Зелёное пальто
Шрифт:
И наверняка эскадрилья бомбардировщиков разнесла бы в щепки не повстанцев, а сам Кремль. Впоследствии сославшись на «человеческий фактор», ошибку летчиков.
И тут наиболее напуганные члены избирательной команды губернатора решили выдавать разгоряченному электорату вместо целых левых башмаков их части: подметки, шнурки и стельки.
Народ еще больше возмутился, закипел и начал готовиться к штурму Кремля.
Ров под стенами стали закидывать предвыборной печатной продукцией. Из рекламных щитов кандидатов в губернаторы
И когда первые повстанцы уже были на кремлевской стене и стало казаться, что власть вот-вот падет, на площади перед Кремлем вдруг возникла громкая возня и от-туда потянуло селедочным запахом. Кто-то закричал:
– Братцы, там на площади селедку иваси бесплатно раздают!
Народ дрогнул. И дрогнув, хлынул, ломая лестницы, назад на площадь, за селедкой.
Оказалось, это верный друг и помощник губернатора, ударник капиталистического труда, вывалил целый КамАЗ селедки посреди площади.
Правда, история с этой селедкой была темная.
Дело в том, что водитель на КамАЗе сам, когда выпрыгнул из фуры с селедкой, был в одном правом ботинке. Не исключено, что он тоже был в числе повстанцев и наверняка хотел своей фурой протаранить кремлевские стены, но, совершив крутой маневр, опрокинул фуру. Хотя ударник капитализма утверждает, что его водитель просто потерял левый ботинок.
А по другой версии, именно он, водитель, был зачинщиком бунта, причем по прямому указанию все того же ударника капитализма, который сам метил в губернаторы.
Вот так перевирается история, которую мы будем изучать в школе. Со временем в учебниках будет сплошное вранье.
А истина – вот она… в этой самой книге.
Пока разбирались с селедкой, я быстро смекнул в эту пору башмачного восстания, что делать. Было понятно, что электорат, наевшись селедки, вспомнит о недоданных левых ботинках, а вспомнив, опять пойдет на штурм.
Тогда я снял свой родной левый ботинок, разул всех своих близких и стал левые башмаки швырять с Башни в толпу, объедающуюся селедкой. Перепуганные чиновники, вдохновленные моим самопожертвованием, а также желанием выжить и усидеть в Кремле, быстро разулись и тоже стали метать свои левые башмаки через кремлевскую стену.
В итоге башмаков хватило всем восставшим и даже осталось немного сотен лишних.
Оказалось, что чиновников в Кремле больше, чем жителей в городе. Народ обулся, вычистил площадь от селедки и поплелся по домам пить воду из-под крана.
Так я спас Кремль.
Но медаль за спасение Кремля мне не дали.
Хотя на губернаторский бал по случаю победы над «башмачным бунтом» приглашен был.
Придя на бал, я встал на парадной лестнице где-то посередке, не высоко и не низко, как и подобало по статусу и состоянию.
Губернатор поднимался по ступенькам, всем милостиво кивая и никого особо не выделяя. За ним шествовала свита
И вдруг губернатор с радостным стоном, широко раскрыв руки, бросается в мою сторону.
Я обрадовался. Значит, не забыли.
Но он, не обращая на меня никакого внимания, схватил и стал обнимать управляющего банком, что стоял рядом со мной. Да так неистово, что это действо стало казаться интимным.
Жена банкира, приревновав, тоже стала прижиматься к своему мужу, но со спины.
Так они и сплелись в тройственный дружный комок.
Все приглашенные на бал были удивлены.
Все знали этого длинного, худого банкира только как человека, внешне похожего на губернатора.
Но не более.
В молодости этот банкир с упоением пел на комсомольских вечеринках: «И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди…», а сейчас держал в своем банке воровской общак.
Да и уставной капитал банка был краденый, из конверсионных денег, которые были получены от американцев на переоборудование наших военных заводов в гражданские. Но раз полученные деньги были деньгами наших бывших врагов, то их как бы и не грех было украсть.
Так вот, этот банкир жил тихо. Ничем не отличался от остальных банкиров.
Потихоньку тратил конверсионные деньги. Финансировал криминальные структуры. Состоял в какой-то новомасонской секте.
В общем, ничего особенного.
Как все банкиры.
И вот тебе раз, сам губернатор прилюдно полюбил его.
Ни с того ни с сего.
Банкир даже онемел от изумления.
Наконец губернатор отлип от банкира и побежал вверх по лестнице за ошарашенной свитой.
Банкир сделал вид, что удивлен не меньше других.
Но я понял, что это неспроста.
Оглянулся, прикинул, у кого бы прояснить ситуацию.
Как раз мимо пробегал знакомый по рынку Вор, а сейчас советник это банкира по безопасности. Уж ему-то полагалось все знать.
Цап его за рукав и:
– Что, – говорю, – за дела с вашим банкиром?
Тот, узнав меня, скрывать не стал:
– В Москву перебираемся. «Нашего» российским министром ставят, вот заживем, – весело заржал он. И побежал дальше. Но мне после этого прояснения было не до смеха.
А в зале начался бал в честь победы над «путчистами».
Было накрыто огромное количество фуршетных столов.
Играл оркестр.
На подиум в центре зала поднялся губернатор со своей свитой.
Почти вся она состояла из новых лиц.
Где те его соратники-химики, которые вместе с ним строили палаточные городки на центральной площади, ходили со знаменами и плакатами, борясь за демократию и гласность? Где они? Где те, которые приходили ко мне на рынок и упрашивали помочь юнцу в желтых джинсах не сесть за решетку?