Заповедник для академиков
Шрифт:
Они постояли у выхода, как будто надо было продолжать знакомство, потому что они были приятны друг другу. Андрей сказал:
— Если сможете, то заходите к нам — хоть сегодня вечером, мы живем в синем доме за ратушной площадью.
Профессор отмахнулся:
— Как-нибудь в другой раз. На кого я оставлю зверей? А потом, может быть, они все же пришлют ветеринара и лекарства? Ведь вы допускаете такую мысль?
— Конечно, — сказал за всех Айно.
— И лучше не показывать мешок, — предупредил профессор, — здесь везде есть охранники,
Они пошли дальше, а когда Андрей обернулся, он увидел, что маленький профессор все еще стоит в арке под надписью «ZOO».
Тундра была разбита гусеницами и колесами, снега здесь и в помине не осталось — черная открытая земля лучше прогревалась солнцем, и мерзлота ушла глубже. Потому дальше была глубокая грязь, перемешанная с кирпичами, щепками, железками, — то ли подкладывали под колеса забуксовавших машин, то ли этот сор попал сюда случайно.
Разбиты были все подходы к вышке, которая оказалась вблизи куда выше, чем издали. Она была ажурная, сужалась кверху и стояла на массивной бетонной подушке. Наверх вели лестницы, а в центре ходил открытый лифт, который останавливался на площадке, видно, немалой, судя по фигуркам людей, суетившихся вокруг металлического ящика метра в полтора в диаметре и больше четырех метров длиной. От ящика тянулись провода к другим приборам, стоявшим там же, или разбегались прочь, к столбам, вокруг башни и уходили вдаль.
Именно этот ящик, в котором не было ничего зловещего, стенки которого мирно поблескивали под последними лучами солнца, а люди, не опасаясь, приспосабливали, готовили его для какой-то цели, и был судьбой не только тех, кто его сейчас окружал, но и всех обитателей Берлина, и академиков в шараге, и заключенных в лагерях…
Андрей хотел бы подойти поближе, в пустой надежде разглядеть и понять, что же это за штука, в которой, как в ящике Пандоры, таятся неведомые беды, но дальше, до колючей проволоки, окружавшей башню и строения, к ней принадлежавшие, шла открытая местность.
Альбина сказала, что замерзла и хочет домой.
И они пошли обратно в Берлин, заглянув по пути в подвал за войлоком.
До дома им дойти не удалось. На опустевшей уже городской площади у въезда в их переулок стояла «эмка».
— Это он, — сказала Альбина и отстранилась от Андрея, она боялась, что взгляд из автомашины увидит их рядом и накажет Андрея.
Андрей с Айно послушно разошлись в стороны, и она пошла быстрее, оставив их сзади, словно ей грозила опасность, которой она не хотела подвергать своих спутников.
В тишине заката громко хлопнула дверца «эмки», комиссар Алмазов в длинном кожаном пальто и кожаной фуражке легко выскочил на мостовую и пошел навстречу Альбине, не замечая Андрея и Айно.
— Ты меня заморозила, — сказал он весело. — Сколько можно гулять?
Андрей остановился. Айно тоже. Но все равно они слышали каждое слово того разговора.
— Я не думала, что вы приедете, Ян Янович, — сказала Альбина.
— Я хотел попрощаться с тобой, —
— Зачем вы так говорите? — спросила Альбина. — Вы никуда не уезжаете. А уезжаю я. Правда?
— Что за чепуха? — Алмазов, будучи человеком среднего роста, тем не менее почти на голову возвышался над Альбиной и казался особо громоздким в широком черном кожаном пальто. Он словно хотел что-то еще ответить, может, оправдаться, но не выдержал взгляда Альбины и повернулся к Андрею с Айно, которые остановились в десяти шагах. Нагруженные добычей спутники Альбины выглядели почти комично.
— Даже тут ты себе нашла мужской гарем, — сказал он. — Не теряешь времени даром. — Андрей понял, что Алмазов тяжело пьян.
— А я думала, что мне назначили временного мужа и соседа по вашему выбору, — сказала Альбина. — Я не верю в случайности там, где есть вы.
— Я приехал, чтобы спросить, нет ли у тебя каких-нибудь просьб или жалоб. Я выполню. Обещаю. Можешь называть меня Яном.
— Скажи, Ян, — не стала спорить Альбина, — а ты помнишь, как рассказывал мне, что до революции приговоренным к смерти давали вино и вкусные вещи?
— Дура! — сказал Алмазов. — Не путай икру и перловый суп. Никто не собирается вас вешать. И мне интересно было бы узнать, кто распространяет здесь эти сплетни.
— Я замерзла, — сказала Альбина. — Можно я пойду в дом?
Алмазов ответил не сразу. Он смотрел на Альбину с той очевидной горячей ненавистью, которая может вылиться в любой нелепый поступок, злобный или добрый. Алмазов стоял, смотрел на Альбину, Альбина смотрела вроде бы на него, но мимо него, и пауза была слишком долгой, надо было завершить ее.
— У тебя будет просьба? Любая? Я ее выполню.
Андрею слышны были невысказанные, но звучавшие в мозгу Алмазова слова: «Ну попроси, умоляй, проси, проси… я же все сделаю!»
— Да, — сказала Альбина, — у меня есть просьба.
Такого исхода Андрей не ждал. Но просьба оказалась тем более неожиданной.
— Там есть слон, — сказала Альбина. — Его привезли сюда, а он ни в чем не виноват, ведь он не английский шпион и не троцкист, правда?
— Да говори же, мать твою! — Алмазов был взбешен, понимая уже, что просьба не касается самой Альбины.
— Слону очень холодно. Он болеет. Ему нужны лекарства. И профессор сказал, что нужно ведро портвейна.
Алмазов открыл дверь «эмки» и залез внутрь.
— Но ведь ты обещал, — сказала Альбина, склоняясь к дверце автомашины.
— Завтра, завтра днем все сделаем. Твоему слону будет тепло. Я тебе обещаю.
Хлопнула дверца, и «эмка», набирая скорость, выехала на площадь, повернула направо, к дороге, ведшей к домам управления. Андрей видел, что из окон домов на «эмку» смотрели зэки. Дверь дома напротив приоткрылась, выглянул Аникушин и спросил:
— Чего он приезжал?
Альбина пожала плечами и пошла в дом.
— Идите отдыхайте, — велел Аникушину Айно.