Зелёное пальто
Шрифт:
Потом я простился со своей ночной пассией, пообещав когда-нибудь вернуться. Она, в свою очередь, пообещала мне родить еще одного яркого представителя их народности. Я не возражал.
Прилетел вертолет, и мы с младшей сестрой покинули это историческое место.
Из всего населения Нерчинска провожали нас только две дамы: будущая мать будущего профессора и корова, которая, бросив гоняться за газетами, погналась за нашим вертолетом.
Но теперь я был спокоен.
Я знал, что читать она не умеет, как, наверное,
Да и вообще коровы ни читать, ни летать не умеют.
По крайней мере в Нерчинске.
Как бы ни было прискорбно, но ни самой старшей сестры, ни ее следов нигде не обнаруживалось. Вертолетчики тоже поклялись, что такой пассажирки у них не было.
Стало понятно, что из Нижнеокска она отбыла, а сюда не доехала. Надо было искать где-то посередине.
Вертолетчики доставили нас в Читу. И там бросили.
Губернаторские люди, поняв, что мы без старшей сестры, тоже нас бросили.
И мы с младшей сестрой еле-еле с большой переплатой купили билеты до Нижневартовска. В общий вагон.
И не было бы счастья, да несчастье помогло.
В одном общем вагоне с нами ехал веселый нефтяник.
За бутылкой водки мы разговорились. Этот добытчик после третьего стакана стал рассказывать всему вагону об удивительной девушке, истинной россиянке. У которой даже на груди выколот патриотический лозунг.
– Сестра! – закричали мы с младшей в один голос.
– Где она? – затрясли мы нашего попутчика.
Ее, оказывается, по дороге в Нерчинск перехватили нефтяники, летевшие из Москвы.
Когда мы прибыли в Нижневартовск, там было минус пятьдесят. Даже пингвины от холода, не стесняясь, заходили в подъезды жилых домов и там грелись.
Сестру же нефтяники пригрели сами, разместив в местном санатории «Африканский Рай», где под пальмами отдыхали после вахт душой и телом.
Еле-еле нам удалось вырвать ее из цепких мужских рук, перемазанных черным золотом.
Едва мы прибыли в Нижнеокск, как старшая сестра получила приглашение посетить резиденцию Губернатора.
Там, в комнате отдыха в глубине своего кабинета, Губернатор быстро «прочитал» несколько раз, лежа на диване, надпись на груди моей сестры. Стал «россиянином» и успокоился.
Благодаря этому ликбезу наконец вся наша семья попала в милость и нам было поручено организовать прием «Царской семьи в изгнании».
Вдовствующая российская императрица, наследник и свита, путешествуя по Волге на пароходе, решили сделать остановку у нас в городе на один день.
Архивисты-монархисты срочно стали искать в секретных отсеках ОГПУ остатки дворянства в нашем Нижнеокске.
После долгих поисков и допросов в стенах бывшего здания КГБ двое признались, что они потомки дворян.
Один происходил из княжеского рода, а другой – из графского.
Граф законспирировался под учителя труда в школе для недоразвитых детей, а князь легализовался, став капитаном
Двор состоял из полуголодных титулованных эмигрантов, потомков бывшей дворовой знати.
На пристани всё было торжественно.
Резвился только царевич, десяти лет от роду.
Чопорные дворяне милостиво приняли приглашение на обед в ресторан «Охотник». По их лицам и поведению было понятно: они до сих пор считали, что только им принадлежат богатства Российской империи: золото, алмазы, газ, нефть и даже наши души.
Духовенство встречать не пришло, оно было занято куда более важным делом.
В которое, между прочим, был втянут и наш папа.
Мы, рожденные в СССР, воспитанные в полном религиозном невежестве, даже и не подозревали, что в России уже давно существуют две враждующие церкви со своими приходами и со своими патриархами.
Не признающие друг друга. Захватывающие храмы и вербующие прихожан.
Вдобавок объявились в огромном количестве секты американские, канадские, российские: баптисты, трясуны, крикуны, прыгуны, хлысты, мормоны, адамисты, немоляки.
Причем святые отцы, только что выступавшие за одну церковь, часто переходили в лоно другой и обратно. Чем еще больше запутывали простой православный народ России.
Запутали, конечно, и папу.
С целью поднятия своего авторитета каждая из церквей придумывала себе какие-то чудеса. Кто-то увидел чудо в «папе икающем». И потащили его с кремлевской площади каждый к себе.
И заметался наш папа от одного храма к другому. От одной рукопашной схватки к другой.
А так как папа был простой русский мужик, ему все эти теологические тонкости пришлись не по силам.
Нашел я его избитого, в изодранной одежде, босиком, посреди враждующих церквей.
Он стоял на коленях под проливном дождем и, не обращая внимания на гром и молнии, взывал к Господу:
– Боже! Если ты есть, вразуми, кто я и что я? Для чего ты, отец мой, создал меня? Неужто только на муки? Или я больше ни на что не гожусь? Не верю я в это. Не верю!
Вразуми меня, Господи. Веры желаю! Где истина? У какой из твоих церквей? Не дай душе погибнуть в поисках «Истины». Помоги, Господи!
Гром, молнии, шквальный ливень.
И мой отец, стоявший на коленях с воздетыми к небу руками, взывающий к Богу.
Как же это достали русского мужика, что он, горький пьяница, заговорил о душе и истине. Задумался, для чего, с какой целью появился на свет Божий.
– Папа! – с криком бросился я к отцу. Обнял его, прижал и, заливаясь слезами, потащил прочь от этого места.
– Пойдем, пойдем… – твердил я и упорно волок его в сторону ресторана «Охотник», где начиналось пиршество в честь посещения императорской семьи нашего Нижнеокска.