Записки русского интеллигента

Зёрнов Владимир Дмитриевич

Я был зачислен сверхштатным профессором в университете, но фактически занимался семинаром с одной группой и через год бросил это. Когда организовался Научно-исследовательский институт при кафедре физике Первого университета, я был зачислен в его действительные члены {612} . Я уже работал в МИИТе, и мне удавалось кое-что делать и по научной части. Я напечатал в «Трудах МИИТа» «Табличный и механический гармонический анализ» {613} и докладывал эту работу с присоединением к ней акустических кривых человеческого голоса (материал статьи, вышедшей ещё в Саратове {614} ), разложенных анализатором Мадера. Этот доклад я делал на годичном заседании Лебедевского общества {615} , которое вообще заседало совместно с исследовательским институтом. Затем я исследовал, применяя свои фонометры, звукопроводность строительных материалов, потом – теплопроводность строительных материалов {616} с помощью специально построенного для этой цели прибора. Ещё было выполнено совместно с П. А. Брянцевым исследование внутреннего трения при кружильных колебаниях. Все эти работы напечатаны в «Трудах МИИТа» и докладывались на заседаниях общества.

612

Институт физики и кристаллографии при физико-математическом факультете Московского университета (так до 1927 года официально назывался НИИФ) был основан в 1922 году на базе существовавшего с 1904 года Физического института при Московском университете (ул. Моховая, 11; ныне в этом здание расположен Институт

радиотехники и электроники РАН).

Кандидатом в действительные члены НИИФа В. Д. Зёрнов был избран 7 февраля 1923 года.

613

См.: Зёрнов В. Д. Табличный и механический гармонический анализ (Таблицы Ципперера и гармонический анализатор О. Мадера) // Труды МИИТ. 1926. № 2. С. 5–16.

614

Речь идёт о работе В. Д. Зёрнова «Фонограммы гласных человеческой речи» (ИИНУ. 1916. Т. VII. Вып. 1. С. 115–126).

615

«Физическое общество имени Лебедева (вначале – Московское физическое общество) было создано в 1911 году (устав зарегистрирован 16 марта 1911 года). Согласно параграфу первому устава, […] Московское физическое общество имело своей целью: „а) способствовать своими трудами успехам физики; б) оказывать своим членам содействие в их научных занятиях физикой…“. Время создания – всего через два месяца после известного „дела Кассо“ – говорит об идеологической подоплёке деятельности общества: очевидно, – замечает А. В Андреев, – это была попытка вывести университетскую физику из-под опеки государства. Как указывалось в одном из отчетов, […] общество „было призвано на свет для продолжения той бодрой работы, которая до того времени с успехом протекала на коллоквиумах при физическом институте университета под руководством… Петра Николаевича Лебедева“. Общество планировало проводить регулярные открытые и закрытые собрания; иметь собственную библиотеку и читальный зал; организовать собрание приборов, музей, лабораторию; издавать на русском или иностранном языке журнал. Также планировалось финансово поддерживать членов общества. Средства предполагалось получать в виде членских взносов, пожертвований, доходов от издательской и другой деятельности. […] К концу 20-х годов отношение большинства физиков к Лебедевскому обществу претерпевает существенное изменение. Не позднее 1931 г. деятельность Общества прекратилась» (Андреев А. В. Указ. соч. С. 57, 59).

Первым председателем Московского физического общества являлся П. Н. Лебедев, в 1912–1920 годах – А. А. Эйхенвальд, с 1920 года исполняющим обязанности, а с 4 апреля по 25 декабря 1925 года председателем был избран Г. (Ю.) В. Вульф, в 1925–1931 годах – Н. П. Кастерин.

Членом Совета Московского физического общества имени П. Н. Лебедева Зёрнов был избран 4 апреля 1925 года.

616

Имеются в виду работы В. Д. Зёрнова, выполненные в соавторстве с П. А. Брянцевым: «К вопросу о звукопроводимости строительных материалов» и «Определение теплопроводности некоторых строительных материалов» (Тр. МИИТ. 1929. № 10. С. 265–272, 279–285).

Был такой «процесс промпартии» {617} , и во всех учреждениях происходили собрания, на которых было принято требовать смертной казни для членов промпартии. Состоялось такое собрание и в исследовательском институте. Председательствовал на нём директор института Гессен {618} . Большинство членов института более или менее удачно обходили вопрос о смертной казни, но звучали и весьма «подхалимские» речи. Не хочу называть имён – люди ещё живы, и многие из них сейчас занимают крупные посты {619} .

617

Имеется в виду судебный процесс по делу о «Промышленной партии», проходивший с 25 ноября по 7 декабря 1930 года в Москве. Руководителей этой «антисоветской подпольной» организации обвиняли в подготовке и осуществлении в 1925–1930 годах вредительских акции в промышленности и на транспорте СССР.

618

Борис Михайлович Гессен (1893–1936), физик по образованию, занимался также философскими проблемами естествознания, с 1919 года член РКП(б). Директором НИИФа он был назначен в 1930 году. В 1933–1934 годах являлся также первым деканом физического факультета МГУ, а с 1934 года – заместителем директора Физического института АН СССР.

Характеризуя его роль в истории НИИФа, А. В. Андреев пишет: «Многими современниками Б. М. Гессен воспринимался как типичный „красный директор“. […]

Важной особенностью позиции Гессена-администратора (и Гессена-философа) была его публичная поддержка теории относительности и квантовой механики.[…] Известен Гессен также своим вкладом в историю естествознания. Его доклад „Социальные корни механики Ньютон“ на лондонском конгрессе по истории естествознания в 1931 году вызвал огромный резонанс среди историков науки и до сих пор рассматривается в качестве классического труда в русле экстерналистского подхода к истории естествознания.

Однако наибольший вклад в советскую физику Б. М. Гессен внёс именно своей деятельностью в качестве «красного директора» НИИФа, обеспечившей возможность «научного директорства» (по выражению Гамова) Л. И. Мандельштама» (Андреев А. В. Указ. соч. С. 68–69).

619

Вероятно, имеются в виду сотрудники НИИФа, входившие в «группу академика Мандельштама», академики АН СССР: Леонид Исаакович Мандельштам (1879–1944), Сергей Иванович Вавилов (1891–1951), Игорь Евгеньевич Тамм (1895–1971) и Григорий Самуилович Ландсберг (1890–1957).

Как известно, одну из главных ролей в промпартии играл профессор Рамзин. Он долго был репрессирован, но впоследствии освобождён и, более того, награждён {620} . Не знаю, приходилось ли людям, требовавшим для него смертной казни, встречаться с этим человеком, и если да, то как они при этом себя чувствовали?

В своём выступлении на этом «обличительном» собрании я сказал, что Советская власть так себя зарекомендовала и в настоящее время так сильна и устойчива, что я «удивляюсь» членам промпартии, если они действительно организовали заговор против власти! Гессен оборвал меня и заявил, что надо не удивляться, а возмущаться. Говорил он очень резко и закончил заявлением, что мне с ним, Гессеном, «не по дороге».

620

Леонид Константинович Рамзин (1887–1948), теплотехник, участник разработки плана ГОЭЛРО, один из организаторов и первый директор (1921–1930 гг.) Всесоюзного теплотехнического института. В 1930 году был осуждён по делу «Промпартии», но вскоре амнистирован. Лауреат Государственной премии СССР (1943).

На другой день я подал в президиум исследовательского института заявление с просьбой освободить меня от звания и обязанностей действительного члена. Через некоторое время Гессен был снят с должности директора института, арестован и, по-видимому, «ликвидирован». По крайней мере, больше он уже не появлялся и никаких официальных сведений о его судьбе не было {621} . Хорошо, что мне с ним оказалось «не по дороге».

Я невольно перестал в моих воспоминаниях держаться хронологического порядка…

621

Б. М. Гессена арестовали в августе 1936 года и 20 декабря того же года расстреляли. Подлинные причины его ареста неизвестны. По официальной версии поводом для этого явилось его руководство нелегальным философским кружком при кафедре истории и философии естествознания Московского университета (см.: Андреев А. В. Указ. соч. С. 79–81, 238).

С Ломоносовским институтом я был связан до самого конца его пребывания в Благовещенском переулке. От него отпочковался Институт сельскохозяйственного машиностроения, который поместился в Черёмушках, и там кафедру получил мой ассистент Б. И. Котов. Позже Ломоносовский институт как-то исчез и восстановился сначала при каком-то заводе, а на его месте появилась Военная академия моторизации и механизации {622} . Я в это время был занят главным образом Путейским институтом {623} и институтом имени Плеханова {624} . В Военную академию устроился Котов, но она в Благовещенском переулке просуществовала несколько месяцев и выехала в Лефортово, а на месте её в Благовещенском переулке в 1932 году появилась Военно-транспортная академия {625} , и профессорами

в неё были приняты почти сплошь одни профессора МИИТа, в том числе и я. Потом, в 1937 году, Военно-транспортная академия переехала в Ленинград, а на её место из Ленинграда прибыла Военно-политическая академия {626} . В последней кафедры физики уже не было, но мы продолжали жить в Благовещенском переулке. Военно-политическая академия пыталась нас, правда, выселить, но никакого другого помещения она предоставить нам не могла, и мы занимали там свои квартиры до 1941 года.

622

Военная академия моторизации и механизации имени И. В. Сталина (ныне – Военная академия бронетанковых войск им. Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского), основана в 1932 году в Москве для подготовки командно-штабных и инженерных кадров Российской армии.

623

Путейский институт – так в период с 1913 года по 1924 год назывался Московский институт инженеров транспорта (МИИТ).

624

Московский институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова (МИНХ), основан в 1907 году как Московский коммерческий институт, с 1924 года современное название.

Профессором этого института Зёрнов состоял с 1926 года по 1936 год.

625

Военно-транспортная академия имени Л. И. Кагановича (ныне – Военно-инженерная академия им. В. В. Куйбышева), основана в 1819 году как Николаевская инженерная академия в Петербурге (с 1932 года в Москве).

В должности профессора этой академии Зёрнов находился с 1932 года по 1 марта 1938 года.

626

Военно-политическая академия имени В. И. Ленина, основана в 1919 году в Петрограде (с 1938 года в Москве).

В весеннем полугодии 1924 года я сильно захворал, а после выздоровления я подал заявление об уходе ректору II университета Намёткину и по конкурсу получил кафедру в теперешнем МИИТе {627} . Если в МИИТе и есть недостатки, то, по крайней мере, там я сам себе голова и никаких «партнёров» на кафедре нет. В таком же положении я себя чувствую и в МВТУ, где я взял совместительство после переезда Военно-транспортной академии в Ленинград {628} .

627

Профессором и заведующим кафедрой физики МИИТа В. Д. Зёрнов работал с 1 августа 1924 года по 1 октября 1946 года (по день смерти).

628

Московское высшее техническое училище имени Н. Э. Баумана (МВТУ; ныне – Московский государственный технический университет) – крупнейший в России научно-исследовательский центр машино– и приборостроения, основан в 1830 году как ремесленное училище; с 1868 года – Императорское Московское техническое училище, с 1917 года – МВТУ.

Должность профессора по кафедре физики МВТУ Зёрнов совмещал с основной научно-педагогической деятельностью в МИИТе с 1 сентября 1938 года по 1 октября 1946 года (по день смерти).

Дело об «оскорблении» Чувикова

Это было в году 1923-м {629} . Яблочный сад в то время находился ещё в нашем распоряжении и мы по мере возможности охраняли яблоки от разграбления. В особенности надо было ожидать усиленного грабежа ночью под второй (яблочный) Спас. Я попросил нашего сторожа Егора {630} подежурить ночью в огороде, где росли особенно сладкие соблазнительные яблоки.

Андрей Чувиков, в это время уже вполне «освоивший» дом, в котором он жил как наш служащий (от серпуховских властей он получил удостоверение, что этот дом принадлежит ему) {631} , состоял в сельской пожарной дружине, чуть ли не был её начальником. Деятельность пожарной дружины проявлялась прежде всего в том, что старенькая пожарная машина, с которой я в былые годы многократно участвовал в тушении пожаров, которая в полной готовности с дюжиной брезентовых вёдер стояла в сарайчике около нашего дома, была «обобществлена». Я долго не мог добиться, куда она последовала. И только несколько лет спустя, когда в Ермолове прорвало плотину и обнажилось дно пруда, я обнаружил остатки нашей машины. Правда, тогда существовала общественная машина, которая стояла в сарае, помещавшемся на бугре против церкви. По правилам всё оборудование должно было быть всегда наготове. Но каждый раз, когда где-нибудь в соседней деревне возникал пожар и надо было выезжать с машиной, оказывалось, что что-нибудь исчезло – то упряжи нет, то у телеги, на которой стояла машина, не хватает колеса. Тогда подымался крик, все бегали, и выезд задерживался, и я всегда с моей машиной прибывал на место пожара раньше, чем общественная машина.

629

Описываемые события произошли в марте 1925 года.

630

Имеется в виду Егор Алексеевич Нюнин, нанятый 16 июля 1929 года сторожем в дубненскую усадьбу Зёрновых с оплатою 20 рублей в месяц. Первое трудовое соглашение с ним В. Д. Зёрнов заключил 21 декабря 1923 года. В нём говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся профессор Владимир Дмитриевич Зёрнов с одной стороны и Егор Алексеевич Нюнин с другой стороны, заключили нижеследующее условие с 1 января 1924 года.

Я, В. Д. Зёрнов, даю Нюнину помещение, отопление и освещение и, кроме того, в месяц: 1 пуд чёрной муки, десять ф[унтов] крупы,? ф[унта] чаю, 1 ф[унт] сахару,? ф[унта] табаку, картофель и молока к чаю. Кроме того, уплачиваю Нюнину по 5 р[ублей] червонных ежемесячно. Я, Е. А. Нюнин, за предоставленное мне довольствие обязан ходить за скотиной, принадлежащей профессору Зёрнову и исполнять мелкую работу по домашнему хозяйству.

До 1-го января 1924 года никаких претензий друг к другу не имеем.

21/XII [19]23 [года]

Проф[ессор] Вл[адимир] Зёрнов

Егор Нюнин» (Коллекция В. А. Соломонова).

631

Летом 1922 года А. С. Чувиков возбудил одновременно два ходатайства: 1) перед Лопасненской земельной комиссией о наделении его землёй в пределах зёрновской усадьбы и 2) перед Народным судом о признании за ним, Чувиковым, права собственности на ряд хозяйственных построек (двор, сенной сарай и погреб) и на избу для рабочего. Испрашиваемое право собственности на часть построек из владений Зёрнова истец получил через постановление Народного суда от 18 декабря 1923 года, основанном на: «а) личном заявлении Чувикова, б) отношении Серпуховского коммунального отдела от 20/XI–23 года с резолюцией завед[ующего] коммунотделом с предложением Лопасненскому волисполкому закрепить дом со всеми надворными постройками за Чувиковым, сдав таковые Чувикову в аренду на 5 лет вместе с участком земли, примыкающим к постройкам» (Коллекция В. А. Соломонова).

Так вот, Егор вечером пятого августа отправился в огород на сторожбу. Когда стемнело, Егор, чтобы обнаружить свою бдительность, развёл небольшой костёр.

Сижу я дома и слышу, на огороде какой-то шум, крик. Я отправился посмотреть, что там происходит. Подхожу и вижу, что около костра собралось несколько ребятишек, а Егор препирается с Чувиковым, который требует в качестве начальника пожарной команды, чтобы костер был потушен, так как от него-де может произойти пожар. И хотя я видел, что никакой возможности возникновения пожара не было – костер находился далеко от нашего сарая и тем более далеко от дома Чувикова, но чтобы прекратить весь этот шум, велел Егору либо загасить костёр, либо перенести его в то место, которое укажет «начальник пожарной дружины». Сделав это распоряжение, не вступая в дальнейшие разговоры, я развернулся и пошёл домой. На плотине я встретил Митюню, который бежал, чтобы принять участие в событии. Я взял его за руку и говорю:

– Пожалуйста, не связывайся, ты знаешь, с кем имеешь дело!

– Известно, со сволочью, – ответил он и пошёл со мной к дому.

Тогда я не обратил внимания на Митюнин ответ, тем более что мы были уже на значительном расстоянии от огорода и нашего разговора, казалось, никто слышать не мог. Я совершенно забыл о нём. Но через несколько дней является милиционер и спрашивает, не оскорблял ли я Чувикова?

– Нет, – ответил я. – Ни коим образом оскорблять я его не мог, так как ни в какие разговоры с ним не вступал.

Тогда милиционер попросил позвать Митюню и просил его рассказать, как было дело. Митюня (тогда ему было 16 лет) обстоятельно рассказал все, что я сейчас записал, не скрывши и своей реплики. На этом допрос окончился. Но в начале сентября, уже в Москве, мы получили повестки из Серпуховского суда, которые вызывали нас по уголовному делу об «оскорблении» гражданина Чувикова – Митюню как обвиняемого, а меня как свидетеля.

Делать нечего, с утра в назначенный день мы отправились в Серпухов. Тотчас по приезде, уже в здании суда, я обратился к «заступнику» и просил его взять на себя защиту обвиняемого. Не помню фамилии этого милого человека. Он тут же потребовал «дело», пробежал его глазами и с видимым удовольствием согласился.