Завод
Шрифт:
— Ладно. Мое дело маленькое… Говоришь, до половины второго электрички ходят?
— Синьков крутанулся обратно к верстаку и достал с полки счеты.
Дуга вспышкой магния озарила лес и деревянный домик станции. И стало еще темней. Единственный фонарь источал неверный свет у края противоположной платформы, где притулилась билетная касса.
Кирилл хотел было спрыгнуть в снег, но его внимание привлекла одинокая фигура. Она расхаживала по освещенному бледному кругу, точно муравей, вокруг которого уложили веревочную преграду. Человек сильно прихрамывал. Кирилл сделал несколько шагов, всматриваясь. Сомнений
— Иван Николаевич! — в морозном воздухе голос прозвучал особенно чисто.
Человек остановился и, отстраняясь ладонью от падающего света, пытался разглядеть, кто его зовет…
— Куда это вы? — удивился старик Кириллу.
— К вам.
— Ко мне? Ну и ну. Не поздновато?
Теперь Кирилл увидел в тени у ограды чемодан.
— А вы вроде уезжаете?
— Уезжаю.
— Далеко?
— Далеко… Что-нибудь стряслось?
Старик согнул в спине свою высокую фигуру, точно, пытаясь разглядеть, что же стряслось с Кириллом.
— Хотел у вас… переночевать.
Они молча постояли в некоторой растерянности. Ветер качнул лампочку, и старик словно вспрыгнул на палубу круглой странной лодки. Он даже оперся рукой о столб, чтобы меньше болтало…
Объявился товарищ фронтовой. Письмо прислал. Мы с ним в одном дивизионе служили. Он — верхом, я — в полевом лазарете… Теперь директор конного завода на Алтае. Пишет — приезжай. Работы хватит. Лошади у него племенные… Вот я и решился. Ну ее, эту дачу, в самом деле… Вы на Алтае не были? Как там зимой?
— Прохладно, наверно, — Кириллу становилось грустно. — Не был я там.
— Не знаю. Взял шерстяное белье, но боюсь, озябну… Ничего, куплю там. Или одолжу временно, — успокаивал себя Иван Николаевич.
— А знаете, меня вызывали.
— Ну?
— Обошлось. Попеняли немного. Придраться-то не к чему, — и Кирилл рассказал все, стараясь не упустить и деталей. Старик слушал невнимательно. То и дело тревожно поглядывал в черную даль, откуда должна выползти электричка. Кирилла обидело это неожиданное равнодушие. Он так и не рассказал о том, как встретили его родители сообщение следователя. А хотел рассказать…
— Вы чего? — старик встрепенулся от внезапно наступившей тишины. — Все, что ли?
— Все.
— Обиделись?
— Я? С чего вы взяли? Каждый думает о себе… А вас что, не вызывали еще? Или когти рвете?
Старик взглянул на Кирилла серьезно и внимательно.
— Я сам был там, не дожидаясь. Несколько дней назад… Только я оказался им не нужен. Они знали, что я так, пустое место. Дутая фигура. Вроде вас, Кирилл… Только моим родителям они ничего не сообщили по вполне понятной причине.
Вдали блеснула и сразу погасла яркая звезда — фонарь электрички.
— Вот, Кирилл… Помните Остапа Бендера — граф Монте-Кристо из него не вышел. Из меня тоже. Ни мореплаватель, ни плотник. И, судя по всему, уже не выйдет. Да и кто мог получиться? Бегал за двумя зайцами. Из меня даже тотошник приличный не получился. Правда, на это были иные причины. Оно не хотело мириться, — Иван Николаевич похлопал ладонью по левой стороне груди. — Знаете, Кирилл, вот говорят: «Жизнь однообразна». Нет. Если ты занимаешься единственным необходимым тебе делом, нет. Однообразна она тогда, когда человек растерян. Радость в однозначности, в том, что ты нашел свою главную линию… Я боялся за вас, дружок. Искушения. Мишура. Соблазны… Мне хотелось, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Я вошел в вашу жизнь со стороны. Чужим человеком. Чужеродным. И кто
— Так что же случилось между вами и братом?
— Кирюша! Разве объяснишь? Если вы ничего не поняли из моих рассуждений, то ничего не объяснишь. Бывают ситуации, когда нет четкости в отношениях. Да и к чему они? Важны результаты… Только беспомощный человек ищет четкость да ясность. Беспомощный человек думает так: ладно, жизнь у неудачника-старика сложна, согласен. Но я, по крайней мере, должен знать, в чем ее сложность. И тем самым он упрощает жизнь… Если б я знал, в чем ее сложность, я б, пожалуй, многого мог избежать…
Электричка притормозила у платформы.
Старик подхватил чемодан и протянул руку. Кирилл подался вперед и поцеловал старика в холодную колючую щеку.
— Пока, Иван Николаевич. Может, свидимся?
Старик растерянно замешкался…
— Слушайте, если вы хотите переночевать на даче, ключ в почтовом ящике.
Он в последнюю секунду вскочил в вагон. Дверь зашипела со змеиной стремительностью, столкнув в середине обе свои половинки. Вагон вздрогнул и заскользил вдоль платформы.
Глава пятая
Греков терпеливо ждал, пока секретарша рассмотрит себя в зеркало, подведет губы, разгладит пальцами брови. Она вела себя так, словно была одна в приемной.
Он чувствовал, как в нем закипает раздражение, а ведь, прежде чем нажать кнопку лифта, дал себе словно не нервничать.
— Ба, некто Греков? Здорово, друг!
Греков увидел Шатунова, одного из референтов министра, и обрадовался. Шатунов был отличным малым. Балагур, весельчак. И головастый к тому же.
— К Леониду Платонычу? Верочка, такого человека заставляете ждать. Ай-яй-яй! Она у нас новенькая, так что извини, брат.
Секретарша благосклонно улыбнулась Шатунову.
— «Сам» занят. Готовится к коллегии. Я предупредила товарища. — И она улыбнулась Грекову, будто впервые его увидела. — Кстати, вам звонила женщина, оставила номер телефона. Она прибыла в командировку. — Секретарша протянула Грекову листок.
Греков принял листок и вышел в коридор, где, как он заметил, на стене висел телефон. Зажав между коленями портфель, Греков набрал номер. Никто не отвечал. Он был уверен, что звонит в гостиницу. Вероятно, Татьяна вышла позавтракать и сейчас вернется. В том, что на помощь ему пошлют Татьяну, Греков не сомневался. У Глизаровой нездорова мать да еще ребенок. Он так и рассчитывал, что пошлют Татьяну.