Зарницы красного лета

Бубеннов Михаил Семенович

Мало сказать, что она обрадовалась неожиданному появлению младшей дочери с детьми — для нее наш приезд, пусть только в гости, означал возвращение на какое-то время всего, чем жил ее дом прежде. Впрочем, с матерью она перекинулась всего несколькими словами, должно быть отложив свои подробные расспросы на ночные часы, а вот со своими внуками была непривычно оживлена и словоохотлива. Каждого из нас так и сяк вертела перед собой, даже ощупывала, стараясь исподтишка определить, как исхудали на стороне ее дорогие чада. Несколько минут она даже посидела с нами на кухне, что позволяла себе, пожалуй, только

по большим праздникам. Собравшись с какими-то своими мыслями, сказала мне:

— Вытянулся ты за лето. Большой стал, с меня. А худущий — страсть. Бегаешь много?

— Носится как угорелый,— доложила мать.

— Пускай! — защитила меня бабушка.— Он быстрый на ногу, в деда...— И улыбнулась мне одобрительно.— Вот и сбе-гай-ка поймай молодого петушка, как бывалоча. Я щей сварю, а то вы небось оголодали.— Но после минутной заминки, боясь, что мать будет обижена, уточнила: — С,дороги-то.

Она души во мне не чаяла, но с малых лет настойчиво приучала к посильной работе. Делала она это так осторожно и ласково, что всегда было приятно выполнять ее поручения и просьбы. Я за все брался с большой охотой, но особенно любил ловить молодых петушков — и набегаешься вволю, и отведаешь бабушкипых щей с курятиной.

Но теперь, поздней осенью, молодые петухи почти не отличались от серебристо-серого, с подмороженным гребнем старого петуха, который уже года три возглавлял куриное семейство. Гоняясь за молодняком, я не один раз обежал весь двор, все его закоулки, облазил сараи и хлевушки. Оглядев все места, памятные с детства, я еще более, чем в доме, ощутил дуновение недалекого прошлого. И мне даже показалось, что оно, вспомипаясь, может незаметно вернуться и стать моим настоящим.

С большим трудом, весь взопрев от суматошной беготни, я прижал к земле единственного среди молодняка черного петуха. Увидев его у моей груди, царапающего воздух лапами, бабушка странно примолкла, и я догадался:

— Не того поймал, да?

₄ — Да ладно уж! — Она махнула сухонькой ручкой.— Оставить его хотела. Черные, да с золотом, красивые петухи бывают. Как онералы в эполетах.

— Бабушка, да я другого поймаю!

— Ладно, ладно! Раз поддался — в чугун его. Только кто же его зарежет? Я сроду не резала. Боюсь. Деда надо, а он куда-то уплелся и глаз не кажет. Вот уж кто и вправду как угорелый носится по всей деревне. И старость его не берет...

Но тут скрипнула калитка.

— О, кажись, чалдоны понаехали? — крикливо, обрадованно заговорил дедушка, быстро входя во двор.— Они, они! Ну, чал-доньё, живы?

За лето его странная разномастность стала еще более контрастной: черные волосы густо посеребрило сединой, а борода, выгорев на солнце, стала светло-рыжей. Во всем остальном он остался прежним — подвижным, шумным, любящим острое словцо и всякие озорные прибаутки.

— Дай его сюда, это по моей части! — Он взял у меня петуха за ноги.— А что одного поймал? Лови еще!

— Ужо, дед, ужо,— сказала бабушка. — Он и так взмок.

— Ну, рубить? Это я люблю! Только давай!

— Тебе чего, ты не боишься крови.

— А чего ее бояться! Не своя. Сейчас люди друг дружке головы рубят — и хоть бы што! Кто срубит поболе — даже хвастается: вот я какой молодец!

Он сходил в

угол двора, где была поленница, тюкнул там разок топором и вернулся, зачем-то разглядывая голову петуха с затянутыми пленкой глазами. С удивлением сообщил:

— Живуч! Без головы хотел убежать!

— Куда ему, он и с головой-то не убёг,— заметила бабушка, все еще, должно быть, жалея, что у нее не будет черного, ярко раззолоченного вожака куриного семейства.

Из дома вышла мать. Дед встретил ее более сдержанно, чем меня,— в какой-то мере он считал ее виновницей того, что ему грозило одиночество в глубокой старости. Оделив ее одним лишь взглядом, спросил:

— В гости? Или от войны сбежали?

— Войны там близко нету,— обиженно ответила мать.

— Ну а у нас тут — за поскотиной.

Его слова огорошили мать. Она упавшим голосом переспросила:

— Где? За поскотиной?

— Да кругом,— с невольной жесткостью уточнил дед.—Того и гляди, ворвется в ворота. Я жаждый божий день хожу к ревкому на разведку. Там с утра (до вечера гудят. Мужиков загоняли в подводах. То туда, то сюда возят никарей. А домой со всех сторон коробами везут новости. Голову разламывает от новостей! Иу, на самом деле, скажи-ка, что это за война? Ни фронту, ни позиций. Не поймешь, кто наступает, кто отступает, кто с победой, у кого штаны в дерьме. Сколь годов воевал — не видал такой войны!

Но мать не интересовали рассуждения деда о непривычных для него особенностях партизанской войны. Для нее важнее было узнать лишь то, что в Почкалку война может нагрянуть гораздо скорее, чем в Гуселетово. Этого она по своей наивности пикак не ожидала. Сам того не сознавая, дед так омрачил ей возвращен ние в родной дом, что она сразу же примолкла и приупыла. За ужином, когда дед приступил к расспросам о нашей жизни на чужой стороне, она отвечала неохотно, с явной досадой, что было верным признаком нарастающего в ней раздражения.

А утром дед, не говоря никому ни слова, запряг коня в рыдван и сказал мне:

— Поедем-ка, Мишенька, в гости.

— А к кому?

— Да ко всей родне.

— А зачем?

— Тебя показать охота.

Я думал, что дедушка, как всегда, шутит, но он повез меня сначала к крестному и крестной, которые жили на нашей улице, а потом в центр села, к тетке Анне. То у одних, то у других ворот, иногда даже поднимаясь в телеге на ноги, он кричал:

— Встречайте, внука привез!

Мне было стыдно, что дедушка показывает меня на селе, как медвежонка. Тем более что все родные и знакомые, скорее всего вынужденно, чтобы потрафить его причуде, отмечали во мне разные зримые и незримые достоинства.

— Вот доживу, оженю его, и тогда мы заживем! — говорил дедушка на прощание почти всем, у кого мы побывали в тот день.

У него было несколько внуков — ото всех дочерей. Но меня, как выросшего в его доме, он выделял среди всех, совершенно не желая скрывать своей привязанности. Только со мной — я это точно знал — он действительно связывал свои планы на будущее.

Когда мы вернулись домой, мать была в полном расстройстве. Затея деда ее совсем доконала. Не подозревая этого, дед начал было хвастаться тем, какое впечатление произвело на все село появление его любимейшего внука, но мать его оборвала: