Записки. 1793–1831
Шрифт:
Утаить нельзя, подле блогодеяний, излиянных Екатериной на Россию, есть и зло. Солнце не без пятен. Наказ ее истинно либеральный, ибо за свободу мышления публично сожжен был в Париже. Однако бессмертный этот наказ в исполнение приведен не был. Зачем преждевременно знакомить народ с такими предметами, которые пустить в обращение опасно? Это труд недовершенный. Вообще заметить должно, что Екатерина, желая быть единственно душой всех государственных действий, явила в своих учреждениях более блеску, нежели основательности. Владычествуя сильной рукою, была душой всех. И не это ли было причиной, что когда души этой не стало, то почти все ее нововведения вскоре пошатнулись?
Упрекают ее в слабостях, имевших вредное влияние на нравственность. В высшем классе развратились нравы любострастием, которому самый двор служил примером; в низшем питейные дома умножили пьянство, а с ним размножились и пороки. Но чтобы судить об Екатерине, должно ее рассматривать как владычицу полвселенной, а не как женщину в приватной ее жизни. Сидя на престоле, взвешивала она судьбу как своих, так и других народов
Владычествовать и любить – были две необходимости для ее души.
Раскроем историю: чем выше, чем благороднее человек, тем более подвержен он слабостям, и часто ведшие его подвиги бывают следствием этих же слабостей. Екатерина не упускала из виду императрицы. Любимцев своих употребляла она исполнителями высоких своих предприятий. Если ошибалась в выборе, немедленно их сменяла, и долгое время придерживалась достойных. Упрекают императрицу в щедростях, распространяемых ею на своих фаворитов. Правда – каждому фавориту давалось по 14 тысяч душ крестьян, но этим пользовались не одни фавориты. Пример тому – князь Репнин и прочие. И не присоединялся ли к этому высший взгляд? Казенные крестьяне платили малый оброк, незначительные подушные; земли лежали необделанные, и всегда были недоимки. Крестьяне утопали в невежестве; за раздачей крестьян водворялась владельцами экономия (?!). Они заводили хлебопашество, хутора, фабрики, отстраивали себе жилища и тем распространяли в народе новые идеи, а государство обогащалось (!) изобилием произведений. Что эта мысль была в голове Екатерины, доказать может следующее: она неоднократно желала освободить крестьян от рабства. Но как к этому приступить? С одной стороны, удерживало ее невежество самих крестьян, которым эта свобода могла послужить более во вред, нежели в пользу. Не имея никакого понятия о благоразумной, законами ограниченной, свободе, крестьяне могли перейти к своеволию, и чем удержать их тогда в пределах повиновения? С другой стороны, владельцы были, как и теперь, натуральными полицеймейстерами в своих имениях, ограждающими себя, а с тем и все государство от беспорядков. Кем могли они быть заменены на этом огромном пространстве?
– Раздача имений, – говорила императрица собранному на сей случай совету, а в другой раз графу Салтыкову, Панину, князю Репнину, особенно генерал-прокурору князю Вяземскому, – будет приготовлением к будущему освобождению крестьян.
Упрекают ее в кровопролитии невинных жертв. В сих случаях судить трудно, но сознаться должно, что она не боялась преступления, если оно казалось ей необходимым. Затруднительные обстоятельства, угрожающие каким-то бедствием в будущем, хотя и воображаемым, заставляют сильных земли сей, забыв кротость, даже человеколюбие, действовать с энергией и твердостью железной воли. Раскроем опять историю, и сколько великих людей запятнали страницы ее пролитием невинной человеческой крови! Вспомним герцога Энгиенского, сию невинную жертву Наполеона!.. Справедливо делают Екатерине упрек в разделении Польши. Она излила на нее всю чашу бедствия на долгие времена и лишила свое государство оплота против других держав. Оно тем непростительнее, что она всегда могла иметь сильное влияние на эту незаконно и не политически разделенную Польшу.
Впрочем человеческие деяния бывают слишком сложны, и не всегда можно их подвесть под математические расчеты. Несколько часов после смерти Екатерина была забыта. «Она состарилась, – говорили многие, – не было в ней уже прежней энергии, здание, ею воздвигнутое, распадалось еще при жизни ее». Но они не видели, что хотя бы это отчасти было и справедливо, однако же выдержалось жизнию ее. Теперь помышляли только о том, что могло помрачить славу ее. Россия дорого заплатила за эту неблагодарность, ибо, невзирая на все недостатки, должно согласиться, что век Екатерины едва ли не был счастливейшим для всех сословий в России. Чтобы наслаждаться спокойствием, уважением, приличной свободой, нужно было только не быть преступником. Екатерина была и литератор. Она переписывалась со всеми так называемыми философами XVIII века и ласкала их, но не слушалась. И посланника (?) новой школы Дидерота обратила скорее к сообщникам своим Вольтеру и д’Аламберту. Она писала сама комедии, выбирая предметы из русских сказок, и, по крайней мере, надобно отдать ей ту справедливость, что, приехав в Россию, она пренебрегла языком своего отечества (т. е. языком немецким). Управляя обширнейшим государством в мире, находила время учиться и, сделавшись сама писательницей, возбудила в русских желание подражать ей. Явились Херасков, Княжнин, Муравьев, Фонвизин, Державин, Капнист, Богданович и прочие. Ученье сделалось при ней необходимостью. Не будь Екатерины и ученика ее Александра, был ли бы у нас Карамзин?
Многие полагают, что Екатерина управляла царством хорошо, потому что соображалась с тем веком, в котором она жила. Это – обида, наносимая великим талантам, в которых ей отказать нельзя. Ум, кротость, милосердие во все времена приносить будут равную пользу; когда все громкие отголоски о бывшей ее славе прозвучат во времени, даже история не упомянет о царствовании ее, и все памятники того века стерты будут с лица земли, останется еще Наказ. Он будет свидетельствовать о величии духа ее и послужит руководством для позднейшего потомства. Не лесть сказал Державин, говоря о ней:
ЕкатеринаНо увы! Кажется самое счастие, дарованное Екатериной своим подданным, сделалось позже причиной их бедствий. Богатство вельмож, их сила, лестное их отношение к престолу, благоразумная свобода, которой пользовались особенно дворяне, любовь к службе, благородная амбиция, произвели какой-то дух рыцарства, который имел корень не во внутреннем убеждении своего достоинства, а в одной наружности. Все пышное государственное здание Екатерины было потрясено, когда с мундиров сорвали золото, потребовали трудолюбивой службы, унизили барство, словом сорвали с глаз мишуру; куда девалось это мнимое рыцарство? Et presque tous les grands devinrent d’illustres nullit'es [41] . Россия живет в возвышенности и достоинстве своих царей – Екатерина то доказала!
41
И почти все гранды превратились в прославленные ничтожества (фр.).
Краткое царствование императора Павла І едва ли могло произвести что-либо важное в государственном и политическом отношениях; но замечательно тем, что сорвало маску со всего прежнего фантасмогорического мира, произвела на свет новые идеи и новые понятия.
Молодой поляк Ильинский, служивший при великом князе Павле Петровиче, первый поспешил в Гатчину известить своего блогодетеля о близкой кончине императрицы. Но уже скакал верхом граф Н. А. Зубов [42] с формальным извещением и предупредил Ильинского. Граф послан был от князя П. А. Зубова и от других знаменитых особ, но первый, предложивший это, был граф А. Г. Орлов. Из сего заключить должно, что они в эту критическую минуту собрали род совета. В день приключившегося с Екатериной удара великий князь кушал с семейством на Гатчинской мельнице. До обеда рассказывал он собравшемуся у него обществу, между прочими Плещееву, Кушелеву, графу Вельегорскому, Бибикову, виденный им прошлую ночь сон, что какая-то невидимая сила поднимала его на какую-то высоту; просыпаясь часто и засыпая опять, повторялся тот же сон. К крайнему удивлению, и великую княгиню тревожили всю ночь подобные же сны.
42
Зубов Николай Александрович (1763–1805), граф, обер-шталмейстер. Брат князя П. А. Зубова (поледнего фаворита Екатерины II) и зять А. В. Суворова.
По окончании стола подал Кутайсов кофе в так называемой розовой беседке. В эту минуту великий князь увидал графа Н. А. Зубова, привязывавшего лошадь к забору, и почитая всех Зубовых смертельными своими врагами, он побледнел, уронил чашку и, обратясь к великой княгине, прибавил трепещущим голосом: «Ma ch`ere, nous sommes perdus!» [43] – Он думал, что граф приехал его арестовать и отвезть в замок Лоде, о чем давно говорили. Зубов не шел, а бежал с открытой головою к беседке и, вошедши в нее, пал на колена пред Павлом и донес о безнадежном состоянии императрицы. Великий князь переменяет цвет лица и делается багровым, одной рукой поднимает Зубова, а другой, ударяя себя в лоб, восклицает: «Какое несчастие!» – и проливает слезы, требует карету, сердится, что не скоро подают, ходит быстрыми шагами вдоль и поперек беседки, трет судорожно руки свои, обнимает великую княгиню, Зубова, Кутайсова и спрашивает самого себя: «Застану ли ее в живых?» Словом, был вне себя, от печали или от радости – Бог весть. Думают, что быстрый этот переход от страха к неожиданности подействовал сильно на его нервы и самый мозг. Кутайсов [44] , который мне это рассказывал, жалел, что не пустил великому князю немедленно кровь.
43
Моя дорогая! Мы пропали! (фр.).
44
Кутайсов Иван Павлович (1759–1834), граф (1799), камердинер и любимец Павла I.
Наследник с супругой выехали из Гатчины в пять часов пополудни, а граф Зубов скакал вперед, чтобы в Софии приготовить лошадей. Между тем, великий князь Александр Павлович, чрезмерно растроганный кончиной бабки своей, которой был любимцем, поехал за Растопчиным, которого уважал отец его, и уговаривал его ехать в Гатчину. Растопчин, приехав в Софию, нашел Зубова, заботившегося о лошадях. Через несколько времени явился наследник с супругой. Увидя Растопчина, сказал: «Ah! C’est vous, mon chеr Rastopchine! Vous nous suivrez» [45] , и распрашивал его: в каком он положении застал императрицу? Подъехав к Чесменскому дворцу, Павел приказал остановиться. На слова Растопчина: «Quel moment роur vous, mоn Sеigneur!» – великий князь отвечал:
45
Ах, это вы мой дорогой Ростопчин. Следуйте за нами (фр.).