Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 - 1916)
Шрифт:
Я опасался своим представлением быть назойливым и рассчитывал встретить холодность. Но Алексеев настаивал и я, естественно, не без волнения остался. Я выехал к поезду, также по настоянию Алексеева. Как его величество ко мне подошел, и первые его слова меня сразу успокоили. Вечером приглашен был к столу. Раньше зашел к Фредериксу {168} . Он очень был рад, мы более часу беседовали о великом князе, о Сухомлинове, о разных делах. Фредерикс мне сказал, что в вагоне государь сказал ему, что я в Ставке, и добавил, что Палицына я особенно уважаю.
168
…зашел
Глубоко я был взволнован этим. После обеда был призван в кабинет и там провел более часа. Государь соизволил на мою просьбу по семейному делу и, прощаясь, обнял и три раза поцеловал. Что я чувствовал, поймет только тот, кто в царе видит царя и кто долгое время думал, что он в своих чувствах изменился к тому, к которому благоволил. Это была большая душевная радость, и я поделился ею с Мих. Вас. и моими друзьями квартирмейстерской части. А все они были искренно рады. Много легче у меня на сердце. С большим чувством говорил государь о великом князе, и просил меня передать ему его поклон и пожелания всего лучшего. Он говорил это с большим чувством и его глаза затуманились.
В разговоре с Фредериксом часть вертелась около Сухомлинова, другая касалась великого князя. Сначала некоторое зондирование о настроении великого князя, о его здоровье, а затем о сплетнях, которыми живут, дошедших до того, что обвиняли, вернее, говорили о стремлении к короне. На это я мог только одно энергично опротестовать, сказав, что великий князь – верноподданный слуга государя, что вся его натура и природа против такого шага, хуже чем безумия. Великий князь любит государя, и я не сомневаюсь, что никогда такие гадостные мысли и близко не могли к нему подойти. Да вы знаете его не менее меня, граф, сказал я ему – да я никогда и не верил и никому не говорю, ибо знаю его. А у него много врагов. Теперь государь успокоился, и это естественное чувство недоверия у него исчезло, но дамы неумолимы. Я мог только пожать плечами.
Да, здесь мы бессильны. Но как все это сгладить, спросил граф. Знаете, граф, сказал я ему, по некоторым мелочам и я вижу, что идет лучше, душевнее. Но это мало, надо, чтобы с высшей стороны было бы хоть немного. Великий князь так чуток и, на мой взгляд жаждет, чтобы это, не по его воле, недоразумение, сгладилось бы. Надо немного ласкового внимания, и все это будет. Кто близко знает великого князя, тот скажет: да, он строптив, но он лоялен, и это в основе его понимания, его обязанностей и характера. Вы этому можете помочь. Я люблю великого князя, и он мне старый друг. Я любовался его выдержкой за дни, когда мы были в Могилеве. Ни одного жеста, ни одного движения, которые выдавали бы его состояние духа.
Поверьте мне, сказал я ему, что за 2 месяца, что провожу время во дворце, я не видел фронды. Мы говорим, толкуем и рядим, как все. А что касается великого князя, то он или молчит, или высказывается всегда против того или другого толкования, не в пользу. О поездке государя мы условились так, что, когда это будет возможно, я напишу. Теперь по очень многим причинам это совершенно невозможно. Ехать же в Эрзерум было бы прямо фатально. Я очень был рад, что мне удалось переговорить с Фредериксом. Он ко мне имеет доброе чувство. Лучшие наши молодые годы мы служили вместе, и он это всегда вспоминает. Как я рад, что вас вижу, – и сказал он это от всей души. Но он постарел, а жить хочет. Говоря
Сухомлинова уволили в отставку, с правом носить штатское платье. Он дошел до своего конца. Что посеял, то и пожал.
Не понимаю, как вам не страшно все это делать, сказал я ему в 1910 году – когда он в Царском Дворце заговорил со мной. Легкомыслие, нежелание трудиться, самомнение и лицеприятие свели его на настоящее место.
К северу от Припяти и на Двине готовятся важные события. Я не расспрашивал. Но говоря о положении и действиях, Мих. Вас. еще 1-го или 2-го, а может быть, 29 высказал свои мысли, которые совершенно совпадали с моими.
Формула проста. Прочно стать в Вильно и на Немане, а когда это совершено – вести главное наступление южнее Припяти с юго-востока на северо-запад. И он так думает. Какими способами это исполнить, не так важно. У всякого свое, и М. В. Алексеев теперь первую часть будет исполнять по-своему. Я исполнил бы ее также по-своему.
Помоги Господь. На мой взгляд, это следовало делать в октябре, поздно в ноябре. Теперь тоже неудобно. Распутица на носу. Но силы были отвлечены на юг, затем в Галицию. Первое против воли Алексеева, а требованиями политики, второе отчасти политика, а больше надежда в случае успеха снова стать на Львове. Но приказчики и старосты попортили и напортили с места, Черновицы была частная операция. Все это нас ослабило, а главное, потеряли время и средства – потеряли почти 5 месяцев.
И много было от этого неудобств.
На нашем Кавказском фронте меня тревожит наша операция против Трапезунда. Трапезунд надо взять, но Юденич сделал все, чтобы его не брать. Если возьмут, прочно ли это будет. А лучше не брать, если нельзя прочно удержать.
Ну и производство самой операции меня тревожит. Если пойдет как-нибудь, будет ли хорошо. Чрезмерная осторожность не хороша, но самонадеянность, думаю, еще хуже.
Главнейшие потребности Кавказа – работы тыловые и пути. Удастся ли поставить первое и провести второе? Сомневаюсь. Прежде всего, трогать существующего положения, по-моему никуда не годного, не желают, и, вероятно, настоят на своем. Вероятно, я тогда отретирируюсь и мне будет это очень жаль. Но что могу другого сделать. Штаб сгубил великого князя; сгубит его и во второй раз, и тогда окончательно. Мой долг его предостеречь от этого. Присутствовать же при этом не могу. Я это не заслужил. Но, может быть, будет не так печально.
Штабу нужно сделать очень большую работу. По составу он навряд ли к этому способен, и по своему двойственному положению и не приспособлен.
Думаю, на все мои предложения согласятся, но сделают почти ничего, и отговорка будет: нельзя было, средств нет, людей нет, времени нет.
Может быть, начнут формирование разных управлений; но на это пойдет время и управления не сумеют ничего сделать, скажут – вот сделали и ничего не вышло, не лучше ли было бы оставить все по-старому. И останешься в дураках и еще виновником. Вот и выбирайся. У нас лучше всего ничего не делать. Но, к сожалению, на эту точку зрения стать не могу, попробую.
16-го марта
8/III вернулся в Тифлис. Доложил великому князю, он был очень доволен. Все встретили меня здесь радушно. Княжны были очень сердечны. В Тифлисе уже несколько дней оказался Юденич со штабом.
9-го я в общем их собрании передал все, что было в Ставке. Ряд возбужденных мною вопросов не понравились: устройство тыла, этапных частей, запасных батальонов, учреждения инженер. и артиллерийской части, образование охотничьих команд – все это встречено не сочувственно, ибо то, что есть, хорошо и никаких улучшений не надо.