Записки советской переводчицы
Шрифт:
Наступал май 1932 года, последнего года, проведенного мною в СССР. Снова Комиссия Внешних Сношений отвоевывала себе переводчиц для обслуживания делегаций. Снова жестоко ругался Слуцкий с Гурманом по телефону и снова я постаралась не ехать в турне, а остаться в Москве. На этот раз штаб делегаций находился в бывшей Большой Московской гостинице. Приехала, как новинка, довольно большая австралийская делегация. В ее составе был один железнодорожник (фамилию которого никак не могу вспомнить). Он родился в Сибири, в юности эмигрировал в Австралию, занимает там хорошую должность, не был в России лет двадцать пять, получил за это время австралийское подданство, но не женился и все мечтал вернуться в Россию и взять себе русскую жену. Когда «Друзья
Первым делом на границе ему обменяли его австралийские добротные фунты на советские рубли, по двадцать рублей за фунт. А кило сахара стоило тогда двадцать пять рублей. Наш австралиец, как владеющий русским языком, довольно быстро ориентировался в советских условиях и, хотя делегатам строго запрещалось выходить из гостиницы одним, он умудрился переговорить с несколькими советскими людьми, совершенно не подозревавшими, что они имеют дело с австралийцем.
Через несколько дней, чуя во мне не-большевицкую душу, он обратился ко мне за советом, как ему быть. Он уплатил в Австралии всю причитавшуюся с него сумму для проезда от Сиднея до Ленинграда и обратно. Однако, ему бы хотелось обратный путь совершить через Сибирь, чтобы навестить там своих родных. Центральный комитет профсоюза железнодорожников сразу же обратил на него внимание. Вообще техника приема делегаций такова, что советская власть о каждом делегате знает почти все необходимое, чтобы составить о нем определенное мнение. Кроме сведений, получаемых от «О-ва Друзей СССР» и братских компартий, в самый день приезда делегации ей раздаются анкетные листки, и каждый должен заполнить все графы. Вот по графе-то — где родился — большевики и узнали, что наш австралиец на самом деле русский. Как известно, большевики больше всего боятся делегатов, владеющих русским языком. Ведь через них правда о Советском Союзе может проникнуть заграницу. Поэтому-то на австралийца-сибиряка было обращено особое внимание. И, прося у меня совета, он сказал:
— Профсоюз железнодорожников предлагает мне, чтобы я отстал от остальной делегации, они мне обещают дать бесплатный билет до Владивостока, и я смогу остановиться у своих родных. Только вот уже прошла неделя, скоро наша делегация уезжает, а они ничего определенного о сроке не говорят. Как бы так узнать?
— Хорошо, я постараюсь добыть вам нужные сведения.
И посоветовала ему, между прочим, притвориться, что он уже забыл русский язык. Он кстати до этого дня говорил только по английски.
На следующий день, увидя в коридоре гостиницы сотрудницу ЦК Железнодорожников — коммунистку, с которой я немного была знакома, я ее спросила:
— А как будет с этим австралийским железнодорожником?
— Ах, этот? Да ведь он, оказывается, русский. Его надо будет отделить от делегации. Что? Через Сибирь? Не знаю, может быть, и дадим ему билет, только надо будет дать ему хорошего сопровождающего.
— Он нервничает, хочет знать, когда поедет. Ведь делегация скоро уезжает, и он остается один. А денег у него хватит только на пароход от Владивостока до Сиднея.
— Ничего с ним не станется. Подождет.
И действительно. Делегация уехала, а бедный сибиряк остался ждать. Его перевели в более низкопробную гостиницу, отобрали у него его фунты якобы на хранение, и все кормили «завтраками». Мне пришлось встретить еще раза два в коридорах Дворца Труда его унылую фигуру, преисполненную тревоги и почти страха. Я старалась допытаться, в чем же собственно дело, но ничего узнать так и не смогла. Потом он выпал из моего зрения. Хотелось бы знать — удалось ли ему живым выбраться из советского рая?
Остальная австралийская делегация состояла главным образом из средних интеллигентов-учителей и др., а также из высоко-квалифицированных
И вот, помню, разговор за столом. Одна австралийка говорит:
— Я никогда не знала, что русские таю любят рыбу.
— Почему вы думаете, что мы любим рыбу? — спросила я.
— Но, помилуйте, ведь мы каждый день едим рыбу. Мяса почти не видно! Возможно, что это очень полезно для здоровья, но нам, признаться, рыба уже порядком надоела.
А другая австралийка все хотела посмотреть правда ли то, что пишут правые австралийские газеты о нехватке продовольственных припасов и вообще товаров в московских магазинах. Каждый день за утренним завтраком она неизменно говорила:
— Сегодня я хочу пойти по Москве и зайти хоть в один магазин.
И столь же неизменно Гурману об этом желании докладывалось. Гурман, затормошенный и вечно куда то спешивший, отмахивался.
— Завтра.
Но, наконец, как то после обеда я встретила австралийку на лестнице отеля, причем она оживленно мне сообщила:
— Вот видите, как наша пресса врет. Ведь я сама теперь своими глазами видела, что у вас в магазинах всего вдоволь.
Душа моя возмутилась, но внешне я должна была оставаться спокойной. Между прочим, из немногих качеств, которые большевизм воспитывает в советских гражданах, пожалуй, наиболее ценным является воспитание уменья владеть собой. Советский гражданин должен быть всегда готов к любым, самым неприятным неожиданностям, и многолетняя тренировка выработала в нем подсознательный инстинкт не показывать того, что он чувствует. Раньше, помню, мы — русские — всегда восхищаюсь этим свойством англо-саксонцев, у которых оно, правда, вырабатывалось веками совершенно по другим причинам. Теперь мы — подсоветские русские — наверное догнали, а, может быть, даже и перегнали англичан, хотя бы уж в этом направлении. Знаменитая русская непосредственность и неумение владеть собой канули в лету. В горниле большевицких испытаний выковывается новый русский человек. Думаю, впрочем, что испытания эмигрантские столь же благотворно подействовали и на русских по эту сторону рубежа.
Как бы то ни было, австралийка ничего не прочла на моем оставшемся невозмутимом лице. Я только спросила ее:
— А с кем вы ходили в магазин?
— С мисс Бетти, о, она такая услужливая особа.
«Мисс Бетти» была маленькая, толстенькая русско-американская еврейка лет двадцати шести. Родители вывезли ее в свое время младенцем в Нью-Йорк, там она выросла где-то, по-видимому, на задворках одного из небоскребов еврейского квартала, вступила в коммунистическую партию и недавно приехала в СССР, соблазнившись, как и многие другие американские безработные, перспективами, столь щедро рекламируемыми пропагандой. По приезде в Москву, она должна была явиться в Коминтерн, где, как обычно, у нее отобрали американский паспорт. Как правило, иностранные коммунисты всегда обязаны сдавать свой паспорт в Коминтерн. Ежели данный коммунист окажется достойным, чтобы его снова выпустили заграницу, то в нужный момент паспорт ему будет возвращен, в противном же случае, как я уже указывала на примере испанца Ибаньеса, коммунист остается в СССР, паспорт же его, с новой фотографией, выдается какому-нибудь советскому агитатору, который командируется в ту или иную страну на международную работу.
Мисс Бетти жила пока по временному советскому праву на жительство. Она уже успела вкусить все прелести советской жизни и мечтала о возвращении, хотя бы на амплуа безработной, в свою Америку. Я же думаю, что она и по сей день в Москве, так как ее наверное уже заставили принять советское подданство. Мисс Бетти звезд с неба не хватала и советскому правительству выгоднее было использовать ее на внутренней работе, тем более, что она легко переводила с русского на английский и, немного труднее, обратно.