Здесь птицы не поют
Шрифт:
— С Железноногим?
— С Железноногим? Да, — хохотнул Ким Стальевич. — С Виленом. Он Железноногим стал после неудачного эксперимента с одержимостью. Мы с ним — потомки шаманов. Правда, не здешних, а карельских. Отец Арсений нашел нас в середине тридцатых и привлек к работе. Я постепенно до его заместителя вырос, а Вилен так и остался мальчишкой на побегушках. Ему все хотелось своими руками потрогать. Дотрогался…
— Так сколько же вам лет? Вы что, вечный? — Рогозин недоверчиво улыбнулся.
— Много, Вить, очень мне много лет. Столько
Рогозин задумался. Информации было слишком много, он не успевал ее принять, переработать и усвоить. И вопросы — вопросы, вопросы один за другим рождались в голове, забывались и заслонялись новыми.
— Я присматривал за этим местом, — продолжал исповедоваться Савельев. — За порталом. Каждый год собирал экспедицию, приглядывался к изменениям здешним. А потом Вилен уговорил меня приехать и попытаться наладить с теми, кто ушел, контакт. Да я и сам хотел. Как видишь, у нас все получилось. Почти все. Не было бы истории с Моней, глядишь, и обошлось бы. Такие дела.
— И как человеку стать одержимым?
Савельев посмотрел на Рогозина так, будто впервые увидел.
— Зачем вам это, юноша?
— Интересно.
— Ну послушай, если интересно. Чтобы стать одержимым, человеку нужно умереть.
Савельев замолчал, задумчиво глядя в серую даль.
— Сначала, конечно, нужно провести определенный обряд, — поправился он. — А потом человек должен умереть. И в те несколько минут, которые доктора называют клинической смертью, в тело входит призванный демон. Лучше, если это будет якутский демон — с ними можно договариваться и потом без труда избавиться от них. Без своего Улу Тойона они не так сильны, как какие-нибудь христианские или там индуистские. Собственно, за этим я к тебе и пришел.
Рогозин даже немного отодвинулся в сторону:
— Вы хотите сделать меня одержимым?
— Тебя? Нет, что ты! — засмеялся Ким Стальевич. — Меня! Мне нужен сильный демон, чтобы я мог уйти отсюда к ним. Они вернулись обратно. Теперь, наверное, навсегда. И мне нужно с ними. Но мне нужно, чтобы кто-то проконтролировал мое превращение и проследил, чтобы я ушел правильно, понимаешь? Обряд уже проведен. Юэр здесь, рядом. Он только и ждет, когда мое тело ослабеет настолько, что он сможет проникнуть. Все, что тебе нужно сделать — выстрелить в меня. В нужное место, чтобы я кончался очень долго. Я, наверное, малодушен, но не могу на себя руки поднять…
— А ваши друзья? Им же человека убить, что два пальца…
— Они ушли отсюда. Да и будь они здесь, не стали бы этого делать. Они уже не совсем люди, даже мне их подчас трудно понять. Я спросил и мне ответили — нет. Но мне нужно туда, к ним. И поэтому я надеюсь на твою помощь.
— И юэр вселится в любое мертвое тело?
— Да, если тело даст ему хотя бы минуты четыре на адаптацию. Если умрет раньше — ему придется уйти.
Рогозин понимающе покивал:
— Нужно, чтобы вы умирали долго?
— Нет,
Сказать Ким Стальевич ничего не успел: сначала его голова раскололась на тысячу частей и брызнула во все стороны мелкими каплями и обломками, а затем раздался выстрел.
Рогозин схватился руками за свое окровавленное лица, протер глаза и уставился на безголовый труп Кима Стальевича. Ему было ясно, что никакому юэру вселиться в это тело уже не удастся.
— Получай, сука! — выругался поднимающийся с колена Геша, переломил ружье и выбросил гтльзу. — Я его от самого лагеря вел. Осторожный, сука.
— Ты что сделал?! — Рогозин не мог поверить в произошедшее. — Ты… как ты… Козел!
Он встал на ноги и, сжимая в руках тесак, двинулся к Геше.
— Я тебя сейчас…
— И на тебя патроны меня найдутся, — прошипел Геша. — Я тебя сразу раскусил, что казачок ты засланный. Как жареным запахло — свалил, мразота! Сейчас я тебе…
Договорить он не успел — звонко клацнул боек, вышла осечка, а второго шанса Рогозин ему давать не собирался: тесак вонзился в загорелую руку Геши. Громила заорал раненным медведем, отбросил изменившее ему ружье, выхватил из кармана нож Юрика и бросился в бой.
Они ходили по кругу, делали неумелые глупые выпады и Геша беспрестанно бормотал:
— Я сразу понял, что ты решил свалить. Кто первый к людям выберется, тот и будет прав, верно? А лучше даже, если выбраться сможет только один. Можно что угодно лепить, никто не поверит — свидетелей нет, — Геша не обращал никакого внимания на стекающую по руке кровь из широкой раны.
Каким-то чудом Рогозину удалось не задеть у противника ни артерию ни вену — кровь текла обильно, но не фонтанировала, Геша вполне мог прожить еще достаточно времени, чтобы воткнуть кривой нож в сердце врага.
— Но ты не рассчитал, пацанчик, — продолжал говорить он. — Нас, томских, не проведешь. И сегодня ты сдохнешь, как издох твой начальник. А я пойду дальше и…
Рогозин решился — он прыгнул вперед и одновременно махнул своим ножом, целя в горло громилы.
Наверное, Геша ничего подобного не ожидал, он даже не подумал уклониться от неумелого удара, только загородился ладонью раненной руки, лишившись двух пальцев, но все равно пропустив лезвие к горлу. Но зато он успел нанести встречный удар, попав своим ножом точно меж ребер Рогозину.
Из рассеченного горла Геши пошли кровавые пузыри, он отступил на несколько шагов и упал под елку. Тело его выгнулось дугой.
Рогозин не чувствовал боли.
Колени его подогнулись и он тихо осел на землю.
Теперь Виктор лежал на теплой куче прошлогодней хвои и безмятежно смотрел в небо, голубой краешек которого едва — едва проглядывал в прорехе облачной ваты, несущейся, казалось, прямо над вершинами древних елок.
Он лежал на спине, чувствуя, как с каждым выдохом из него уходит жизнь, буквально убегает по тонкой дорожке вытекающей из груди крови, пропитавшей уже, кажется, все вокруг.