Затмение: Корона

Ширли Джон

— Они и с детьми так поступают, — тихо сказала Торренсу Бибиш, сжав его руку. — C’est psychologie [54] .

Он кивнул.

— Они на любых чувствах играют. И на моих в том числе. Похоже, что это работает.

Она замотала головой.

— Non! Merde, c’est pas vrai! [55]

И добавила ещё что-то на пулемётно-быстром французском. Он кое-как разобрал, что Бибиш пытается отговорить его брать на себя вину. Звук её голоса раскатился по комнате, но Торренс его слышал, точно далёкое

эхо, как вой сирены в отдалении, когда стоишь на поминальной службе.

54

Это психологическое давление (франц.).

55

Нет! Вот дерьмо, это же не может быть так! (франц.).

Он представил, как обвязывается взрывчаткой и, вломившись в парижскую штаб-квартиру МКВА, взрывает всех, кого может: Ненасытного, Уотсона и других, сколько удастся.

— Месье Бриан, почему они выбрали ваш дом? — спросил Торренс.

На этот раз переводил Леспер.

— Наверное, просто так, а может, потому, — устало произнёс старик, — что у нас там кто-то ныл насчёт воды. У нас воды две недели как нет, а правительство ПЕ контролирует рационирование, ну они и сказали, что непатриотично жаловаться, когда страдают все. Но скорее всего, что просто так, низачем, выбрали квартал, где никто из их класса не живёт. Не знаю, месье.

Леспер развернулся к Торренсу.

— Вероятно, они выбрали этот дом, потому что жители им надоедали, но не стоит придавать этому большого значения. Их цель — вы, Торренс.

Не меняясь в лице, старик расплакался. Он продолжал говорить, а по лицу его струились слёзы.

— Симона, — переводила Бибиш, — была моей племянницей. Малышка. У меня больше никого не осталось. — И добавила, пожав плечами: — Он говорит, что хочет умереть.

— Тогда он явился в подходящее для этого место, — пробормотал Торренс.

— Вы себя жалеете? — осведомился Леспер.

Торренс покачал головой. Но потом внезапно отозвался:

— Да. О да. Я жалею себя и всех остальных, кто в это дерьмо вляпался.

— Оставьте Христову Христово. От вас требуется самопожертвование, но не мученичество. Это только начало. Вам стоит подготовиться к худшему. Ненасытный подвергнет людей всё более жестоким пыткам, чтобы выманить вас. Истина проста: от вас больше добра, нежели худа, если даже казни свершаются во имя ваше, Даниил [56] .

56

Леспер отсылает к образу библейского пророка Даниила, друзья которого подвергались жестоким пыткам со стороны вавилонского правителя.

Бибиш кивнула.

— Exactement. C’est ca [57] .

Торренсу казалось, что он превратился в урну, наполненную собственным прахом.

Une petite fille... пыткам, чтобы выманить вас...

— Больше добра, нежели худа? — бросил он. — Трудно поверить.

— Можете положиться на моё компетентное мнение, — сказал Леспер. — И оно таково:

верить всегда трудно.

Клуб «Стеклянный ключ», Лондон

57

Именно. Точно так (франц.).

Баррабас и Джо Энн на первом свидании уже в третьем клубе оказались. «Стеклянный ключ» работал круглосуточно, что для них было кстати: оба, накачанные под завязку МДМА, спать и так не могли. «Стеклянный ключ» — местечко, идеально подходящее для подобных случаев: там можно остаться наедине с собой и в то же время побыть на людях.

По молчаливому взаимному согласию они двинулись в частные кабинки секс-клуба, делая вид, что просто оглядываются вокруг, подбирают себе место, но оба знали, что тут всё и закончится: сексуальное напряжение нарастало в них всю ночь, подогретое наркотическими коктейлями.

Для начала он прижал её к стене и взял, задрав юбку, пока она обхватила его ногами за бёдра. Во второй раз — на полу, на матрасе, оба разделись, хотя он забыл снять носки; она его безжалостно за это потом дразнила.

В третий раз — очень медленно, он толком так и не кончил, но это было не страшно.

Наркотик стал выветриваться, оба почувствовали усталость и, как следствие отходняка, лёгкую раздражительность.

— Да мне для работы в гребаном мозгобанке ни хрена не останется, — сказала она резко, — если и дальше буду так себя ухайдокивать.

— А я б фяс вызнь отдал за пинту пивка, — пробормотал Баррабас заплетающимся языком. Прирождённый акцент его от усталости усилился.

— Угу, я бы тоже с радостью чего-то выпила без наркоты, — ответила Джо Энн, неловко натягивая колготки. Оба в молчании оделись, пошли в бар — а там было закрыто.

— Блин! — сказали они хором.

Снаружи, куда они опрометчиво сунулись, утреннее солнце пробивало через облака, и от сочетания солнечного света с уличным шумом у Баррабаса голова пошла кругом.

Но свежий воздух чуть взбодрил его, а прогулка промыла сенсорные системы. Спустя несколько минут, по дороге к станции метро, они сцепили руки и почувствовали себя чуть ближе друг другу. Так и пошли дальше, завистливо поглядывая на снующие вокруг черномордые электрические такси — денег на такое удовольствие не осталось.

Остановились перед какой-то витриной, где камеры уловили их изображение, оцифровали и спроецировали на безликие робоманекены — теперь по ту сторону стекла возник мужчина с его лицом, в мешковатых брюках, флисовой красновато-коричневой рубашке и приталенном чёрном кожаном пальто, и женщина с её лицом, в облегавшем фигуру спиральными извивами платье. Манекены даже их движения сымитировали, подобно зеркальным отражениям. Оба рассмеялись.

— Это что, они так меня раскрутить на покупку пытаются? — спросил Баррабас. — Да ни за какие коврижки.

Он показал манекену палец, а фигура в чёрном кожаном пальто и флисовой рубашке добросовестно вернула ему движение, улыбнувшись его же лицом.

Джо Энн рассмеялась, но отвернулась.

— Ай, ладно, не смеши меня.

Они пошли дальше.

— Ночка выдалась что надо, — констатировал Баррабас, когда они достигли затянутых цифровой рекламой ограждений рядом со станцией метро.