Зелёное пальто

Дэс Владимир

После бани голышом прыгают в ледяную прорубь и там зубами ловят осетров. В праздник 7 ноября [31] эти мужики слезают с печей. Стряхивают вшей. Надевают шапки со звездами на свои нечесаные головы и ходят по улицам, размахивая красными флагами. Потом перед трибунами под балалайки поют «Калинку» и с медведями пляшут в валенках гопака.

Поэтому интерес к нашей семье был огромный.

Старшую сестру уволокли поклонники поп-арта и выставили ее как экспонат с наколкой на ее огромной русской груди.

Младшая сестра

поехала осматривать частные тюрьмы. Особо ее заинтересовал электрический стул.

Мама, ностальгируя по своему детству, целыми днями бродила по пляжу Лос-Анджелеса в обнимку с нищими.

Там, на Venice beach [32] , как раз проходил съезд американских бездомных.

Папа же проходил курс подготовки на Аллилуйя.

Учился под музыку и джаз вести проповеди.

А я был окружен бизнесменами.

Они наперебой предлагали мне прямые оптовые поставки из Штатов в Россию крупных партий черной, астраханской икры и вологодского масла.

Дни были очень насыщены мероприятиями, и я с семьей виделся совсем редко.

Но перед самой церемонией нас всех собрали вместе.

На одну половину нашей семьи надели фраки, на другую – вечерние платья и фальшивые драгоценности.

В огромном лимузине подвезли во Дворец музыки для вручения премии «Золотой Глобус» в номинации «Самое оригинальное произведение». На бордовой дорожке под вспышками сотен фотоаппаратов красовался сам маэстро. Вокруг него крутилось такое огромное количество важных персон, что нашу семью быстро оттеснили в сторону. Только старшая сестра, блистая глубоким декольте, крепко держала маэстро за руку.

Прошли в зал.

На сцене вокруг красного рояля катался, как колобок, Элтон Джон в обнимку со своим мужем.

Потом поострили два американских комика. И наконец вышла дама с конвертом.

Вскрыла конверт. И объявила имя победителя.

Весь зал дружно и фальшиво удивился.

Но неловкость от фальши быстро прошла, когда вместе с маэстро на сцену за «Золотым Глобусом» вышел представитель крупнейшей японской фирмы по выпуску музыкальных дисков. Эта фирма, как оказалось, и была представлена «тем» продюсером на этом конкурсе.

После вручения премии все полезли обнимать ма эстро.

А я и вся моя семья оказались, как бы ни при чем. Потом, на банкете, о нас уже совсем забыли.

Мои расстроенные родственники быстро расползлись кто куда.

Посмотрев на всю эту несправедливость, я плюнул и пошел купаться в Тихий океан. Разделся и голый в воду.

Долго плавал.

Когда приплыл к берегу, сразу понял, что эта «продвинутая» Америка мало чем отличается от нашей «темной» России.

Во-первых, у меня украли всю одежду, а во-вторых, добирался я до гостиницы, прикрывшись лопухом, который рос так же, как и в России, в одной припляжной американской канаве.

На следующий день маэстро исчез.

Оказалось, японцы повезли

его в гастрольное турне вокруг света. А нас всех, «создателей» маэстро, и живых, как я, и полуживых, как мои дамы от бесконечных фуршетов, и почти мертвых, как мой отец от какого-то американского алкогольного пойла, погрузили на пролетающий мимо Лос-Анджелеса «Боинг» и грузовым классом отправили назад в Россию.

В России и даже в самом Нижнеокске никто не заметил нашего отсутствия.

Никто ни о чем не спрашивал. Никто никуда не приглашал.

Вернулись мы, конечно, счастливые, но уже бедные.

Так как все наши заработанные за последние годы деньги ушли на создание великого шедевра маэстро. А после того как я, ничего не понимающий в музыкальном бизнесе человек, переписал договор о продюсерстве на простое агентское соглашение, то еще остался и должен. На остатки денег от моего бизнеса и семейной недвижимости, я оплатил налоги и работу голландских мастеров, которые демонтировали орган, а потом увезли его вслед за маэстро в неизвестном направлении.

Маэстро несколько раз звонил, заверяя, что он помнит о нас, что он обрел вес не только в музыкальном мире, но и иных влиятельных сферах и что он нам поможет.

Я его слушал. Он говорил. А остатки нашего имущества и сбережения быстро таяли, как прошлогодний снег на ярком солнце.

И наконец наша семья осталась без дома, денег и работы.

Слава богу, старый барак на малой родине, где я вырос, не сломали.

И комната наша еще стояла пустой.

Туда мы и вернулись.

Папа, пошарив по углам, нашел свою заначку многолетней давности – чекушку [33] советской пятидесятишестиградусной водки.

Старшая сестра достала из-под бабушкиного матраса свою заначку – половинку тульского пряника.

Я сходил к соседям, принес пять стаканов. Мама постелила на скрипучий стол старую скатерть.

Младшая порезала все еще съедобный пряник папиной бритвой на пять частей.

Разлили четверку водки.

И вспомнив, как мы весело слетали в Америку, выпили.

За одним столом.

Все вместе.

Всей семьей.

Первый раз за всю нашу жизнь. И так нам стало радостно.

Что вместе!

Что дома! Мы обнялись и даже заплакали от счастья, забыв здесь, на Родине, о всех своих невзгодах.

О прошлом напоминало лишь обкомовское кресло, которое я когда-то переслал сюда во избежание неприятностей.

Кресло было добротное, большое и занимало почти полкомнаты.

После нашего мини-банкета папа уснул прямо в нем, свернувшись калачиком. Мама тоже уснула калачиком, но под ним.

Сестры в обнимку – на бывшем бабушкином матрасе.

Все уснули.

Один я не спал.

Смотрел на свою родню и думал: «Вот мы и дома. Как раньше. Но как же мы изменились. Стали другими. Совсем другими. Не похожими на…»