Затмение: Корона

Ширли Джон

Гитаристка Андреа настраивала тюнер, а вайфайный танцовщик, пидорского вида испанец Аспаорто, спаривал вайфайные трансмиттеры с электродами на бёдрах, руках, щиколотках и коленях Жерома (Жером пользовался некоторыми приёмчиками минимоно-зомбаков); звукоассистент проверял микрофоны, те протяжно пищали. Исполненное шума и жизни, наэлектризованное пространство сцены наверняка замаскирует сигналы чипов, решил Жером.

Он вздохнул и встряхнулся. У него руки вспотели. Он был не в форме для концерта. Ему не терпелось пробиться в систему, поработать там, разобраться. К сожалению, на этот раз — ненадолго. Они не собирались разрушить систему — только

заразить. Боунс настоял. Мы её сотрём, когда будем полностью уверены, а на удачу полагаться не стоит, сказал он. Нафиг-нафиг.

Стейнфельд тоже предпочёл такой способ. Медленное заражение.

Стейнфельд мастак в долгосрочном планировании, сказала Беттина. Вот поэтому-то в конце концов плохим парням надерут жопы.

Жером снял гарнитуру с подставки и нацепил на голову. Услышал собственное дыхание через мониторы.

Давай, настройся, велел он себе. Люди деньги заплатили, а в Лондоне сейчас денег и развлечений мало.

Аудитория по-прежнему не могла его видеть за чёрным пластмассовым экраном, но он заорал в микрофон, тестируя их настроение:

— Может, нам вообще нафиг отсюда свалить, раз все как воды в рты набрали, а-а-а-а?!

— Хлебало завали, чудик! — радостно завопил кто-то в ответ, и аудитория разразилась нетерпеливым гулом. Он видел неясные силуэты зрителей за полупрозрачным экраном: галерея безликих бюстов, вихляющих вверх-вниз. Некоторые скальпированы: чаще всего встречались телесные копии надгробий на макушках. Другие — флэрщики, многоцветные ирокезы, поклонники ретро-пик.

— Сам заткнись, а то мы ща такое сыграем! — пригрозил Жером.

— Мну достебало! — взвизгнул кто-то на техниглише. Меня до костей пробрало, значило это. Публика расхохоталась: шутка вышла удачная. Костяная Музыка именно что в буквальном смысле пробирала слушателей до мозга костей, но в промежутках между выступлениями групп в клубе играли обычную музыку, не инфразвуковую, иначе публику «пробирало» так, что пора было в больничку увозить. Сказать, что «меня до костей пробрало», пока ждёшь выступления группы, означало, что я уже этого дерьма по горло нахлебался, скоро кирпичами срать начну. На самом деле — не такое уж оскорбление, скорее подзадорить хотят.

Жером рассмеялся, ему тоже понравилось. Он начинал ощущать нужную волну. Придётся соскользнуть в состояние, родственное раздвоению личности: на концерте он превратится в шизоидального властного панка. В отличие, скажем, от Рикенгарпа, само по себе оно к нему не приходило. Жером вынужден был работать над своим публичным образом. Куда легче записывать видеограффити дома, наедине с минитрансом и камерой. Пребывание на сцене, в статусе подпольной поп-звезды, его несколько напрягало. В детстве он фанател от Моби — и сам исподволь начал его имитировать. Если уж становиться поп-звездой, то такой, как Моби.

Он проверил, все ли на месте. Покосился на Андреа, которая кивком подтвердила готовность и водрузила ногу в утыканном остриями высоком сапоге на ящик аудиоконтроллера; её видеоплатье демонстрировало старый фильм Апокалипсис сегодня, выигрышно подчёркивая длинные, оттенка морской раковины, ноги и татуированные плечи. Голова Андреа, выбритая налысо, пестрела анимататухами. Анимационную последовательность Жерому так и не удалось толком проследить; смеющийся Иисус смалит трубку и стреляет из АК-47, как-то

так. Андреа и сама курила стеклянную трубку, заряженную бездымной капсулой смеси тетрагидроканнабинола и МДМА из расчёта на весь вечер; дым был ярко-розовый, под тон сапог и пояса. Глаза её блестели от дофаминового экстаза. Вид у Андреа неизменно был такой, словно она вот-вот отрубится, но она ещё ни разу не сфальшивила. Бесценная девочка.

Жером оглянулся на Беттину и заметил, что та смотрит на него исподлобья, а всё её огромное тело, затянутое в серебристую накидку, так и пышет непритворной ревностью. Очевидно, Беттина сочла, что Жером слишком много внимания уделяет Андреа. Он усмехнулся и крикнул:

— Я тебя люблю!

Беттина расслабилась, улыбнулась и нацепила гарнитуру для бэк-вокала.

Он кивнул Боунсу, и тот выбрал программу перкуссии: будто сдвинутые оползнем валуны, раскатились по звуковому пейзажу клуба мощные удары. Кулиса разъехалась в стороны, Андреа врубила бас ногой, а гитарой взяла стартовый аккорд. Боунс трясущимися руками, морща лоб от натуги, взялся за клавиатуру.

Жером пока не оборачивался к публике, но стоял спиной, глядя на товарищей с видом инспектора; слегка покачиваясь в такт музыке, но не рискуя отдаваться толпе, пока та не будет вполне готова. Клавишник из Боунса был отвратнейший, но это даже кстати: любые ошибки можно списать на умышленный «нойс» [47] , до которого так охочи многие банды; кроме того, они и так по большей части потеряются в ундулирующих перекатах нейромускульных импульсов танцевальной музыки Аспаорто.

47

Noise — «шум» (англ.).

Жером и Боунс держали связь через Плато. Жером передал: Просканируй на предмет прослушки.

Ой блин... был ответ. Шутник хренов.

С некоторым запозданием ведущий представил их: под сводами зала раскатилось «ЖЕРОМ-X!», теряясь в хлынувших со сцены волнах звука, да, впрочем, аудитория и без того знала, кто это — собрались немногочисленные, но заядлые поклонники, ядро растущего лондонского культа, и звук уже начинал пробирать их...

Жером развернулся к ним и начал:

Та тварь, что живёт в Вашингтоне, Весь мир нынче держит в загоне, Та тварь, что живёт в Вашингтоне, Лежачий камень хрен уронит.

Жером почувствовал нарастающее возбуждение: член уже подсказывал, что делать. Ухватив ядрёный ритм, он выдал:

Та тварь, что в храме жертвы жрёт, В том храме с пятью сторонами, Та тварь, что живёт в Вашингтоне, — Детей, которых нет уж с нами...