Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

79

Не гаснет в пустынном народе Золотая души купина. А с площади ночи не сходит Проститутка столетий – луна. Под сводом ни марша, ни лая. Акробаты-миры так тихи. Протянута сетка гнилая Из божественно-млечной трухи. А где-то вершинами скалит, Мышцы гор наливает земля, Чтоб с плеч заревых вакханалий Гирю солнца свалить на поля. Чтоб златом до крови зеленой Размозжить их, до первой травы, Чтоб

просто, как вербы, как клены, Засмеялись от солнца и вы.

80

О, смерть, о, вечный Рим вселенной, Пути планет к тебе ведут. Ты любишь воск, и воск отменный Кует из тела знойный труд. И песнь поет он, труд безумный. Зовется жизнью песня та. И за околицу, за гумна, – У песни слава золота. И в час зеленого рассвета С петлей луны на эшафот, Оставив мед в минувшем где-то, К тебе, о, смерть, мой воск взойдет.

81

Под фонтаном журчащего солнца, Что струями полудня сквозит, На ковре замурудном пасется Молчаливое стадо изид. Их нагие тела загорели, Загорел и под елью пастух. Был и больше, и жарче свирели Озириса цветок, что потух. Но никто не узнает об этом, Ни пастух, ни коровы его. Лишь с быком, одиноким поэтом, Тайну делит свою естество.

82

Пугает Пан голубоглазый, Вечерние болотца, вас. И небо в панике – не вазы, А звездные осколки ваз. И уголь месяца рогатый Из пепла сумрака торчит. Золотокожие закаты Как хворост жгли свои мечи. И страстной стали наготу жгли. Вином просвечивал закал. И в млечные ночные джунгли Как тигр мой вечер ускакал. И там в росе неопалимой Блистающего тростника Блуждает песней пилигрима Моя безбожная рука.

83

Веселый соловей не молкнет. Веселый гром в лесу ночном. И в лунно-золотой ермолке Мой старый сумрак за окном. И ты, родная молодуха, С любовью старою, как свет… Уж полночь бьют созвездья глухо В футляре млечном тысяч лет. То духа трепетное тело Крылами золотыми бьет. А там уж снова зажелтело, И новый день несет свой мед. И в сотах песни пальцы вязнут, Как ребра клавишей, лучи. День тянет к новому соблазну И в новую пучину мчит.

84

Таишься в утренней листве ты Несмелой птичьей пестротой. Зелено-синие рассветы Ладонью гладишь золотой. А там на площади небесной, Там в синеве, наискосок, Дорога тянется над бездной, Тая вселенной млечный сок. И там бесчисленные встречи Молекул

млечных вещества. И солнце солнц фонтаны мечет Не человеку в рукава. А человека нет. Напрасно Его в столетьях ищут, ждут… Рассвет лишь пастью сладострастной Кусает вязкую звезду.

85

Большою буквою любили Тебя отметить, Тишина. Не вечер был – огромный филин, Единый круглый глаз – луна. На ветке голубой сидел он. А в дереве вселенной дрожь. В листве созвездий поределой Как маятник качался нож. И кто-то буквою большою Слова простые отмечал, По телу пробегал душою, Метался молнией меча. А утро золотым прибоем В обои, в плечи, в потолок… И ночь, и день, – отдай обоим Весь полный песен кошелек.

86

По-вашему, проснулись птицы И оттого веселый звон. И солнце старое струится, И старый день опять зажжен. А я стучу чернильным клювом, По голубой коре стучу. Подайте уши, говорю вам, Я тку бумажную парчу. У дня не смазаны колеса, И в дышле распевает ось О том, что не рассвет белесый, Что небо жирное зажглось. И вкусный запах по планетам, И головы – цветы в чаду. И весело безумно где-то И гостью золотую ждут. А солнце славно чешет бок свой О кресло, о мое плечо… И горя больше нет, лишь боксом Живое всё увлечено.

87

Не лежит на месте камень, Через край рассветный мед. Страх холодными руками Сердце желтенькое жмет. С волками по-волчьи воют. Те же гимны. Та же тьма. Новых вывесок листвою Обрастают пни-дома. Языки флагов трепещут, Как у сеттеров в жару. Жажда страшная у вещи. Песни мертвецы орут. Разберем на кости, кости, Дом планеты разберем. Плечи всех гигантов, сбросьте В пропасть счастия наш дом.

88

Опять зажглась моя блондинка Веснушками листвы и звезд. И вихрь ее ласкает дико И в глушь зеленую зовет. И воет ей под ухом рыжим: Уйдем, любимая, туда, Мы тонким золотом забрызжем Запуганную зыбь пруда. Ты косы как заря распустишь, Я буду твой последний гость, Я выпью мед тончайшей грусти, – В заре как соты сад насквозь. Утихну я, и тихо ляжем Под рыжей яблоней высот. На золотом пруду лебяжьем Всплывет луны распухший плод. А ночь – вся в звездных пантомимах… И в пасть блестящую пруда Слетит с ветвей необозримых Последним яблоком звезда.