Заупокойная месса
Шрифт:
Вскочил: перед ним стоял он сам. Лицо было искажено от боли, а кровавые мертвые глаза пристально устремлены на него.
Он как будто врос в пол.
Видел, как его лицо задергалось, все мускулы забегали, все фибры начали биться, зубы явственно застучали друг о друга, глаза судорожно закрылись и опять широко раскрылись: он вылетел из комнаты, точно подгоняемый тысячею фурий, пробежал по улицам в поле, еще дальше, в лес, упал…
— Что теперь? Что теперь? — не переставая, дрожало
Смеялся в горячем триумфе, потом крикнул изо всех сил: слышал себя, чувствовал также сильную боль в легких, долго приходил в себя. Да, он кричал! Попытался найти причину этой боли в легких…
Мозг его встряхнулся. Сел и стал думать. Теперь ничего больше не чувствовал: один лишь далекий, тупой покой. Хотел дать себе отчет в своих мыслях, чувствовал, как что-то с трудом работает в его мозгу, не знал, о чем он думал, мучительно старался вспомнить это, но тщетно.
Так сидел он в тупом раздумье. Не знал, как долго он просидел так.
Вдруг почувствовал лихорадочный озноб и такой сильный, что не мог совладать со своим телом, — оно грозило распасться.
Встал, принялся бегать и бил себя по телу руками, так он всегда делал мальчиком, когда ему было холодно.
Потом стал снова бегать кругом и все бил себя при этом руками в грудь.
Вдруг сразу остановился.
— Дитя! Мое дитя! — вскричал он. — Мое дитя спасет меня, оно спасет меня — мое дитя, мое дитя, моя кровь!. — Прислушался: безжизненная, глухая тишина.
Где он? Где он?
Страх охватил его.
Он выбежал в открытое поле.
Кровавое сияние на небе! «Небо горит!» — промелькнуло у него в голове. «Сумерки богов! Теперь снизойдет Сын Человеческий, чтобы творить суд».
Стоял и, не отрываясь, пристально смотрел на огненное сияние в небе.
Воспоминание мучительно пробивалось из ночи его души. Счастливо вздохнул: там лежал город. А это здесь на небе — это только сияние электрического света.
— Мое дитя, моя жена, мое избавление! — снова пробежало в его мозгу.
Вскочил. Неслыханная энергия разлилась по его телу. Большими торжественными шагами шел он по направлению к городу.
О, он знает свое спасение, он знает то солнце, которое с очищающей силой погружается в его безумие.
Внезапно ужасный страх охватил его: Боже! Всемогущий Боже, что если ее нет здесь?
Побежал, забыл о своем теле. Весь он был лишь одно большое, бьющееся сердце, чувствовал, как оно касалось земли и подпрыгивало в диких прыжках; пришел в город.
Он пробирался потихоньку, медленно, как вор: чувствовал, что он погиб, если ее здесь нет.
Под конец почти полз. Не решался
Бесконечная радость колеблющимся светом прорезала его мозг, уцепился за ее руку, прижимал ее в себе, рвался к ней, гладил, ласкал ее и смеялся в безумном блаженстве.
Теперь все страшное ушло и забылось: крепко держал ее, не решался выпустить ее руку.
— Я ждала тебя вчера всю ночь, — тихо сказала она.
Он дрожал и едва мог идти: радость разбила его.
— Теперь я спасен. Через тебя — через тебя! — Я должен был сегодня умереть, но теперь я спасен. Ты меня возродила, — сказал он, размышляя.
Она говорила что-то.
— Вампир? — услыхал он.
В испуге остановился.
— Но разве ты не знаешь, что мы возрождаемся только друг через друга? — сказала она таинственно.
— Ты — ты… тоже? — пролепетал он.
Она не отвечала.
— Ты здесь? Здесь? — спросил он в ужасе. Ощупывал ее рукой.
— Ты здесь? — спросил он снова.
Начал заикаться и дрожать.
— Да, я здесь. Я беру теперь твою руку. Чувствуешь ее? О, как горит твоя рука!
Успокоился.
— Ты Агая? — спросил он спустя минуту.
— Это твой вампир?
Безмолвно кивнул.
— Ты не Агая? — спросил он снова после долгого молчания.
— Нет!
Наконец они пришли.
В этот раз ему показалось, будто они шли через бесконечный ряд коридоров, через безотрадную, покинутую пустыню комнат. Слышал тихое эхо своих шагов, как ритмическое, глухое биение сердца.
— Я не боюсь! — сказал он вдруг. Прошло много времени.
— Здесь! — сказала она наконец. Вздохнул.
— О! Я чувствую такую страшную усталость! Не мог различить, был ли это его или ее голос. Начал дрожать.
— Я с тобой! — она крепко держала его руку. Никогда не слыхал он такого темного голоса. Это было темнобархатное тело Агаи. Сердце его судорожно сжалось.
— Говори, говори со мной! — он сжимал ее руку.
— Ты так болен, ты так болен, — повторила она тихо и прижалась своей щекой к его.
Так сидели они долго, долго на краю постели. Стал спокоен и мягок, как дитя.
— Как ты добра! Как бесконечно добра! — прошептал он у ее губ.
— Ложись теперь. Я буду спать с тобой. Я буду держать тебя. Посмотри, посмотри, ты теперь так спокоен. Лихорадка твоя прошла.
Разделась и легла рядом с ним.