Застава на Аргуни
Шрифт:
— Некогда, Нина Сергеевна. Другие дела ждут…
Лейтенант повернулся к Павличенко. Ефрейтор лежал на полу и старательно выводил на красном материале зубным порошком:
«Больше всего, товарищи, мы должны стыдиться трусости. Все забудется: голод, холод, нужда, страдания…»
Торопов взял листок, исписанный размашистым почерком политрука, прочитал:
«…а вот трусость народ никогда не забудет. Каждый красноармеец, не зная страха и колебаний, должен идти на любой подвиг во имя славы своей Отчизны… Александр Пархоменко».
Лейтенант взглянул на
Он посмотрел на Нину Сергеевну. Жена политрука по-прежнему стояла у стены и, прищурив глаза (точь-в-точь как Панькин), лукаво улыбалась. В уголках ее припухлых, слипшихся от жажды губ пряталась затаенная веселая усмешка.
Словно почувствовав в этом что-то относящееся непосредственно к нему, Торопов отвел взгляд и суховато сказал:
— Нина Сергеевна, вы бы лучше шли, своими делами занимались… Мы справимся сами…
— Что вы, Игорь Степанович? Это же мое, женское дело. Уроки закончились, я свободна. Михаил просил помочь…
При встречах с Ниной Сергеевной Торопов всегда испытывал радостное возбуждение, ощущение чего-то отрадного и светлого. Ему хотелось сказать этой женщине что-нибудь ласковое, приятное, душевное, но как только он оказывался перед ней, сразу становился почему-то неуклюжим, грубоватым.
Торопов кивнул на прощание и направился к двери. Выходя, он услышал голос Андрейки:
— Мам, а правда, что начальник отряда приедет?
— Нет, сыночек, не начальник… Приедут молодые пограничники, хорошие ребята…
В коридоре Торопов встретил политрука. По его раскрасневшемуся лицу было видно, что он не один час провел на холоде.
— Зайди! — пригласил лейтенант.
Панькин присел к столу, начал перебирать только что полученные газеты.
— Чертовски похолодало! Градусов, однако, двадцать? — спросил он, глядя как ни в чем не бывало на Торопова.
Начальник заставы посмотрел в окошко на прибитый к наличнику термометр, уточнил:
— Восемнадцать! Этак Аргунь в два счета скует!..
Панькин неуклюжими пальцами свернул папиросу. Комната наполнилась кислым запахом махорки, к потолку поползло густое облако дыма.
— Ты что же это Нину Сергеевну эксплуатируешь? Ей небось и дома работы хватает! — упрекнул Торопов.
— Надоедает ей дома. Пусть помогает, коль нравится.
Видимо одумавшись, Торопов робко предложил:
— Может быть, вечерком с народом потолкуем? А то ведь послезавтра подъедут?
«Ага, подействовало!» — обрадовался Панькин. И тут же согласился:
— Не возражаю, можно посоветоваться. Кстати, ты все же позвони коменданту о сокращении поверок на след.
— Хорошо, позвоню. Когда соберемся?
— Часов в восемь. В семь мне нужно встретиться с председателем колхоза.
Торопов одобрительно кивнул головой.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Уже застыл в деревьях сок. Покидая насиженные места, высоко в небе проплыли последние лебединые пары. Улетели запоздавшие вальдшнепы, ушли в березняк на зимние корма тетерева, рябчики,
Огромная серо-белая туча, цепляясь краями за вершины утесов, медленно расползлась над землей, посыпала мелкой колючей крупкой склоны дремучих таежных сопок, звеневшие осенней шелухой лесные чащи, балки и распадки.
Жгучий северный ветер рябит угрюмую, дымящуюся холодным туманом Аргунь. По реке идет шуга. Снежное крошево-сало, теснясь ноздреватыми сгустками на плесах, вытянулось длинными рваными заберегами. По широкому, отливающему чернотой разводью величаво плывут одинокие тонкие льдины.
Из-за маньчжурского острова бойко вынырнул и, оставляя за собой крутую, упругую волну, помчался по середине Аргуни маленький юркий катер.
В катере рядом с пригнувшимся к баранке мотористом, удобно развалившись на мягкой подушке, сидит майор Накамура, заместитель начальника японской военной миссии. Несмотря на хмурое утро, он в прекрасном настроении. Отправляясь в инспекционную поездку по пограничным кордонам, входящим в сферу руководства его миссии, Накамура получил приятную весть: за долголетнюю и безупречную службу императору ему пожаловали орден Золотого Коршуна.
Катер Накамуры ловко увертывается от льдин. Откинувшись на спинку сидения, майор поглядывает по сторонам. Высокие сопки, вплотную подступающие к обрывистым берегам, вдруг разбегаются, давая простор широким долинам, долины уступают место небольшим холмам, те, увеличиваясь на глазах, превращаются опять в сопки, а сопки — в горы. Мелькают полосатые фарватерные столбы. Управляемый опытным мотористом Сози, катер то бесшумно скользит по речной глади, то вдруг разбрасывает веера брызг, шуршит бортами о льдины и круто забирает влево или вправо, подходя то к советскому, то к маньчжурскому берегу. Как только катер оказывается вблизи русского селения, Накамура подается вперед, прикладывает к глазам бинокль. Как ни активна агентура, как ни подробна ее информация, но собственные впечатления — вещь незаменимая! Накамура хорошо знает это по опыту.
Начальник миссии полковник Хаясида, поручая инспекцию, предупредил, что Накамуре придется докладывать об итогах работы лично генералу. Что это такое — майор догадывался. Он много слышал о проницательности и придирчивости шефа, ученика и соратника знаменитого Кендзи Доихара.
«Главная ваша задача — это всесторонняя активизация агентуры, — вспоминал Накамура напутствие полковника. — План «Кан-Току-Эн», предусматривающий вторжение Квантунской армии в СССР, остается в силе. Этим определяется суть всей работы. Вы знаете, какие требования предъявляются к миссии в этом направлении. Кроме того, шеф приказывает усилить разведку в пользу наших друзей. Мне известно, что генерал-лейтенант Осима Хироси, наш посол в Берлине, настойчиво требует расширить информацию о всех перебросках советских войск с Востока на русско-германский фронт. Примите меры к восстановлению утраченных звеньев агентурной сети, усильте заброску новых людей. Лучшие кадры бросьте в полосу Сибирской магистрали и на русские укрепрайоны. Ждать осталось недолго. Не забывайте о мерах по деморализации пограничной охраны. Без этого будет трудно справиться с порученными задачами…»