Здесь птицы не поют
Шрифт:
— Каком кверху!! Не помню я!
Видно было, что он раздражен, но постепенно успокаивается.
Когда он снова пошел, то был уже совсем спокоен.
— Извини, парень, нервы. Помню, как все стрелять начали. Сначала вроде ты стрелял? Потом, когда мы все палить начали, кажется, Юрка подстрелили. Геша этот толстый или капитан второй, не которого мы несли, а тот, что в пещере оставался…
— Виталий?! — Рогозин даже опешил. — Он же — «ни бэ, ни мэ»?
— А он ничего и не говорил, — упрямо продолжал дядя Вася. — Схватил «Байкал», да как начал во все стороны лупить… Того, второго-то капитана,
— А собака? Атас?
— Маламут-то этот? — переспросил дед. — Была собака. Только в пещеру она не сунулась. Это я уж потом ее увидел, когда наружу вырвался мимо четырехрукого. А рядом с ней начальник ваш стоял, лыбился, скотина. Я еще в селе понял, что с ним что-то не так. Потому и отказался.
Рогозин отлично помнил, почему на самом деле отказался от работы дядя Вася, но настаивать на правде не стал — куда важнее было узнать, что сталось с Юриком, Гешей и остальными.
— И что дальше?
— А дальше, — протянул старик, останавливаясь у обычной скалы и что-то выискивая на ее поверхности, — дальше появились еще люди. Сашка — Три пальца знаешь?
— Ага.
— Шепелявого?
— Знаю!
— Вот они и пришли. И с тыла в девять стволов на всю эту пакость и наехали. С ними еще люди были из ваших, пещерных, но тех я плохо знаю. Только из-за них мне и удалось наружу выскочить.
— Так наши победили? — обрадовался Рогозин. — Может, и Юрик жив?
— Не знаю, — пожал плечами дядя Вася. — Я ведь как рассудил? Там непонятно как и чем дело закончится, а начальству положено знать о том, что здесь происходит? Положено. И если вся эта катавасия у пещеры собралась, то, стало быть, путь по реке теперь свободен и нужно обязательно уходить, — он вынул из сапога какой-то трехгранный штырь с насечками и сунул его в расселину. — Вот я к лодке и рванул, пока они между собой там разбирались.
Рогозин смотрел в затылок этого человека и думал, что никогда бы не смог оскотиниться до такой степени — бежать с поля боя, бросив всех. И думал Виктор еще, что не об информированности какого-то далекого начальства болела голова у дяди Васи, а только лишь за собственную шкуру.
— Как же так, дядь Вась? — спросил он. — Там же все. Там же Юрик, Геша, Шепа? Ты же мог помочь?!
— Мог бы — помог бы! — бросил старик, старательно не смотря в глаза Рогозину. — Сам-то ты не больно-то задержался?
— Я думал, что все погибли! Я упал, потом отдача! Я только внизу, под холмом на ноги встать смог! Пока в себя пришел, все уже закончилось! Потом по моему следу черный спустился… Я не знал, что кто-то мог выжить!
Рогозину хотелось оправдаться, рассказать ход своих раздумий в ту злополучную минуту, вывернуться наизнанку — чтобы только о нем никто не подумал дурного, но по всему выходило, что оправдания ему теперь нет. Его карамультук мог сильно пригодиться тем, кто дрался с монстрами, а он в это время бежал, не чуя под собою ног!
— Ну вот и я пока в себя пришел — все уже закончилось, — после продолжительной паузы в разговоре сказал старик. — Очухался в лодке своей. И кто
Дядя Вася вынул свой хитрый стержень из скалы и поковылял дальше.
— Нам сюда, — он уперся рукой в самый обычный камень и надавил на него. — Помоги, не стой истуканом.
Рогозин толкнул скалу и часть ее, к его большому удивлению, поддалась, открывая черный зев небольшого хода.
— Ворота здесь большие, — сказал дядя Вася, шагая в открывшуюся темноту. — Только чтобы их открыть, нужно привод запускать. А он не работает. Здесь фонарь должен быть. Батарею я по весне менял, не должна еще сесть. Ага, вот он. Закрой за собой ворота, не стой там.
Глава 17. Под землей
Рогозин потянул кусок скалы за металлическую ручку, вмурованную прямо в камень, дверца легко скользнула в пазы и что-то в них щелкнуло.
Дядя Вася включил фонарь и Виктор понял, что оказался внутри скалы. Далеко в ее глубь уходил длинный туннель. По потолку на восьмиметровой высоте были развешаны светильники, но ни в одном не было целой лампы. По стенам вились жгуты проводки, остатки краски висели отслоившимися лохмотьями, а частью опали на землю.
Здесь не было сыро, как снаружи, здесь не было луж и сверху ничего не капало — Рогозин даже расправил плечи, — но зато пахло почему-то жженой проводкой.
Фонарь выхватывал из темноты то один, то другой фрагмент стены, потолка или пола,
— Пошли, — позвал его отошедший на десяток шагов дядя Вася. — Нужно съесть чего-нибудь, а потом придумывать, как выбираться. И перевязаться мне нужно, а то еще заражение какое-нибудь подхвачу.
Следующая дверь привела их к какому-то внутреннему посту: в щитовой будке имелся неработающий телефон, а на полу стоял сундук, в котором нашлась аптечка и немного продуктов — очень сухая пастрома неизвестного года выделки, жесткое печенье и пластиковая канистра с какой-то жидкостью.
— Будешь? — спросил дядя Вася, бултыхнув канистрой.
— Что это?
— Первач. Держу здесь для снятия стресса.
Рогозин отстранился:
— Не — е-е — е, — протянул он и сглотнул появившийся ком в горле. — Я больше никогда этой дряни в рот не возьму. Если бы не она, сидел бы сейчас где-нибудь в кафе на Невском…
— В четыре часа утра?
— Почему — в четыре утра?
— Потому что сейчас на твоем Невском четыре часа утра, — наставительно заметил дядя Вася, опрокидывая в заросший щетиной рот сразу граммов двести. — Кхе — кхе, — он откашлялся, но закусывать ничем не стал, — часовые пояса.
— Нет, — смутился Рогозин. — Ну не прямо сейчас. Я вообще.
— Ну нет, так нет, — дядя Вася еще раз отпил из горлышка и вытер рот рукавом. — А мне неможется что-то. Может это отпустит?
Они замолчали, только слышно было как хрустит на зубах печенье.
Через некоторое время Рогозин спросил, озираясь по сторонам:
— А где лужи крови?
— Это дальше, — дядя Вася показал дрогнувшим пальцем, — туда. За следующим шлюзом.
В неверных бликах фонаря видно было, как лоб старика покрылся крупной испариной, черты лица заострились, щетина стала торчать во все стороны как иголки у ежа.