Заупокойная месса
Шрифт:
Он молчал.
Оба пришли в себя.
Разговор не клеился. Они равнодушно говорили о безразличных вещах, время от времени долго молчали, и потом это снова приходило: они сами не знали, кто первый начинал.
— А помнишь, Агая, однажды, когда мы купались? Я помогал тебе раздеваться. Ты вдруг начала сопротивляться и так страшно покраснела… Мы, в сущности, не были уже детьми. И я сразу почувствовал такую безграничную любовь к тебе… помнишь? Мы бросились на песок и так дико прижались друг к другу, что оба
— Не мучь меня, не мучь меня так ужасно! — вдруг послышалась ее мольба.
Он откинулся назад. Голова его горела, язык был сух, и густая, липкая слюна собралась у него во рту.
— Это страшно! — слышал он, сказала она тихо.
Наступал вечер, темнело. Они сидели, близко прижавшись друг к другу.
— Темно, — сказала она.
— Да, темно.
— Видишь сквозь ветви месяц, он весь в крови?
— Молчи! Молчи!
Долго не говорили ни слова.
Еще теснее, еще крепче прижались друг к другу, держались друг за друга, и в их молчании, в их объятии было страдание.
Вдруг она вырвалась.
— Теперь я пойду домой, — сказала она твердо.
Он в бешенстве вскочил.
— Если ты теперь уйдешь, теперь — теперь… то… то… ты меня больше не увидишь.
Безумный страх дрожал в его голосе.
— Агая! Если в тебе есть хоть искра любви, не уходи теперь, я сойду с ума…
— Мы опять забыли о твоей жене — резко засмеялась она.
— Ты ставишь мне в упрек мою жену? Я ее никогда больше не увижу, если ты этого хочешь, я забуду ее, если ты прикажешь…
— Боже, до чего ты болен! — насмехалась она.
— Я не болен. Я люблю тебя. Я… я… Послушай, Агая, не оставляй меня, ты пожалеешь об этом, со мной будет плохо.
Он хныкал, как ребенок.
— Ну, теперь ты становишься сентиментальным. — Она хрипло рассмеялась.
В одно мгновение душа его сжалась. Как будто все застыло в нем, как лед.
Долго смотрел на нее, не говоря ни слова, потом снова сел.
Она рассматривала его с жестоким любопытством.
Молчали очень долго.
— Проводить тебя или ты хочешь пойти домой одна? — сухо спросил он.
— Я пойду одна. Иди и ты: ты серьезно болен.
— Что мне делать, это я сам решу! — он с ненавистью усмехнулся.
Долго
— Боже, как ты невероятно глуп! — сказала она наконец. — Как вы отвратительны все — вы, мужчины.
— Только от проституток я слыхал подобные выражения о мужчинах. Они также ненавидят мужчин.
— Ты груб!
— Ты гораздо больше.
— Я ненавижу тебя! Я не хочу больше видеть тебя никогда!
— Я тоже.
Но когда она хотела уйти, он схватил ее за руку.
— Прости меня, я болен.
— Да, да, поезжай скорей к своей жене. Около нее пройдет твоя лихорадка! — Она насмешливо смотрела на него.
— Ты, вероятно, хочешь, чтобы я сначала развелся с моей женой? Тогда у тебя, наверное, явится мужество?.. Ха, ха, ха!.. Как ты труслива, как ты труслива!
Она, казалось, не слыхала этого.
— Ты, конечно, сделаешь в конце концов визит матери? Не правда ли? Завтра утром она дома.
— Нет! Спасибо!
Она пошла к двери.
— Ты в самом деле уходишь, Агая?
— Да.
Вдруг остановилась. Глаза ее искрились дикой ненавистью.
— Это правда, что у тебя здесь есть девушка, еще дитя, как ты говорил?
— Да, я нашел себе свою, понимаешь, свою прежнюю Агаю.
— Это замечательно! О, как я тебя ненавижу!
— Не выдавай же себя ежеминутно!
Открыла дверь.
— Послушай, послушай, Агая, подожди немного… Я скажу тебе нечто интересное.
Он злобно засмеялся, подошел к ней и тихо прошептал ей на ухо:
— Знаешь ли, что сегодня ночью ты лежала у меня в постели?
Она оттолкнула его и исчезла.
Он совершенно успокоился.
Теперь все прошло. Теперь он должен пойти домой. И может поехать к своей жене, ни слова не сказав Агае.
Вышел на улицу.
День угасал. Было уже совсем темно, и из мрака навстречу ему пробивались горящие глаза электрического света.
Люди толпами проходили мимо него. Вероятно, в театр.
Усмехнулся.
Дорога шла через парк Никого. Неподвижная пустая тишина.
Шел совсем медленно. В теле его, наверное, не было ни одного мускула, который бы не болел.
Вдруг он заметил какую-то черную массу, которая, казалось, скользила к нему навстречу: он не видел, чтобы она шла.
Остановился в оцепенении.
Черная масса была от него на расстоянии одного шага и также остановилась.
В безумном страхе он смотрел в ее сторону.
Из мрака выплыло, светясь, лицо с отвратительно искривленным, искаженным выражением и мучительно раскрытыми, сочащимися кровью, глазами.
Это был он сам!
Лицо, казалось, шевелится, открыло рот, двигало им, он услышал пронзительный крик..
В безумии он бросился на того, другого.
Но черная масса, казалось, отскочила и снова остановилась.