Зарницы красного лета
Шрифт:
— Казань не возьмут,— хмуро сказал Болотов.
— Вы злы на большевиков, я знаю,— спокойно возразил Ней.— Это похвально, но вы, дорогой, многого не понимаете. Не обижайтесь, я говорю откровенно. Я прихожу в ужас от мысли, что среди нас многие смотрят на события сквозь розовые очки. В этом, может быть, одна из причин нашего поражения. Не перебивайте, Николай Валерианович. Так вот, Казань красные могут взять. Советы располагают огромными силами.
— Но они плохо вооружены! — загорячился Болотов.
— Очень хорошо.
— Да чем
— Верой в свои идеи, поручик! — уже сердито ответил Ней.— Именно той силой, с какой вы сталкиваетесь на своей барже. Поняли? Вы хмуритесь?
— Что же делать мне?
— Отправляйтесь до Белой. Там посадите новую партию большевиков и вернетесь обратно к устью. Все.
— А этих? — осторожно спросил Болотов,
— Сколько их?
— Около двух сотен.
— Ну, знаете ли...— смутился Ней.— Не смею ничего сказать. Приказ есть приказ...
— Так послушайте.— Болотов подошел к капитану, заговорил запальчиво: — До устья я их не повезу! Да! Всех до одного! Это мой ответ на все, о чем вы говорили!
— Ваша рука владыка.— Ней опустил глаза.
Вышли из каюты. Капитан Ней спустился в моторку, и она тут же рванулась на меркнущее стремя реки, быстро понеслась по течению.
Моторка уже скрылась за поворотом, а Болотов все стоял у борта, врасплох захваченный множеством новых дум. Разговор с капитаном Неем еще больше усилил его тревогу. «Россия! Россия!» — шептал Болотов, тупо смотря в воду. Среди взгорий и потемневших зарослей белотала река лежала, как шкура серебристой лисы.
Ночыо двадцать смертников были расстреляны.
XVI
Василий Тихоныч спустился на берег, к роднику. В камнях под косматой ветлой была сделана запруда и устроен маленький сруб с крышкой, как у колодцев. Василий Тихоныч поставил котелок на камень, откинул крышку садка, сунул руку в холодную проточную воду — в садке заметались, забились большие рыбы.
— Ну, ну, не шуметь!
Вытащив туго извивающуюся стерлядь, Василий Тихоныч взялся за нож. С вечерней реки донесло шум моторной лодки. Василий Тихоныч обернулся, увидел: лодка па полном ходу поворачивала к берегу, отваливая толстый пласт тяжелой холодносеребристой воды. На моторке — цветистый, трепещущий флажок.
— Тьфу! Житья нет на реке!
Моторка ткнулась в берег. Первым с нее соскочил небольшой кругленький офицер в пенсне, за ним трое солдат. Василий Тихоныч выронил из рук стерлядь,— получив свободу, она наделала такого шума в садке, что старик прослушал, что крикнул ему офицер. В растерянности Василий Тихоныч не знал, куда спрятать нож. Офицер, видно, повторил свой вопрос:
— Рыбачишь, старина?
Голос у офицера был приятный, мягкий, и смотрел он добродушно, улыбаясь. Василий Тихоныч только теперь увидел, что все военные без оружия. От сердца отлегло: видно, сошли они на берег только затем, чтобы покушать свежей рыбы,— всем известно гостеприимство рыбаков на Каме.
— Ну, как ловля?
— Идет малость,—заговорил
— Угостишь? — спросил Ней.— Заплатим.
— Милости просим...
— А хлеб есть?
— Найдется, ваше благородие. Добром люди просят — все найдется. У нас так.— Открыв крышку садка, Василий Тихоныч щедро предложил: — Может, сами желаете выбрать?
— О, одну минуту!
Капитан Ней и солдаты с радостью стали вылавливать стерлядей, а они вырывались,' били хвостами, обдавали брызгами.
— Покрупнее можно?
— Лови, лови!
— Еще?
— Лови еще!
Принимая стерлядей, Василий Тихоныч быстро разрезал им брюшко, обмакивал в воду и бросал в котел. Когда котел был достаточно наполнен, сказал:
— Ну, хватит, ваше благородие. Пошли.
— А чистить их? — спросил Ней.
— Я же вычистил!
— Позвольте, но ведь вы только разрезали их, а не чистили. Кишки надо...
— Чистить нельзя.
— То есть как?
Василию Тихонычу понравилось, что офицер не знает, как рыбаки варят стерляжью уху, и он развеселился:
— Нельзя, нельзя, ваше благородие, весь жир уйдет. А как мы варим — вот уха! Уж вы послушайте меня, я ее, слава богу, варивал...
Начали подниматься к землянке.
— Уха ухе рознь. Свари ее на воле — объеденье! — разговорился Василий Тихоныч.— У нас дед был... Бывало, достанет рыбы, так нет, чтобы дома сварить, нет! Сложит в котелок, пойдет на речку, разведет костер. Сварит, стало быть, уху по всем правилам и несет домой! Вот как!
...Уха удалась чудесная—жирная, чуть припахивающая дымком и луком. Капитан Ней и солдаты были в восторге. Василий Тихоныч то и дело, прижимая к груди каравай, отрезал гостям большие ломти хлеба, перед каждым положил листья лопуха для рыбы, настойчиво упрашивал^дочиста опорожнить котел. Он всячески старался угодить гостям.
— Вот незадача! — все вздыхал он.— Перцу нет, лаврового листу нет. А надо бы.
— С перцем еще бы лучше.
— Не говори!
Совсем свечерело. В лесу было тихо, сонно. Около землянки в росистой траве прыгали лягушки. Над головешками обессиленно вздыхал огонек. Из-за поворота показался пароход, он прошел вниз, отчетливо шлепая плицами и бороздя реку острыми клинками разноцветных огней. Было слышно, как к берегу, подталкивая друг друга, покатились волны.
Василий Тихоныч встревожился:
— Лодку не сорвет?
Ней махнул рукой — дескать, не должно сорвать.
— Я взгляну,— засуетился старик.— Недолго до греха. Доедайте тут все, а я схожу. Чайник возьму, но пути воды зачерпну. Чайку-то попьете? После ухи на чай здорово позывает, знаю...
Он скрылся под обрывом.
— Чудесный старик! — сказал Ней.
— Вот накормил так накормил! — отозвался один из солдат.
На берегу Василий Тихоиыч задержался.
Поднимаясь к землянке, сообщил:
— Закинуло на берег немного.