Застывший Бог
Шрифт:
– Но дед. Там, в книге. – Я показал на стол, где лежала книга. – Там ведь сказано что Перун отравлен. Если это правда... Если найти его и открыть саркофаг, – то... Он ведь проснется только чтобы умереть.
– Никто не знает что точно произошло тогда там, – в нашем забытом городе. – Покачал головой дед. – Допустим, что царицу действительно поймали над усыпальницей Перуна, и она бросила в Йиме-царю свои слова, что отравила Перуна. Но было ли они правдой? Знала ли она устройство саркофага? Успела ли ввести в его систему яд? Или когда её застукали, она просто сделала хорошую мину при плохой игре? Что мы знаем об этом?
– Ты думаешь, она могла соврать?
– Назови хоть одну причину, по которой она не могла соврать? Но дело даже не в этом. Понимаешь, Мишук... Я старый солдат. Именно в старом смысле этого слова. Ты помнишь что солдат происходит от названия итальянской монеты – “сольдо”.
– Если глубже
– Именно. “Солид” на латыни значит “твердый”. Сколько уж лет нет империи и её монет, а до сих пор говорят – “платить в твердой валюте”... Изначально солдат – тот кто служит за солиды. То есть просто наемник. Когда размылись касты, и мы перестали служить князьям за древнюю честь, нас стали нанимать по контракту. Когда царь подмял под себя князей, и в нас отпала нужда на родине, часть наших стала служить по всему миру. Так длилось долгие годы. Я тоже был наемником, и не особо горжусь этим. Устал убивать...
Дед помолчал.
– Но я никогда не забывал, что я воин! Никогда не забывал наш древний кодекс чести. А в нем четко сказано, – когда кончится битва, у каждого воина есть долг. Последняя услуга. Не важно если чужому если он дрался достойно, а уж тем более – своему. Смертельно раненных не оставляют на поле боя. Грех, делать вид, что не слышишь, как тебя просят о помощи, пусть даже – последней. Перун наш отец – воин. Я сделаю для него что должно. Даже если все другие варяги забыли свой долг. Найду его освобожу. Тем или иным способом. Понял ли?
Я подумал, и кивнул.
– Ты уже знаешь где искать?
– Еще не совсем... Не совсем...
– Как же так? Столько лет! Говоришь Перун тебе отвечает...
– Не все так просто. Думаешь, я первый кто искал усыпальницу отца? Были и до меня умельцы. Правда большая часть в старые времена. И они не могли найти.
– Почему?
– А, вот в этом гвоздь вопроса. – Дед щелкнул пальцами. – До того как ты появился, я тоже не мог понять. Разные источники указывали, что усыпальница Перуна расположена в разных концах света. Все древние записи противоречили друг-другу, ничего не сходилось. И оказалось, что все они говорят правду.
– Как это? – Удивленно спросил я.
– Когда случилась описанная в мифах катастрофа, часть богов построила ковчег и улетела, а часть зарылась в бункеры, в надежде переждать. Но до этого, уже зная о приближении звездного Странника, они искали и иные пути к спасению. Перун работал над каким-то своим способом. Он хотел свернуть часть пространства и вытолкнуть его на время из привычного нам мира на время катаклизма. А потом вернуть обратно. Если бы это ему удалось, – не нужно было бы драться за ресурсы, и выжить смогло бы гораздо больше людей. Он использовал небольшую навигационную станцию как базу, и смог выбросить её из нашего измерения. Но станция была слишком мала, чтобы укрыть больше людей, надо было построить оборудование, и сделать то же самое в более крупном объеме. Он не успел развернуть оборудование для более масштабной свертки, -странник приближался слишком быстро, а среди богов началась свара. Наверно он мог бы сам укрыться в той станции. Но настоящий командир не бросает вверенных ему солдат. А отец не бросает детей. Он укрылся с ними в Городе-Варе, хоть и не знал, сможет ли тот пережить катастрофу. Многие из его братьев со своими городами её не пережили. А станция так и осталась невостребованной. Пока все не рухнуло. Пока не умер город, пока Перуна не отравили. Тогда ближайшие его маруты, – крылатые десантники, взяли его тело поместили на станцию, и выбросили её из нашего мира. Она так и дрейфует там, где-то в странных пространствах, все эти бесконечные годы. Но раз в несколько десятков лет и на короткое время она вновь появляется в нашем мире. Гравитационные маяки выводят её в разные точки нашей планеты, – так когда-то запрограммировал её сам Перун, на случай если планета в той точке где станция “нырнула”, из-за катастрофы настолько поменяет свой облик, что вернуться будет нельзя. Это что-то вроде нескольких черных ходов, только не они ведут к дому, а дом сам выходит к этим ходам время от времени. Бесконечный дрейф...
– И что? Ты определил эти самые точки?
– Вот в этом-то вся сложность. – развел руки дед – Он отвечает мне через тебя... Но как нам с ним найти точные термины для общения? Его система координат не говорит мне ни о чем. Прошли десятки тысяч лет, солнце в небе изменило свой путь, сместились и сменили форму созвездия, почти ни одно место в небе и на земле не сохранило своих прежних названий. Истаяли ледники, увяли плодородные земли, появились пустыни, океаны обмелели в одних местах, а в других берега ушли на дно, реки сменили русла и потекли новыми путями... Он говорит мне, он отвечает из совсем другого мира, – древнего навсегда ушедшего мира, – а я пытаюсь
Представь, что ты пришел в гости, и хозяин попросил тебя... ну скажем принести чашку из другой комнаты. Он сказал тебе, что чашка стоит в серванте, справа от стола. Только вот сам хозяин так давно не бывал в той комнате, что там уже нет ни стола, ни сервиза, и даже сама комната стала другой формы, потому что кто-то снес перегородку с соседней... Если упрощенно, то как-то так. А кроме того, не забывай, что сам Перун спит. Своей могучей душой он на короткое время пробивает марево искусственного сна, но все же, для него все до чего он дотягивается душой, – сон. Бесконечный затянувшийся кошмар, в котором он потерялся. Когда мы спим по ночам, Мишка, ты ведь тоже бывает, ведем себя во сне разумно, в пределах логики. Иногда даже бывает, мы понимаем что видим сон. Но чаще ведь сны бывают странными и изменчивыми. И мы принимаем все что происходит с нами во сне за чистую монету, и все происходящее кажется нам нормальным. И сами мы попадаем под власть хаоса сна, – мы мгновенно перемещаемся из одного места в другое, люди рядом с нами появляются и исчезают, или превращаются из одних в других, наши цели и задачи во сне меняются прямо на ходу. И мы не видим в этом ничего странного, – пока не проснемся и не подумаем, – боже какая дичь мне сегодня снилась. Я разговариваю со спящим богом. И пытаюсь поймать моменты, когда ему не снится дичь. Через тебя это проще, потому что ты сам не вносишь искажения. А представляешь что получалось у моих предшественников? – дед хохотнул. – Люди смутно и искаженно принимающие сигнал от разума видящего сны... Неудивительно что они все облажались. Кроме того, я не могу слишком часто давать тебе сому, – чтобы не повредить твоему здоровью. И вот я долгие годы получаю крохи информации, ищу систему, сижу над астрономическими программами, которые могут виртуально построить звезды так как они стояли в небе тысячи лет назад. Шумерские созвездия. Гу.анна, Маш.таб.ба, Дуб, Ур.гула, Аб,син, Зи.ба.ан.на, Гир.таб, Па.бил, Сухур.маш, Гу, Сим.мах, Ку.мал... Ищу ориентиры среди исчезнувших рек, и возникших пустынь... Но я уже близок, Мишка! Понимаешь? Я нащупал, и я чувствую, что я уже близко! Ты уже почти взрослый. Раньше ты помогал мне как ребенок, не по своей воле. И рассказать я тебе все не мог, – тропы у тебя нужной еще не было. А сейчас я спрашиваю тебя, как взрослого – поможешь мне? Поможешь мне найти нашего Всеотца?
– Я помогу тебе дед. – пообещал я. – Скажи мне только... Когда ты меня взял к себе... Это было только из-за того, что я мог говорить с Перуном?
Дед опустил голову.
– Стыдно мне было бы тебе сейчас врать, Мишка... Да, – только из-за этого. Но... Нельзя растить кого-то и не отдать ему часть души. И когда я пестовал тебя, а вчера защищал тебя перед советом, это было не только потому что я видел в тебе проводника к цели. Я врос в тебя малец. Душа ведь тоже может врастать. Как дерево корнями, если только есть для корней добрая земля, а не сплошной камень...
– Я это... я деда тоже в тебя, того... врос.
– Добро, внук. А теперь давай-ка ко сну. Завтра будет новый день, надо быть к нему готовым.
И я пошел спать. Я конечно не мог не знать тогда, что деду чтобы завершить свое “уже скоро” потребуется еще несколько лет. Но я уже тогда твердо понял – он сделает это.
Мне почти семнадцать...
В этом возрасте у нас, – у варягов, наступает совершеннолетие. Точнее сказать, – может наступить. У нас совершеннолетие не наступает само-собой по наступлении какого-либо возраста. Его – совершеннолетие, – надо доказать. Только после этого для тебя наступает возраст третьей тропы, по которой варяги идут до самой смерти. Не сможешь пройти испытание, – не становишься взрослым, остаешься в детинах. Будешь пробовать на следующий год. Не получится на следующий... Короче можно проваливаться хоть сто лет подряд. И будешь ты тогда великовозрастным, с седой бородищей, но все равно – ребятенком. Любой прошедший испытание семнадцатилетний юнец имеет право такого столетнего ребенка-старика за бороду оттаскать; как старший. Такова варяжья правда. Я ясное дело, планирую не затягивать процесс, и стать взрослым прямо сейчас, в семнадцать лет. Но для этого я должен не облажаться, и пройти испытание.
Вот на этом испытании я прямо сейчас и нахожусь.
Машину трясет на ухабах. Старый армейский Урал. Я в крытом брезентом кузове. Кукую на скамейке, вместе с группой таких же претендентов. Сидим довольно свободно, нас двадцать шесть человек, я посчитал. В большинстве – мои погодки. Все ладные, крепкие парни. Эти ладные парни, шепчутся и недобро посматривают на меня. С частью из них я несколько лет назад переходил с первой тропы на вторую. И они помнят, как я перешел. Я для них конь не в своей упряжке. Человек в кафтане с чужого плеча. Чужак.