Заражение
Шрифт:
– А?! Я не знал, что его нужно было взять. Мне никто не сказал об этом. Простите меня, пожалуйста – почти плачет.
– Илья, в заведении ресторанного типа без бейджика не ходят. Подойди к Насте, пусть поможет тебе его сделать. Скажи, что я сказала, – на секунду она даже убрала руки от чашки, которую так рада была недавно получить.
– Да, хорошо, а что мне ей сказать?, – приказ должен быть высказан четко, это является одной из составляющих приказа для воли.
– Чтобы сделала тебе бейджик. Вот такой – и Светлана Николаевна выпячивает слегка грудь, демонстрируя закрепленную на нем пластинку с отпечатанным именем «Светлана», – теперь понятно?
– Да, понятно, – Илья довольный, как кот после сметаны, улыбается.
Его ответ приглушен ее мыслями, которые, вихляясь, подмечают, увлажняя, что несколько секунд тот внимательно рассматривал грудь. Взгляд вскользь на его ширинку, идентифицирует, увеличились ли объемы. Но к досаде
– Ладно, Ильюш, иди работай, – уже без сокрытия ласково.
Мальчик разворачивается, уходит, и она провожает его, дословно из мыслей,«милую попку», спрятанную под мошней денима, пока (но только пока), провожает до момента, когда он соприкасается с другой. Закапала кап-кап ревность, от которых она отворачивается к графику и своему остывающему кофе. В голове стучит обязательный молоточек, призывающий вернуться ее к тому, что дает ей деньги. Рассматривает в упор разнобойно отмеченную черными точками таблицу, точки, с первого взгляда, без порядка, в хаосе по клеткам отдельных прямоугольников. Через несколько секунд между некоторыми из них устанавливается связь. Заглавные к строкам имена в точках по датам местами совпадают. 11 апреля: метками соединены имена Светланы, Виталика, Ильи и Насти. 12 апреля ее прямоугольник бел, 13 – тоже, отметка преследует ее с 14 и дальше до, до густой черной вертикальной полоски, разъединяющей предыдущие со следующими семью столбцами. Имена с кем точка ее не объединяет – из другого племени – неинтересны. Ожидание 14-ого почти роднит с Александром-Анастасией. Вспыхивает спектр, связанный с первым, второй: изображение-чувство-чувство на экране почти разделенного надвое, в помехах и с рябью по бокам, внутреннего взора – сидящая на стуле широкая спина в белой футболке – их первая встреча – симпатия – почти забытый сахар слабости – желание уступать> стоящая рядом, облюбованная одним солнцем, у скамейки, почти в упор, до взаимного связывания ворсинок с кожи, и ощущение теплоты, то ли ее, то ли фантомно – забота с крапинками любви – как будто часть чувств, предназначенные для другого человека – гордость идет с коротким визуальным пояснением того разговора, где Настя признается в наличии у нее своих планов на будущее. С этого момента 14 апреля привязывает к себе чувство спокойствия. И это расслабляет ее уже сейчас, поднимает желание-самой-последней-сигаретки, которую когда-то сама себе обещала, но стремление сломалось и осталось на лагающем повторе на следующие 10 лет, но сформированное таким образом желание подгоняет ее сейчас сильнее, сгущается нависшим грозно общением рабочего дня, который непременно настанет.
Но и Раздумье над этим заканчивается уже в пути, в коротком полусогнутом старте на полтора метра с дивана, уверенное «да» желанию говорит сама себе за срединой линией зала. Размышление перекидывается на предметы требуемые ей для расслабляющего времяпрепровождения: ощущение пачки в кармане джинс передается прямыми углами, дочерчиваются соединяющие их прямые: то ли фантомно, то ли ее. Зажигалку проверяет, сунув руку в правый передний карман, находит, расслабляется до желания ступора. С гладкой поверхностью играют мочки пальцев, поднимаются до кнопки поджига, теребят, останавливаются на выходном отверстии, готовящегося взорваться огнем, ласково по каемке, уже вожделея, отправляет большой палец на бок – запечатать название ласкового зверька, смутная надпись «Criket» всплывает в голове, сопровождаемая подозрением на ошибку…
…поверхность встречает, запуская ветер в волосы, яркость бьет по глазам, и с каждой ступенькой, радость полнее, плещется в такт хода, воодушевляет и дразнит. Солнце отбелило на веранде столы, их охра подкрашена оранжевым и серым от подушечек, лежащих на стульчиках. На спинках – тех же цветов разномастный флис пледов. А я разве говорила их выносить сегодня? Стоит в недоумении секунду. Вроде да, в любом случае это правильно, до обеда сегодня еще можно, пусть постоят, с этим эйтеловирусом непонятно, что в городе вообще происходит. Не закрыться бы. Хотя короткий отпуск бы мне не помешал, но на что жить-то? Ее диалог прекращается и фокус перемещается на руки, отдельно – пальцы, на длинные белые палочки из помятой пачки и надоевшую гладкость. Щелк! Подставляет свое лицо Солнцу. Отскакивает им в тенечек сразу по прошествию затяжки. Задумчива. Радостно покачивает верхней из двух скрещенных для удобства (?) ног.
И кажется, что город живет своей обычной жизнью. Частота гудков, перемежаясь с матом про себя, вслух – самому себе, вслух жене, вслух комментариями к жестам другого
– Да, нет, я понял, держать двери закрытыми, никого не впускать без особого разрешения. Понятно. Да, да, хорошо. Завтра меня Евгений сменяет… А? Эээ, но у меня по графику рабочие смены заканчиваются… Понял, хорошо, – на лице Игоря застывает отображение внутренней борьбы. Еще чуть-чуть и к собственной радости сдастся, чтобы задать не-по-регламенту вопрос, но на противоположном конце трубки гудки – короткие точки, свидетельствующие, что разговор окончен. Решимости на «перезвонить» нет, цена такого «нахальства» на степень выше, чем в разговоре простое, но не оправданное в приказ-действие системе, вопрошение.
Он откидывается, окидывая в напряженном безразличии сетку мониторов, на спинку дешевого офисного кресла, сосредотачивается над тем, что только услышал. «Здравствуй, Игорь, с сегодняшнего дня у нас запрещается вход в здание без особого разрешения, подписанного мною»… «меры противоэпидемиологической защиты»… «двери держать закрытыми»… «никакой серьезной опасности не несет»… «отнестись ответственно»… «тебе настоит не покидать своего рабочего места в течении следующих нескольких дней»… «Завтра твоя смена?»… « …оплата в двойном размере»… «возможны определенные карьерные сподвижки»… Последние две части смакуются, ими он ласкает себя с четверть часа, по прошествию которых отскакивает и сидит уже с выпрямленной «по уставу» спиной. Ментальная мастурбация эякулировалась ответственностью, с которой он решает впредь, безусловно и всегда исполнять свои обязанности. Но поиски воплощения этого чувства заканчиваются решением «перекурить».
Слова, сказанные им руководством четко вычерчены еще в сознании, что заставляет уже в переулке, куда он вышел, принять неспешно роль следователя… с подозрением осматривает проходящих людей… пара молодых людей, убывающих мимо в спешке, задают вопрос: «Куда торопимся?», и, действительно, куда они могут так торопиться в это утро вторника? Тот, кто должен быть на работе, уже давно должны на ней быть, а может на пьянку идут, или с? К бабам? Помогать третьему с переездом или успеть купить подарки к празднику? Ладно, допустим, но все равно подозрительные. Открепив от них оценивающий, усиленный вниманием после телефонного разговора взгляд, перебрасывает его на сканирования остальных субъектов: девушка с ребенком, но мелкий слишком капризный – маскировка? Может так она и задумывала, вжимает, неморгающе, устройство, и уже в самом начале исследования лицо цели окатывает его, оператора, обнажившегося наголо, нагого, без даже листа, за пультом машины – глаз, и, кажется, также пристально начала всматриваться в него самого, кажется, уже залезла этим взглядом в кишки и шерудит там, пальпируя тонкую и толстую, подбираясь ближе к дырке, Игорь отказывается продолжать контакт, отдает себя, на первых порах отыгрывая спокойствие, сигаретке, втягивает режущий дым в легкие. Вместе с тем, как сокращается сигарета в границах, взродившиеся подозрения он отпускает, оставляя себе из разговора только последние его звенья. И день ускоренно идет на убыль, накидывая к последней затяжке сумерки на небо, свидетельствующие о заходящем солнце.
Вернувшись к своему рабочему месту через двое пластиковых дверей, следующих в метровом промежутке и образующих 4 кв. м. неодушевленного V-пространства, зеркало первых, входных, все более отчетливо дублирует реальность, но Игорю такое безразлично, по-настоящему он заворожен листом чистой разлинованной в клетку формата А5 по краям ровной и без привычных полей сбоку, как будто выпущенной под заказ, бумаги, лежащей у него на столе. В недоумении, уставившись, смотрит. Кто принес мне ее сюда? Может кто-то уже следит, как я выполняю свои обязанности? Два раза под 90 градусов в обе стороны – крутит головой, не так усердно, чтобы ее раскрутить, но что-то в шее щелкает, остужая пыл ищущего. Тогда он уже всем корпусом поворачивается в сторону лестничного пролета на выбор спускающего тебя к ресторану, через двери, идущие с десятью кубиками задрапированных под бумагу квадратов стёкл, или поднимающего к лифтам правительственного учреждения, занимающего всю наземную часть здания. Их площадка уже освещена, но хорошо рассмотреть ее с пульта охраны не выйдет, можно попробовать встать на цыпочки, оказаться на уровне пыли на плитке, подробно рассмотреть ее светло-бежевый оттенок и, наверно, все. Игорь за свои полтора года туда так и не поднимался. В смысле ни разу не делал выбор шагнуть на ступеньки, восходящие к верху. Бывало изредка забегал перекусить в ресторан, в обед, когда ценник там переставал его кусать. Но чаще жена собирала ему что-нибудь с собой.