями.
Из произведений ораториального типа до войны 1941 года мы исполняли ещё чудесную вещь Римского-Корсакова «Песнь о вещем Олеге» {653} , также очень редко исполняемую. А весной 1941 года впервые в России мы играли «Странствование Розы» Шумана, очаровательное и по музыке, и по теме произведение {654} . Мы исполняли его и в открытых концертах, и два раза на радио. Первый раз на длинных волнах – для России, второй на коротких, буквально за неделю до начала войны, для германских учёных, так во всяком случае трактовалось.
59
Девицы, которые поднесли мне этот оригинальный подарок, сами были им, по-видимому, весьма довольны; когда я приехал в Новосибирск, одна из девушек, встретив меня на улице, первым делом спросила: «Привёз ли я в эвакуацию их подарок?». По счастью, Мурочка, собираясь ехать, сунула жезл в скрипичный футляр. – Прим. В. Д. Зёрнова.
652
Возможно, речь идёт о книге М. Л. Львова «Леонид Витальевич Собинов [Очерк жизни и творчества]. 1872–1934» (М.-Л., 1945).
653
Кантата для тенора, баритона, мужского хора и оркестра Н. А. Римского-Корсакова «Песнь о вещем Олеге».
654
Кантату-сказку Роберта Шумана «Странствование Розы» Симфонический оркестр научных работников и Капелла Обкома Союза высших школ и научных учреждений впервые в Москве исполнили 14 мая 1941 года (дирижёр и художественный руководитель профессор В. И. Садовников, концертмейстеры: А. Сенкевич и И. Шкаровская).
Одно время особенно увлекались самодеятельным искусством. И вот однажды было решено обычный для ноябрьского праздника концерт в Большом театре после торжественной официальной части составить исключительно из выступлений самодеятельных коллективов. Тут были и хоры, и пляски, и сольные выступления. Разумеется, были выбраны лучшие исполнители и коллективы. Самодеятельных симфонических оркестров в Москве было всего несколько, и было решено составить большой «сводный» оркестр. Собралось человек полтораста. Черновые репетиции проводил ассистент Штейнберга, дирижёра Большого театра. Играли мы «Торжественную увертюру» Глазунова. Последняя генеральная репетиция проходила на сцене Большого театра. И так как днём и вечером театр был занят, мы собрались в двенадцатом часу ночи, а домой я попал часа в четыре утра.
Нашим выступлением начинался весь концерт. Театр был переполнен. В левой нижней литерной ложе сидели члены правительства во главе со Сталиным. Но я сидел в первых скрипках спиной к этой ложе и не решался оборачиваться, чтобы рассмотреть наших высоких слушателей {655} .
Другое музыкальное предприятие – поездка в студенческой компании в Ленинград! Случилось это несколько позже, в конце января – начале февраля 1937 года. Я без отрыва от основной своей работы читал лекции в вечернем институте имени Бубнова. Когда же Бубнова «изъяли» из жизни, во всех институтских бумагах его имя густо замарали чернилами {656} . Я уже понемножку устранялся от чтения в нём и передавал дела Е. А. Ляхову, моему ученику по Саратову, но связи с институтом ещё поддерживал.
655
Имеется в виду торжественный концерт, посвящённый 18-ой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, проходивший 6 ноября 1935 года на сцене Большого театра.
656
Речь идёт о Московском машиностроительном институте, до 1937 года носившем имя наркома просвещения РСФСР А. С. Бубнова. Манипуляции с зачёркиванием его имени на официальных бланках института, о чём пишет мемуарист, вызваны были арестом наркома 17 октября 1937 года, завершившимся вынесением ему 1 августа 1938 года смертного приговора.
Студенты этого института как-то просили меня участвовать в их самодеятельном вечере, и мы играли там квартет в составе: я, Мура (вторая скрипка), Жора (альт) и, помниться, Миша Пекарский (виолончель). А потом пристали с уговорами ехать с ними в Ленинград, где в Политехническом институте в Сосновке организовался «слёт самодеятельности студентов машиностроительных ВТУЗов». От МВТУ отправлялся струнный квартет, а от Бубновского института – два неплохих певца (Никитин и Руновский) [60] . Было, конечно, чудновато мне, 59-летнему, участвовать в молодёжном слёте. Однако моё участие давало известное своеобразие самодеятельному коллективу Бубновского института, так сказать, демонстрировало близость студенчества с профессурой, и я согласился. В Сосновке нас встретили очень хорошо, прекрасно разместили и хорошо кормили. Выступали мы в Большом институтском зале и заслужили шумные аплодисменты.
60
Один из них, тенор Никитин, впоследствии бросил инженерную специальность и сделался солистом в Краснознамённом ансамбле. – Прим. Ек. Зёрновой.
1926 год. Поездка в Крым {657}
Сделавшись профессором Института путей сообщения (1924 год), я получил право бесплатного проезда по железным дорогам {658} , и не только я сам, но и все официально числящиеся на моём иждивении члены семьи. Три раза в год можно было выписывать «разовый» билет хоть до Владивостока и обратно.
Первый раз это право я использовал летом 1926 года. Мне очень хотелось показать детям хоть бы кусочек Крыма. Я выписал билет для всего семейства до Севастополя и обратно. А пожить мне предложил в своём «кооперативном» помещении в Бат-Лимане И. А. Лобко, ассистент Н. В. Кашина.
657
У автора – «Наши летние поездки. Бат-Лиман».
658
Правом бесплатного проезда по железным дорогам (в частности, по Рязано-Уральской железной дороге) В. Д. Зёрнов пользовался и раньше, о чём свидетельствуют специальные удостоверения личности, выданные ему Управлением дороги 7 октября 1920 года и 1 июня 1922 года.
Бат-Лиман – очаровательное местечко на берегу моря, у Байдарских ворот. До революции тут было разбросано несколько дач, которые оказались без владельцев. Единственный старый хозяин, продолжавший жить в Бат-Лимане, был тесть академика А. Ф. Иоффе. Остальные же дачи были предоставлены учительскому кооперативу, членом которого и состоял Лобко. Кстати, он располагал верхним этажом дачи, прежде принадлежавшей Врангелю, но, кажется, не тому генералу, который стоял во главе войск, воевавших с частями Красной Армии в Крыму {659} .
659
Имеется в виду Николай Николаевич Врангель (1880–1915), историк, искусствовед, участник первой мировой войны.