Записки
Шрифт:
На другой день новый фаворит занял во дворце обыкновенные комнаты, где они все пребывали, и пожалован был флигель-адъютантом ее величества [72] и Станиславским кавалером; чрез несколько дней генерал-майором и кавалером Белого Орла; таков был ход всех фаворитов.
На исходе сего года мать моя скончалась, а сестра моя, Александра Николаевна, выпущена была из Смольного монастыря; мне поручено было ее принять и привезть к отцу моему в Могилев, для чего князь отпустил меня бессрочно в отпуск. После уже я по должности в Петербурге не бывал, ибо в 1785 году пожалован я был секунд-майором к иррегулярным войскам [73] .
72
Флигель-адъютанты ее величества были полковники, но они сохраняли свое звание, даже быв в генерал-майорском чине. У них был особливый мундир с шитьем и аксельбантом с вензеловым именем императрицы: впрочем, они могли носить мундиры всей армии. Чтобы быть флигель-адъютантом, надобно было иметь великий фавор; право их было по желанию оставлять свои полки или бригады во всякое время, даже и в военное, объявя только начальнику, командующему тою частию войск, в которой состоят под командою, что едут к своей должности ко двору. По службе это было большое злоупотребление: при малейших неудобствах всегда сии флигель-адъютанты пользовались сею несправедливою привилегиею.
73
В
[1786]. В мае 1786 года Ермолов вышел из фавора; дано ему было в Могилевской губернии шесть тысяч душ, а на место его поступил Александр Матвеевич Мамонов, бывший мой товарищ.
В 1786 году С. К. Вязмитинов, бывший тогда бригадиром в Вологодском пехотном полку и квартировавший тогда в Могилеве, женился на моей сестре Александре Николаевне; зять мой представил мне, какое несчастие быть майором и не знать службы, что, когда я буду определен в полк, то начальниками не буду рожаем, а еще того хуже, подчиненными презираем, почему предложил мне учиться у него в полку службе; на что я с большим удовольствием согласился. В мирное время полки входили в лагерь 15 мая, а в квартиры выходили 15 августа. Я перешел жить в лагерь и в первой роте считался за прапорщика сверх комплекта; нес всю службу простого офицера, ходил в караулы, дежурил, и капитан Дрейер, командовавший первою ротою, в угодность зятя моего поступал со мною так строго в учении, что я вскоре узнал фруктовую службу; при исходе лагеря, я при полку исправлял майорскую должность и мог уже без стыда быть определен в полк и с честию удержать свое звание.
В 1786 году отобраны были от малороссийских монастырей деревни; из оных набраны были рекруты, и сформированы десять гренадерских полков четырехбатальонных. Сибирский гренадерский поручен был зятю моему, и я в оный был определен [74] . В Белоруссии полки были под начальством князя В. В. Долгорукого, которого команда была очень для молодых людей приятна, ибо вместо строгих смотров он желал только в лагере праздников, забавляя тем свою жену, на которой тогда только что женился. Всегда заранее извещал, когда который полк будет смотреть, и для того полковники приготовляли праздники, иллюминации и фейерверки, и один другого хотели перещеголять. Но более всех в том успел Кинбурнского драгунского полка полковник Юшков: он построил галерею, в которой было около четырех тысяч восковых шкаликов; каков же полк был в учении, умолчу, ибо, употребляя лагерное время на устроение такой галереи, мало оставалось на учение.
74
А. Ф. Ланжерон писал: «В России офицер может служить где хочет; если один полковой командир слишком строг, если место расположения его полка не нравится, то офицер посылает прошение в Военную коллегию и переходит в другой полк по своему желанию. Полковые командиры, переменяя полк, берут с собой в свои новые полки офицеров полка, который они оставляют. Офицеры, изгоняемые полковыми командирами из одного полка, переходят в другой» (Русская старина. 1895. № 5. С.185).
[1787]. В 1787 году императрица предприняла путешествие в новоприобретенные свои области, в которых начальствовал князь Г. А. Потемкин. Государыня отправилась из Петербурга в первый день января; свиту ее величества составляла часть ее двора, ее канцелярия, дипломатический корпус и много ученых по разным частям; ехали с нею в карете: камер-фрейлина Протасова, Мамонов, австрийский посланник граф Кобенцель, Л. А. Нарышкин, обер-камергер Шувалов; в последующей за нею карете были: английский министр Фиц-Герберт, французский граф Сегюр, генерал-адъютант граф Ангальт и граф Н. Г. Чернышев [75] . Потом через день менялись в карету императрицы: Фиц-Герберт и граф Сегюр с Нарышкиным и Шуваловым.
75
Л. Н. Энгельгардт ошибается; правильно — граф И. Г. Чернышев.
Путешествие ее было чрез губернии Новгородскую, Смоленскую, Могилевскую, Черниговскую до Киева. Генерал-губернаторы, губернаторы с предводителями и почетными дворянами на границе каждой губернии встречали и провожали до следующей. В Мстиславе могилевский преосвященный Георгий приветствовал ее речью, по превосходству которой здесь поставляю [ее] в подлиннике [76] .
Я был наряжен отвести роту в Кричев для караула ее величества; как скоро государыня изволила прибыть, я явился к генерал-адъютанту генерал-поручику графу Ангальту. Нельзя умолчать о сем оригинале; думая, по моему прозванию, что я немец, стал он было говорить со мною по-немецки, но, узнав, что я не говорю, спросил по-французски, где караульная, и приказал, чтобы я его в оную проводил. Пришед туда, начал он с каждым гренадером здороваться; самым смешным немецким выговором затвердил он наизусть несколько вопросов по порядку, как-то: «Здорова, мой друга, как вы называетесь? кой город? женаты ли вы? имеете ли дети? много ли сыновей? много ли дочерей?» — и, несмотря на ответы, что холост, все продолжал от начала до конца свои расспросы; потом брал каждого руку; один гренадер, думая, что хочет пробовать его силу, так ему сжал его руку, что бедный граф, почти со слезами, с трудом отнял у него.
76
«Пресветлейшая императрица! Оставим астрономам
Исходиша, милосердная монархиня, яко жених от чертога своего, радуешься, яко исполин, тещи путь. От края моря Балтийского до края Евксинского шествие твое: да тако ни один из подданных твоих не укрыется благодетельные теплоты твоея, хотя же мы и покоимся твоим беспокойствием и негорькими хождениями твоими сидим сладко, всяк под виноградом своим и под смоковницею своею, яко же Израиль во время Соломона: однако солнечному свету подобясь, туда и очи, и сердца наши обращаем, аможе течение свое. Тецы убо, о солнце наше! спешно тецы не толинными стопами во всех твоих благонамерениях: к западу только жизни твоея не спеши. В том бо случае, яко же Иисус Навин, и руки, и сердца наши простирая к небу, возопием: стой, солнце, и не движись, дондеже вся великим твоим намерениям противныя торжественно победиши».
Ввечеру приказал мне спросить отца моего, есть ли тут пожарные трубы и прочие пожарные орудия? Я, по приказанию его, спросил батюшку, на что он мне отвечал: «Доложи графу, что это партикулярное местечко [77] , и никакой полиции нет; но я приказал капитану-исправнику изготовить несколько бочек с водою, собрать народ и поставить близ кухни». Что я его сиятельству и донес. «Ведите меня туда». Я, зная, где кухня, повел его в сопровождении караульного капитана Роштейна. Как у кухни всего того не было, то я побежал отыскивать; лишь только я несколько шагов отойду, он тотчас посылал за мною Роштейна; лишь только я к нему появлялся, он спрашивал: «Ou sont les pompes?» [78] — «Тотчас, ваше сиятельство». Наконец, по многом тщетном бегании, принужден был сказать, что ничего не нашел. Тут он мне сделал добрый окрик, для чего я в точности не исполнил его приказание, и взял меня за руку. «Пойдем, — сказал он, — я вас поведу к императрице и покажу ей, каких она исправных имеет в своей армии штаб-офицеров». Я насилу мог его упросить, чтоб он меня простил; тут новая беда: он потребовал мою записную книжку и своею рукою хотел вписать мою неисправность для урока; но как у меня на тот раз книжки не случилось, то снова обременил меня выговорами; наконец приказал мне, чтоб я не прежде лег спать, пока не приведу все порядок.
77
Кричев принадлежал Г. А. Потемкину.
78
«Где пожарные насосы?» (франц.)
Однако ж я в том не почитаю себя виновным; мне приказано было спросить, где пожарные струменты, что я и исполнил. Увидя, что бывший прусской службы граф шуток не любил, отыскал [я] собранных исправником людей и множество бочек с водою, с ухватами; все то было готово, только не в назначенном месте. Часа за три до света его сиятельство просил меня к себе, и я с большим торжеством повел его и показал мою исправность.
После чего он был ко мне милостив и, по моей просьбе, выпросил у обер-камергера И. И. Шувалова, чтобы меня с караульными офицерами представил государыне прежде других, дабы офицеры успели выйти к ружью, когда императрица отправится; ибо многие квартировавшие в Могилевской губернии военные чиновники прибыли в Кричев представиться ее величеству. Между прочим был тут Рижского карабинерного полка бригадир Хомутов с его полка штаб-офицерами. Обер-камергер поставил меня с моими офицерами у самых дверей, в которые государыне надобно было выйдти, так, чтоб я первый мог быть ей представлен. Но бригадир Хомутов, как скоро двери отворились, выступил передо мною; государыня, по названии его обер-камергером, подала ему ручку и, отворотясь от него, довольно громко спросила: «Не тот ли это Хомутов, который, бывши еще унтер-офицером конной гвардии, провозил потаенно товары мимо таможни?» Действительно, он был самый. Тем моя суетность была вознаграждена, что он перебил меня быть первым представленным.
Вот где мое самолюбие претерпело унижение: в день приезда государыни увидел меня камердинер ее, Захар Константинович Зотов, [который] был уже в полковничьем чине; а когда я был адъютантом у светлейшего князя, то он был камердинером при нем; [он] спросил меня, был ли я у Мамонова, моего бывшего товарища? Но как я сказал, что не был, то советовал мне к нему явиться. Я последовал его доброжелательству; ежели пользы никакой не получу, то, по крайней мере, при многолюдстве покажу, что я знаком фавориту. Я выступил с гордым и самонадеянным видом вперед и поклонился ему; но вместо того, чтоб обратить на меня благосклонное внимание, он взглянул на меня с презрением и отвратился. Это было низкое мщение за мою с ним бывшую ссор; но, признаться, очень мне было больно предо всеми быть так унижену.
Императрица продолжала путь до Киева, где пребывала до вскрытия от льда Днепра. Когда наступила весна и свободное по Днепру открылось плавание, ее величество отправилась водою на построенной для сего флотилии до днепровских порогов со всем двором и министрами. Путем сим управлял светлейший князь Григорий Александрович. Король польский Станислав Август имел с императрицею, доставившей ему корону, свидание в местечке Каневе, в польском владении, где готовился большой праздник. Императрица не рассудила съезжать на берег с своей яхты, но двор ее был великолепно угощаем.
У порога Кайдаки император Иосиф II встретил императрицу и вместе с нею сухим путем отправился на полуостров Крым. В Севастополе был построен великолепный дворец, из окон которого была видна вся гавань; по прибытии ее сожжен был огромный фейерверк, и весь большой флот был иллюминован. Императрица наименовала светлейшего князя «Таврическим».
На возвратном пути, в Полтаве, собран был корпус войск, где производились маневры, те самые, которыми вечно достойный памяти потомства император Петр Великий победил Карла XII и возвел Россию на ту степень величия, в каковой она ныне. Иосиф II получил известие о возмущении нидерландцев [79] , почему и отправился восвояси, а императрица продолжала путь свой чрез Москву [80] .
79
Имеется в виду восстание в Австрийских Нидерландах (современная Бельгия) в мае 1787 г.
80
Государыня не очень жаловала Москву, называя ее к себе недоброжелательною, потому что все вельможи и знатное дворянство, получа по службе какое неудовольствие и взяв отставку, основывали жительство свое в древней столице, и случалось между ними пересуживать двор, политические происшествия и вольно говорить. Как Москва старинный город, то улицы ее не прямы, строение старое, не по новому вкусу архитектуры: близ огромного дома бывали хижины. Государыня спросила на другой день своего прибытия английского министра Фиц-Герберта с насмешливым видом: «Comment avez vous trouve ma bonne ville de Moscou?» — «Votre Majeste, — отвечал тот, — il n'y a pas une seul le ville au monde qui puisse etre comparee a Moscou en beaute». — «C'est une Ironie?» — «Non, V.M., c'est la pure verite, il n'y a nulle pari ce que j'ai vu a Moscou; j'ai vu des palais qui n'ecrasent pas des chaumieres aupres d'eux». То есть: «Как вам кажется мой добрый город Москва?» — «Нет в мире города, Ваше Величество, который был бы прекраснее Москвы». — «Вы шутите?» — «Нет, Ваше Величество, сущая правда: я нигде не видал того, что в Москве: дворцы в ней не давят собою близко находящихся хижин».
Принц де-Линь спросил императрицу: «Отчего, Ваше Величество, в проезде мы видели, что некоторыми губернаторами вы были довольны, а потому изъявляли им ваше благоволение, а некоторыми были недовольны, и вы им ничего оскорбительного не сказали?» — «Потому что, — сказала императрица. — я хвалю вслух, а браню наедине».