Запрет на любовь
Шрифт:
Мать резко меняется в лице.
Замирает.
Бледнеет.
Приоткрывает рот.
— Мне прекрасно известно, с кем ты живёшь.
— Даня — хороший человек, — её губы дрожат.
— Хорошие люди не организовывают похищение и не требуют выкуп.
— Ты не знаешь, почему он пошёл на это… — произносит тихо.
— Хорошие люди не вламываются в чужой офис средь бела дня! Не избивают толпой одного. Не угрожают! Не приставляют пистолет к виску, — чеканю, глядя ей в глаза.
Мать
— Что ещё Амиран рассказал тебе?
— Да всё, — прищуриваюсь. — Про то, как ты изменяла ему, сбегая из театра к этому своему Дане.
Её скулы показательно розовеют.
— Про то, как отцу пришлось силой увезти тебя в Тбилиси, чтобы разорвать эту мерзкую связь. Про твои истерики и скандалы. Про то, как ты издевалась над ним. Про то, как ты меня не хотела. Про то, как у тебя поехала крыша. Про то, как попала в особое учреждение на почве нервного срыва. Мне продолжать?
Закусывает губу, глотая слёзы.
— Он меня вырастил, он дал воспитание. А ты кто? Та, которая появлялась раз в полгода с куклой в руках?
— Твой отец шесть лет скрывал от меня правду!
— Потому что не хотел, чтобы эти бандиты забрали у него ещё и дочь!
— Амиран запрещал приезжать, а потом и вовсе настроил тебя против меня.
Качаю головой.
— Нет. Ты сама своими поступками настроила меня против себя.
— Но ты ведь ничего не знаешь!
— Я знаю достаточно. Ты для меня — чужой человек.
— Я твоя мать… — плачет, но меня её слёзы совершенно не трогают.
— Язык ещё поворачивается называть себя так!
— Послушай… Если бы мы поговорили. Если бы ты дала мне шанс объясниться…
— Нечего тут объяснять, — пресекаю её попытку меня разжалобить. — Пока отец, один, занимался мной, ты беззаботно проводила время со своим Климовым! Каждый сделал свой выбор. Головой или другим местом, не знаю. Чего же теперь ты от меня хочешь? Общения? А зачем оно мне, скажи? Зачем ты мне сейчас? Я давно привыкла к тому, что тебя нет рядом!
— Откуда в тебе столько жестокости, Тата?
В её глазах осуждение и мольба.
— Столько же, сколько в тебе лицемерия! — припечатываю ледяным тоном. — Сидишь тут, строишь из себя заботливую мать. Какое тебе до меня дело? — кричу, вскочив с кресла. — Возвращайся к своему Дане и забудь вообще о моём существовании!
— Я не могу так…
— Какая же ты лживая!
— Тата, послушай… — отчаянно рыдает. Тоже встаёт. Пытается ко мне приблизиться.
— Нет, это ты послушай! — выставляю ладони вперёд, ограждаясь от неё. — Я не хочу тебя больше видеть. Я никогда не приму тебя после того, что ты сделала.
— Дочка…
Как в детстве. В ту нашу первую встречу.
— Чёртова предательница, променявшая свою семью на бандита и рецидивиста.
— Тата…
— Я люблю своего отца. Безумно. Всецело. А ты… Считай, что ты… умерла для меня. Давно. Навсегда. Слышишь, навсегда? — выпаливаю и ухожу, оставляя её с бабушкой, статуей застывшей в дверях.
Перед глазами мутнеет.
Меня трясёт от злости и обиды, растекающейся горячей жижей по венам.
Выбегаю на улицу.
Добравшись до ворот, беру велосипед и требую, чтобы охрана немедленно выпустила меня за пределы дома ненавистной семьи Зарецких.
Сперва никто на меня не реагирует, но уже пару минут спустя автоматические ворота открываются, и я, шаркнув шинами, выезжаю на дорогу навстречу ветру.
Мать, к сожалению, не уехала.
Вечером субботы я поняла, что она осталась в доме своих родителей, и это очень напрягает. Потому что находиться в его стенах лично для меня теперь стало просто невыносимо.
— Спасибо, — бросаю водителю и, не дожидаясь пока он откроет мне дверь, вылезаю из машины.
Поправляю юбку. Распрямляю плечи.
В глаза светит утреннее солнце, но настроение со вчерашнего дня отвратительное.
Клянусь, если бы мне было восемнадцать, я бы ещё вчера покинула этот город. Однако, увы, вопреки мечтам, я снова иду вдоль забора местной общеобразовательной школы…
— Тата!
По голосу узнаю Филатову.
Не оборачиваюсь, не останавливаюсь, но она уже через несколько секунд меня догоняет.
— Привет! Ты вернулась?
— Как видишь.
Кивает.
— Выглядишь хорошо. Чувствуешь себя нормально?
— Да.
— Слава Богу. Мы с ребятами за тебя очень переживали.
— Не стоило. Я в порядке. Что там за толпа? — нахмурившись, спрашиваю.
— Это наши, — прищуривается Полина, чтобы разглядеть.
— А что происходит? У них транспаранты в руках? — замечаю большие плакаты, когда подходим ближе.
— Мать Вепренцевой помогла. Она в издательстве работает. Книжки детские печатает. Сказки, раскраски, развивайки всякие.
«Верните Шац!»
«Германовна — лучшая!»
«Без неё учиться не будем!»
— Полин, не пойму, Матильду уволили? — догадываюсь, читая тексты.
— Ага, — расстроенно подтверждает моё предположение.
Блин.
Почему Абрамов мне не рассказал?
— Ребята настроены бастовать сегодня. И знаешь, да простит меня бабушка, но сегодня я на их стороне. Матильда Германовна давно с нами. Она не заслужила к себе подобного отношения.