Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ширман Григорий Яковлевич

99

Я только пел, я не курил: Семашки слушался попросту. Теперь чуть звезды, – до зари За папироской папироску. Я звезды на бумагу свел, Зашелестели ярче, звонче… И вьется золотым червем, Клубится папиросы кончик. И снится мне в ночной печали, Что в Атлантиде за тоску Не лаврами певца венчали, А вениками табаку.

100

Я

хочу незаметным пройти, Чтобы волны пустыни бескрайной Схоронили навеки пути, Искривленные горкою тайной. Чтобы шли караваны столетий По могиле песчаной моей. Чтоб никто, чтоб никто не заметил Схороненных, как золото, дней.

101

Сколько вывесок и кличек, Сколько лавров и хулы… В шторма час кого приспичит В цепи строк ковать валы? В шторма час – стихий прогулка, Плоть их – бешеной рекой… Кто же их окликнет гулко? – Но тюремщик есть такой. Режет волны. Сталью вырос. Кровью черной льет душа. Ночь схватил за лунный вырез, Звездно краски он смешал. Дикий мед – из львиной пасти, Из кишок себе венок… И зовут безумца мастер, И тот мастер одинок.

102

Есть Нетова земля. Для многих Ее не существует, нет. Но строки вьют ее дороги, Цветами вьют иных планет. Весна и осень на земле той Живут как сестры меж собой, Зима похожа там на лето, Рассвет на вечер голубой. И тишина в траве высокой Поет кузнечиками там. И бегают земные соки Струями плоти по листам. И Пан, боготворимый всеми, Великий, вечностей пастух, В прекрасном стаде, как в гареме, На славном тешится посту. И раскрывает лапы шире И стебель комкает луча. И где-то там, в далеком мире Поэт курчавый величав.

103

В гробах шкатулок умирали Еще живые жемчуга, А гром уж с молнией скандалил, Ковал нахмуренные дали И крепко-крепко всё ругал. И кости зданий дребезжали, И кто-то крышу в барабан, И кто-то вдребезги скрижали, Гремучей молниею жалил И бездны мира колебал.

104

Опять на

плахе ночи канул, Как голова любимой, год. К певцу на ложе, к великану Денница новая идет. Скорей. Зари тончайшим мясом К бокалам глаз моих прильни. Молочным сумраком дымяся, Гаси последние огни. И ты уйдешь. И в ночь такую ж. Под звездную глухую медь… Бессмертная, лишь ты ликуешь Шехерезадой черной, смерть.

105

Радуйтесь, – петь я не стану, Выжму молчанье из грусти. Месяц свой коготь янтарный В сердце поэта запустит. Звезды в трапециях ночи Номер последний исполнят. Ветер мой лик обхохочет В третьем кругу преисподней. Будут и гимны, и ругань. Дни разлетятся, как стаи… На ночь метель лишь для друга Бедра сугробов оставит.

106

Я накипь твою золотую На заросли строк променял. Последние звезды воркуют На крыше зажженного дня. Я вижу, как сеют мужчины Всю злобу, всё счастье, весь яд… И, корчась от жажды пустынной, Их женщины влаги хотят. Я слышу, как рожь просыпается У ветра зари под бочком. А солнце тончайшие пальцы Кладет ей на плечи тайком. И крепче винтовку пера я. Как утро, безмолвен и строг. Костром я трещу и сгораю В блистающих зарослях строк.

107

В стекло листа строка стучится, Костьми ветвей слова стучат. Их учит осень, как волчица Любимых тепленьких волчат. В траву заря и сад осыпались. Ни волоска на полосе… Ах, звезд тысячелетний сифилис – У голой ночи плечи все. Стучись, строка, стучись приветом Всего, что потеряло мощь… За то, что ночь гуляла с ветром На золотых базарах рощ.

108

Прильнула рыжими власами, К ногам земным легла заря. И слов гирлянды вьются сами. И очи звездные горят. И пахнет ландышем дорога. И в белом женщина и я. Как струны, тело буду трогать Всей буйной святостью огня. Да будет то, что стыдно, – свято. На всей планете мы вдвоем. Ран струны счастья в листьях спрятал… А мы повязки все сорвем…