Зеленый фронт

Рус

– Стоять! Прекратить панику!
– на мгновение чей-то твердый командный голос перекрыл весь этот галдеж.
– Все оставаться на своих местах!
– но народ и не думал этого делать.
– Конюхов! К дверям! Закрыть выход! Никого не выпускать! Стоять, а то буду стрелять!

Бах! Бах! Хлесткие выстрелы прогремели в зале, отрезвляя обезумевшую толпу.

– Вот врач! Пропустите!
– в наступающей тишине слушался умоляющий голос.
– Вот...

Пожилой благообразный старичок, главный врач центральной больницы, волей случая нашедший время выбраться со своей супругой на представление Мессинга,

и оказался его спасителем. Сам артист скрючившись лежал посреди разломанных кресел, каких-то смятых сумок, плащей... Его руки продолжали обхватывать голову, словно спасая ее от разрыва. Из ушей протянулись темно-бурые дорожки.

– Расступитесь! Расступитесь, товарищи!
– старичок рьяно взялся за знакомое дело.
– Мне нужен свет. Вы тоже отойдите. Да, да, вы тоже!
– богатырского телосложения мужчина быстро отодвинулся назад.
– Так... что тут у нас?! Подложите что-нибудь на пол. Да, давайте это! Так...

Мессинг вздрагивал всем телом всякий раз, когда к нему прикасался врач. Твердые пальцы профессионала осторожно ощупали голову, горло, ища повреждения или раны.

– Где он?
– веки приподнялись и на врача уставились покрасневшие зрачки.
– Где этот человек?
– он говорил с трудом; в его речи появился непонятный акцент.
– Мне нужно с ним поговорить...

– Как же вы нас милейший напугали-то, - с усмешкой произнес врач, заглядывая ему в глаза.
– Что это с вами такое случилось? У вас был припадок? Эпилепсия?

– Что?!
– Мессинг непонимающе смотрел на старичка.
– Эпилепсия?! Какая...? Да, нет же! Это вообще сейчас не важно! Где тот человек! Мне надо с ним обязательно поговорить! Это очень важно!
– он вцепился в пиджак врача и начал умолять его.
– Найдите этого человека! Его другу нужна помощь... Вы слышите? Ему надо все передать! Обязательно передать...

92

12 ч. 23 м. 25 июня 1942 г. поселок Барановичи.

Центральная улица (бывшая «Коммунистическая») пересекала населенный пункт почти на всем его протяжении и упиралась в городское кладбище. В связи с этим, среди определенной части жителей поселка бытовала такая шутка: «Где бы ни строили коммунизм, он всегда ведет на кладбище».

– Хорошо..., - еле слышно шептал высокий тучный человек, важно вышагивая неплохо сохранившейся брусчатке.
– Порядок...

По обеим сторонам мелькали многочисленные вывески, исполненные строгим черным готическим стилем - «die Kommandantur», «Restaurant. Nur f"ur die deutschen», «Filmtheater. Nur f"ur die deutschen», «Adoptiv-Punkt», «Polizei».

– Подсоби, батюшка, - вдруг кто-то дернул отца Александра — священнослужителя Свято-Предтеченскогой церкви - за рясу.
– Христом богом прошу! Батюшка!

Благостное выражение мгновенно слетело с лица священника, едва он повернулся и увидел сморщенное старушечье лицо, закутанное в ветхий от старости пуховый платок.

– Опять ты Пелагея, - брезгливо скривив рот, пробормотал он.
– Ну... чего тебе надо?
– старушка пыталась приложиться к его ладони, но пухлая ладошка все время норовила избежать поцелуя.
– Говори скорее...

– Я же батюшка не за себя..., - поймав, наконец руку, она приложилась к ладони, от чего лицо батюшки скривилось еще больше.
– Не за себя прошу... За соседа Митрошку. Детишки же у него

малые остались! Малятки совсем. Цельный день голосят, не переставая! Как третьего дни забрали его германы, так и не слуху не духу..., - голос у бабули был звонким и разносился по всей улице.
– Что же это делается такое? Митрошка же генвалид! Кому он такой нужен? Калека! Кто же тепереча детишек кормить-то будет? Батюшка, подсоби! Родимый, Христа ради...

Про себя отец Александр благодарил бога за то, что на улице почти ни кого не было.

– Опять ты, дура-баба за старое принялась!? И убери ты от меня эту богомерзкую штуку! Сказано тебе, разберутся там и без тебя!
– прошипел священник, своими мощными телесами нависая над бабулей, которая тыкала в него крохотной деревяшкой.
– Что же тебе не …, - вдруг он поперхнулся.
– Ладно, Пелагея, иди! Иди! Завтре, поговорю я, - старушка вновь начала кланяться, бормоча благодарственные слова.
– Все, все, иди, - через какие-то доли секунды он уже не помнил ни о ней, ни о своем обещании.
– Да, это же Мыкола...

Отец Александр сделал несколько шагов вперед, продолжая пристально наблюдать за идущим шагов за триста человеком. Невысокий, плотный, тот уверенно шел в сторону здания больницы.

– Он, он, стервец, - священник с выпученными от ярости глазами, замотал головой, высматривая ближайший патруль.
– Мыкола! Стой!
– придерживая рясу руками, он побежал за ним.
– Стой!
– его подбитый гвоздями сапоги выбивали по брусчатке замысловатую дробь.
– Куда?!
– с хрипение воздух вырывался из разинутого рта.
– А! Давай! Так его, поганца!

Выбежавшие из какого-то кабака солдаты мигом сориентировались в обстановке.

– Stehen! Stehen!
– проорал первый солдат, мордастый детина в потертых штанах и выцветшем кителе.
– Kurt, halten Sie ihn!
– второй, едва бросив взгляд на запыхавшегося священника, кинулся на бегущего впереди него человека.

... Неожиданная встреча получила продолжение через несколько часов в здании комендатуры, куда священника препроводили на пару с задержанным.

– Я знаю, что вы прекрасно говорите по-немецки.... Вы поступили как истинный патриот!
– с пафосом по-немецки произнес полный человек, у которого на плечах тщательно выглаженного кителя которого тускло блестело серебро витых погон.
– Ваш поступок достоин награды, и поверьте мне, Рейх никогда такого не забывает, - в этот момент он многозначительно посмотрел на стоявшего немного в стороне молодого офицера.
– Давайте пройдем вниз и послушаем, что там рассказывает задержанный.

– Бандит, дядя, а не задержанный!
– с некоторой горячностью поправил его офицер.
– Его уже опознали! Это бывший староста села Малые Хлебцы..., - полковник вновь бросил странный взгляд на племянника.
– Да, да, Малые Хлебцы, где …

– Хорошо!
– одернули его.
– Пора.

Они не торопясь спустились в подвал, в котором с начала оккупации со всем удобством разместилась служба дознания. Там, внизу, их ожидала сюрреалистическая картина — посреди длинного помещения с низким кирпичным потолком, стоял небольшой столик, накрытый белоснежной скатертью. На столе стояло бутылка с красным вином и несколько тарелок с закусками.