Застава, к бою!

Март Артём

— Ой!

Он схватился за сердце, оперся о наружную стену ДОТа рукой.

— Напугал ты меня, Сашка!

— Чего ты тут прячешься? — Спросил я.

Клим выпрямился отдышавшись. Отступил и глянул куда-то почти себе под ноги. Я быстро понял, что именно он тут проверяет.

— Убежала, — с грустью сказал Клим. — Напугали ее духи. Вот и убежала…

Глава 26

Я глянул на старенькую, но отремонтированную погранцами будку, что приставили к ДОТу с обратной

его стороны.

Когда-то будка эта принадлежала заставской собаке по имени Булька. Старики, заставшие последний год жизни Бульки, рассказывали, что бездомную эту собаку подобрал Таран, будучи еще замбоем на Шамабаде.

Измученную, умирающую от голода, он привез ее на заставу с одной из проверок нарядов. А потом стал выхаживать собаку.

Булька окрепла и оказалась ласковой и очень верной. А еще выносливой. Погранцы даже стали брать ее с собой на Границу, где та бегала вокруг наряда, веселила пограничников, не им давала заскучать.

А чуть больше года назад Булька померла от старости. Будка ее так и осталась на Шамабаде. Стояла она у курилки, и никто: ни погранцы, ни офицеры, даже и не думали убирать ее оттуда.

«Ушел из жизни пограничный пес», — считали они. Значит, как и любому другому пограничнику, «оставшемуся» на заставе навсегда, следует и о ней оставить какую-то память.

Кому-то из погибших погранцов это была койка, кому-то памятник. А Бульке вот, будка.

Когда Таран узнал о том, что пограничники подкармливают в лесу лисицу, на удивление, не стал ругаться. Видел он, что службе это никак не мешает. А когда ему рассказали о том, что раненная в прошлом лиса стала совсем ручная, и хотелось бы, чтобы она жила у заставы, Таран дал добро. И сам распорядился отдать под нужды лисицы Булькину будку. Как выяснилось сейчас, это было правильное решение. Курилку разнесло миной. Если бы мы не перетащили будку на новое место, и этот «памятник» собаке Бульке, был бы уничтожен вместе с беседкой.

— Жила в ней Булька когда-то, — сказал Таран тогда, — а теперь пускай живет Муська. Теперешняя наша заставская лиса будет.

Вот и зажила там Муська. Правда, чтобы переманить лисицу на заставу, у погранцов ушло несколько недель.

Рук она не боялась, доверяла своих лисят людям. Но каждый раз, когда ее приносили на новое место, через несколько дней лиса исчезала со всем выводком.

Тога стали подходить к делу хитрее — оставляли в будке чего-нибудь съестного. Ну и лисица, в конце концов, прижилась.

Не раз и не два ходили к ней пограничники, чтобы посмотреть и погладить. Среди суровой пограничной рутины для многих эта лиса стала отдушиной.

А теперь вот лисицы не было.

Небольшая будка, усиленная свежими досками и новым шифером специально для Муськи, на первый взгляд совсем пустовала.

— А ты уверен, что ее там нету? — Спросил я Клима.

— Угу.

Он показал мне большой следовой фонарь, покоящийся в подсумке.

— Я проверял. Пусто там. Нету там

лисицы. Убежала, видать. Напугалась близких выстрелов. И убежала.

— Еще вернется. Мы ее прикормили.

Клим вздохнул.

— Надеюсь, живая.

— Живая, — кивнул я.

— Мне бы твою уверенность, Саша, — сказал Клим и замолчал.

— А ты что тут забыл? — Спросил я, погодя, — чего тут прячешься?

— Да… — Клим смутился, — меня Бричник послал на заставу за проводом. Я пришел взять, а мне Гия сунул еще и паек. Ну я подумал, сбегаю сюда быстренько. Проведаю Муську. Подкормлю. А Муськи и нету…

Клим бросил мне какой-то грустный взгляд. Казалось мне, что погранцу хочется что-то сказать. Что кипит у него в душе какая-то мысль, которую нужно ему выплеснуть, а он стесняется начать.

— Чего тебя беспокоит-то? — Спросил я.

— Меня? — Удивился Клим притворно. — Да… ничего…

— Не ври. Я же вижу. Горюешь из-за всего, что с тобой произошло?

Клим очень горько и тяжело вздохнул.

— Отбрехаться у меня, как я вижу, не выйдет, да? — Ухмыльнулся он грустно.

— Не умеешь ты врать. Тебя глаза выдают.

Клим хохотнул, но грустно. Даже еще более грустно, чем ухмыльнулся.

— Да. Думаю, да. Короче… Боюсь я за Амину… А еще…

Он замялся, будто бы не решаясь продолжить.

— А еще?

— А еще, что ко мне парни будто по-другому относиться стали. Ну… после всего того, что со мной было. Меня ж духи хотели под себя прогнуть. Заставить сделать то, что им нужно. И теперь, кажется мне, что на меня все косо смотрят. Что говорят со мной как-то через силу.

— Скажи мне, Клим, — начал я холодноватым тоном, — подумай минутку и скажи. Только честно. Иначе помочь я тебе не смогу. Если б обстоятельства сложились иначе, чем сложились, ты бы пошел на поводу у душманов?

— Нет! конечно, нет, — поторопился ответить Вавилов, — ты чего, Сашка?

— Говори честно, — покачал я головой. — Врать ты не умеешь.

Клим отвел взгляд. Он то ли задумался, то ли просто не решался на меня посмотреть. Потом сказал:

— Не знаю, Саша. Это будто бы для меня слишком тяжело. Слишком трудный выбор передо мной встал. И если бы ты, Таран, другие погранцы не вмешались, я и не знаю, что со мной было бы.

— Ты переживаешь больше об Амине, или о себе?

Клим растерянно и протяжно засопел. Явно тянул время, подбирая слова.

— Странно, но я часто думаю о ней. Да и о том, как ко мне будут относиться остальные. Вечно из головы это не идет. Так не идет, что будто бы тыква скоро лопнет.

— Амина жива, с ней все хорошо.

Вавилов удивленно округлил взгляд.

— Откуда ты знаешь? — Спросил он изумленно.

— Я ее видел. Сегодня ночью. Она у наших.

Клим трижды изменился в лице. Изумление резко сменилось радостным выражением, а потом медленно сползло к грусти.

— Видимо, я ее больше не увижу… — Проговорил Вавилов.