Записки
Шрифт:
Само собой разумеется, что еще с XVIII века отклики на французские события у Энгельгардта являются отрицательными: «ужасная анархия», «якобины»; о сходстве польского восстания с французской революцией свидетельствуют казни. Однако в целом он воспринимает революцию и ее отзвук — восстание 1794 г. — как события довольно далекие и вполне нейтрально, если не с сочувствием к полякам, передает остроумные замечания послов гродненского сейма, называющих якобинцами русских солдат, потому что они разрушают польский трон, или выводящих этимологию этого слова из имени русского посланника Якоба Сиверса. Энгельгардту вообще свойственны чисто военное уважение к противнику и профессиональная солидарность. Характерно в этом смысле противопоставление военных и гражданских деятелей восстания 1794 г.: именно Коллонтай отвечает за казни аристократов, призывает вырезать русских военнопленных, а потом скрывается с казной; Костюшко же спасает русских (вероятно, тоже как военный военных), и вообще, он и другие генералы вполне достойны уважения, они защищают
Именно в таком качестве воспринимается и сам Наполеон. Впервые он упоминается в конце павловского царствования, причем вовсе не как «Робеспьер на коне»; несмотря на то, что «Записки» писались много позже наполеоновских войн, он не вызывает у Энгельгардта никаких отрицательных эмоций. Наоборот, в эпизоде с возвращением русских пленных он выглядит, во-первых, как носитель того самого уважения к противнику, представитель «интернационала всех военных», а во-вторых, как государственный деятель, своими продуманными действиями оттеняющий самодурство российского императора.
Следующая встреча с Наполеоном — канун Аустерлица. Не приводя никаких панегириков Бонапарту, Энгельгардт упоминает лишь о «колоссальном могуществе Франции», честно признавая наступательный характер австро-российского союза. Подобным же образом описывается и Аустерлиц: вот Наполеон поздравляет Александра с прибытием к армии, предлагает переговоры, а Александр высылает вместо себя Долгорукова; вот Наполеон предлагает мир с Австрией на выгодных для нее условиях, а мальчишка Долгорукий говорит ему дерзости, после чего Наполеон учтиво отпускает его, говоря, что сражаться вынужден, а разбив русских, не уничтожает их лишь из своих политических видов; при всем этом он выглядит в общем спокойным и уверенным в себе полководцем и «государственным человеком».
И после начала войны 1812 г. отношение Энгельгардта к Наполеону в общем не меняется; он организовал управление в занятой Москве, удачно действует в кампанию 1813 г. Более того, Энгельгардт стремится подчеркнуть масштаб того, с кем сражались русские: перечисляются разноплеменные короли и принцы, входящие в состав его свиты в Дрездене, на захваченных русскими пушках мы видим гербы всей Европы.
Но одновременно с этим с Наполеоном связываются провиденциальные смыслы. Нашествие уподобляется природным катаклизмам: «Между тем скоплялась туча, которая готовилась разразиться над Россиею; Наполеон с грозными силами приготовлялся напасть на наше государство, которое одно еще на твердой земле не вовсе от него зависело». Тот же образ используется и при описании изгнания неприятеля: «Туча, носившаяся над горизонтом России, стала проясняться, надежда и бодрость водворились». Об особенности события свидетельствует и лексика: во всем тексте слово «незабвенный» используется два раза: один раз применительно к Кутузову, другой — к 1812 г. Поражение Наполеона прямо изображается как проявление божественной воли: божьим провидением уцелела икона на взорванных французами Никольских воротах; наконец, мемуарист прямо заявляет: «Господь Бог в неисповедимом своем совете хотел показать перст своего гнева, низвергнув кичливого врага вселенной, и милосердие к России, возвеличив ее перед всею Европою». Эта же мысль подчеркивается и в приводимом манифесте Александра по поводу подносимого ему наименования «Благословенный», и тем, что план храма Христа Спасителя был увиден архитектором во сне; в манифесте об изгнании неприятеля Наполеон объявлен врагом именно церкви. Вполне вероятно, что именно Отечественная война зародила у Л. Н. Энгельгардта интерес к религиозным и философским вопросам, которые до этого практически не затрагиваются в «Записках» (в последние годы жизни он работает над переводом книги под названием «Triomphes de l’Evangile», «Триумфы Евангелия»).
Младшее поколение Энгельгардтов было тесно связано с культурными кругами своего времени, чему мы и обязаны, вероятно, самим фактом публикации «Записок». От брака с Екатериной Петровной Татищевой, дочерью известного московского масона и члена новиковского кружка Петра Алексеевича Татищева, у Льва Николаевича было четверо детей: Петр, Анастасия, Наталья и Софья.
Екатерина Петровна была в близком родстве с супругой упоминаемого в «Записках» поэта и партизана Д. В. Давыдова. В его доме в Москве [1] в 1825 г. Анастасия Львовна и познакомилась с поэтом Е. А. Баратынским. В 1826 г. состоялась их свадьба. П. А. Вяземский писал Пушкину об Анастасии Львовне: «Эта девушка любезна умна и добра, но не элегическая по наружности». У Баратынских было 9 детей. Известно, что Анастасия Львовна обладала безупречным вкусом; именно благодаря ей до нас дошли многие стихотворения поэта. Похоронена она рядом с мужем, в некрополе Александро-Невской лавры.
1
У Энгельгардтов был в Москве собственный дом в Большом Чернышевском переулке. В перестроенном виде он сохранился до наших дней. Раньше этот дом принадлежал семье А. П. Сумарокова.
Другим зятем Л. Н. Энгельгардта стал Н. В. Путята, близкий друг Баратынского, видный деятель
В 1816 г. Е. П. Энгельгардт приобрела в Подмосковье поместье Мураново [2] . Оно стало настоящим семейным гнездом, объединившим Энгельгардтов, Баратынских, Путят. После смерти страдавшего душевным расстройством П. Л. Энгельгардта Мураново перешло к Баратынским, потом к Путятам. Затем его унаследовали И. Ф. и О. Н. Тютчевы. За долгую историю Муранова здесь бывали Н. В. Гоголь, Е. П. Ростопчина, А. Н. Майков, Я. П. Полонский, Ф. И. Тютчев, Аксаковы. Во времена Льва Николаевича перед мурановским домом [3] стояли две пушки времен Очакова, из которых в царские дни в детстве С. Л. Путята производила салют; впоследствии эти пушки достались Д. В. Давыдову, также неоднократно бывавшему в Муранове. После смерти О. Н. Тютчевой (урожд. Путяты) в 1920 г. в Муранове открыт музей Баратынских-Тютчевых.
2
О Муранове подробнее см.: Писарев К. Мураново. М., 1970; Литературное наследство. Т. 97. Кн. 2. М., 1989.
3
В 1842 г. Е. А. Баратынский построил в Муранове новый дом по собственному проекту. Этот дом сохранился до нашего времени.
Как пишет сам Л. Н. Энгельгардт, работать над своими «Записками» он начал в 1826 г.; по сообщению Н. В. Путяты, Л. Н. Энгельгардт еще при жизни читал их своим близким, а последняя черновая запись, как уже было сказано, датирована 1835 г. Таким образом, работа над «Записками» велась в 1826–1835 гг. Автор замечает, что создавал «Записки» по памяти; никаких дневниковых записей он при жизни действительно не вел (что подтверждается тем, что он периодически допускает ошибки в датах и именах), хотя, вероятно, использовались какие-то документы семейного архива (как, например, приводимое в тексте и дошедшее до наших дней письмо П. А. Румянцева-Задунайского Н. Б. Энгельгардту). Другим источником были публикуемые в газетах реляции. К этим реляциям Энгельгардт особенно широко прибегал, описывая события, свидетелем которых он не был. Например, описание польского восстания 1831 г. полностью списано им из газет. Так, предложение: «Преследование продолжалось до самой черты пограничной краковской заставы, куда спасся Каменский не более как с 5 офицерами и ни с одним из нижних чинов; все же прочие взяты в плен», — дословно взято из рапорта графа Сакена от 16 сентября 1831 г., помещенного в «Московских ведомостях» (1831. № 78). Точно так же дословно или с минимальными изменениями взяты из газет и все остальные фрагменты этого описания.
После смерти Л. Н. Энгельгардта в 1836 г. его «Записки» затерялись и были обнаружены Н. В. Путятой лишь осенью 1858 г. в Муранове. Уже в следующем году они были опубликованы с предисловием Путяты и комментариями М. Н. Лонгинова в «Русском вестнике» и отдельным изданием. При этом текст подвергся стилистической правке и сокращениям: были смягчены описания нравов екатерининского двора (в частности, обстоятельства попадения в фавор А. П. Ермолова; само слово «фаворит» везде было заменено на «пользующийся влиянием при дворе» и тому подобные эвфемизмы), исключен ряд эпизодов, например диалог митрополита Платона с князем Зубовым после коронации Александра I; особенно значительным сокращениям подверглась седьмая глава, из которой были изъяты описания практически всех событий, в которых Л. Н. Энгельгардт не принимал непосредственного участия (и, таким образом, почти все описание войн с Наполеоном и комментарии автора к ним).
Ряд наиболее политически острых отрывков был опубликован Герценом в «Историческом сборнике Вольной русской типографии в Лондоне» (1861. Кн. 2; репринтное переиздание в: М., 1971).
Уже через несколько лет «Записки» были переизданы Бартеневым (М.,1867, примечания Н. В. Путяты, М. Н. Лонгинова, П. И. Бартенева). Этот текст содержит гораздо меньше стилистических исправлений, восстановлены некоторые пропущенные в предыдущем издании фрагменты, хотя упоминавшийся диалог Зубова с Платоном или комментарий на смерть Павла I («Великие земли!..») были опущены; по-прежнему дефектно была напечатана седьмая глава.
В течение последующих ста тридцати лет издатели лишь однажды обратились к этому интереснейшему памятнику мемуарного жанра, включив «Записки» в сборник «Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII век». (М., 1988). В него вошли, однако, лишь главы, посвященные XVIII в., да и те подверглись значительному и довольно бессистемному сокращению.
Таким образом, настоящее издание является первой полной публикацией беловой рукописи «Записок». Восстановлены опущенные в предыдущих изданиях фрагменты и авторские грамматические конструкции. В бумагах Л. Н. Энгельгардта сохранились черновики первой части «Записок», текст которых не всегда совпадает с окончательной редакцией. Представляющие интерес фрагменты этих черновиков помещены в комментариях. Слова, помещенные в квадратных скобках, введены, чтобы облегчить понимание текста. Также в квадратных скобках дано погодное деление «Записок», частично произведенное самим автором, частично — первыми публикаторами.