Зеленый фронт

Рус

– Смотрите-ка, вроде жар спадает, - через некоторое время раздалось бормотание старого доктора.
– Повязку ему смените! Так... что тут у нас? Вы только поглядите!''.

В могильной тишине, установившейся на огромном пожарище, неожиданно прозвучал первый звук. Тук-тук-тук! Через некоторое время перестук вновь повторился, но уже в другой стороне! Между склоненными к земле деревьями замелькал черный хвост дятла. Он перелетал с дерева на дерево и то тут то там начинал с каким-то ожесточением долбить кору.

Через некоторое время одинокий перестук дополнился еще более странным звуком, доносившимся из многочисленных трещин в земле. В глубине пролегавших между корнями земляных нарывов

показалась медленно поднимающая к небу вода. Постепенно почти все щели заполнились; края трещин начали обрушатся, захватывая все большее и большее пространство поверхности под деревьями. Почва, еще недавно больше напоминавшая плотное полотно металла, стало настоящим болотом, в котором словно памятники стояли черные свечки обгоревших деревьев.

… Безумная по силе боль, еще недавно так терзавшая Лес, беспокоила его уже меньше. Она словно хамелеон сменила свой окрас и стала совершенно другой. Если раньше боль захлестывала его с «головой», жгла изнутри и выворачивала наружу, то сейчас он испытывал что-то совершенно иное. Его раны — трещины постепенно затягивались, безжизненные и высушенные поляны заполнялись прозрачной водой, а на еще ломких черных сучках зашевелилась мелкая живность. Опаленная страшным огнем кора на деревьях с треском лопалась и из под сухих, скрюченных и морщинистых пластов выглядывала нежная, темно-зеленая древесина. На открытых изломах стволов переломанных деревьев начала сочиться полупрозрачная жидкость, потом их медленно стало накрывать светлой и тоненькой пленкой, которая быстро твердела.

Лес «чувствовал», как оживало его тело, как с каждым новым отрезком времени оно все охотнее и охотнее отзывалось на его просьбы, как помертвевшие деревья-органы снова стали наполняться жизнью... Это было сладостное чувство — чувство тихого пробуждения с мягкой истомой от прошедшей боли — чувство долгожданного облегчения! Оно все сильнее захватывало его, заставляя раскинувшееся на сотни километров «тело» вздрагивать от переполнявшей его энергии.

… Почву начинала сотрясать легкая, еле уловимая, дрожь. В такт ей незаметно потряхивало и остатки обожженной листвы, опаленных звериных тушек и обугленных сучьев. Глубоко под землей свою лепту вносили и многочисленные переплетенные между собой корни, которые гигантскими змеями прокладывали под землей просторные туннели.

''Доктор, я могу открыть глаза?
– Андрей уже не ощущал сковывавших его ремней и привычной повязки.
– Матка боска! Почему кругом так темно? Я же ничего не вижу... Доктор?! Да, где вы все?
– кругом была настоящая тьма, в которой не было никаких полутонов.
– Доктор?

Он кричал в темноту, звал на помощь, но все было бесполезно. В ответ раздавалась лишь черная, как смоль, тишина.

– Как же темно вокруг..., - продолжал шептать он, совершенно ничего не понимая.
– Темно, темно. Я ничего не вижу..., - он попытался провести рукой по своему лицу, но совершенно ничего не почувствовал.
– Матка боска... Ничего нет!
– он с ужасом осознал, что вообще не чувствует своего тела — рук, ног, спины...
– Ничего нет. Совсем ничего нет, - в темноту шептал он.
– Что это т...

Поток его слов или мыслей внезапно прекратился. До него вдруг дошло, что больше нет никакого Андрея, что нет никакой больницы и нет никаких докторов вокруг. И все, что ему виделось последние мгновения, было не более чем фикцией, миражом!''.

Лес окончательно пробудился и скинул с себя черную прогоревшую корку старой «плоти».

124

27 июля 1942 г. В 120 км на северо-запад от г. Минска. Высота 12-28 — невысокий холм, который с одной стороны подпирало болото, с другой — непролазная дубрава. С высоты контролировалась единственная

в этом районе дорога от Минска к государственной границе. Именно поэтому мощный кулак немецких подразделений, собранный из оставшихся в живых и не поддавшихся панике солдат, ударил здесь, на стыке нескольких замкнувших очередной котел советских дивизий. Почти три тысячи человек, обезумевших от желания жить пехотинцев, поддержанные тремя десятками разнокалиберных танков перли по этой дороге так, словно за ними гналась сама смерть. Вследствие неразберихи их встретила здесь всего лишь неполная сотня курсантов Минского военного училища с четырьмя соропятками,

– Здесь еще один!
– со стороны раскуроченного прямым попаданием снаряда блиндажа раздался крик.
– Живой еще вроде. Носилки, живо!

Двое санитаров, копавшиеся до этого в еле заметной нитке траншеи, подхватили тканевые носилки и побежали на крик.

– Марчук, ротного кажется нашли, - из под вырванных из земли массивных бревен показалась командирская гимнастерка.
– Поддержки-ка бревно. Да, не так! Ну?!
– саперной лопаткой один из бойцов, прикомандированных к медсанбату, осторожно разгреб землю.
– Точно... старлей, - из под земли начали медленно вытаскивать неподвижное тело.
– Руку, руку, держи!
– рука вывернулась под неестественным углом, закрывая бледное, без единой кровинки лицо.
– Вот, так... Клади его сюды. Воды, Марчук!
– молоденький парнишка с санитарной повязкой на рукаве стащил с пояса фляжку и стал быстро отвинчивать крышку.
– Лицо сполосни.

Едва первые капли попали на грязно-бледное лицо, старший лейтенант ее слышно застонал. Бурые потеки осторожно скользнули с всклоченной челки вниз.

– Живой, - с улыбкой прошептал пожилой санинструктор.
– В медсанбат его тащите. Дотянуть должен... Молодой еще, - бойцы приподнял ротного и потащили в сторону от блиндажа.
– Досталось же им тут, - доставая кисет с махоркой, проговорил санинструктор.
– Совсем пацаны ведь... Жить еще и жить.

Он с кряхтением встал с колен и с болью оглянулся вокруг. Небольшой, с пятачок, холм, еще недавно изрезанный паутиной окоп огневых точек артиллерийских орудий, выглядел страшно. Он был весь перепахан — с севера на юг, с востока на запад — бесконечными воронками от снарядов, гусеницами танков, следами от немецких сапог и пуль. Практически каждый квадратный метр земли здесь был нашпигован килограммами когда-то смертоносного железа.

– Совсем пацаны..., - вновь с горечью пробурчал он, наклонившись к земле.
– Желторотики же, - на его черной от заусенцев и въевшейся грязи ладони лежал блестящий на солнце осколок снаряда; с острыми зазубринами, гладко отполированный, он выглядел хищным и жаждущим крови созданием.

Он с содроганием думал о том, что выпало на долю оборонявшейся здесь роты.

– Боец, ко мне!
– от резкого и жесткого голоса ушедшего в себя санинструктора чуть не подбросило.
– Бегом!
– чувствовалось, что обладатель такого холодного металла в голосе, ждать не любит.

Повернувшийся назад санинструктор на мгновение застыл с дымившейся самокруткой в зубах, увидев командира с петлицами наркомата внутренних дел. Огрызок цигарки выпал из его рта, а руки стаи машинально расправлять гимнастерку и поправлять съехавший в бок ремень.

– Товарищ лейтенант государственной безопасности, согласно приказу... значит-ца, - оробевший санинструктор вытянулся перед сотрудников госбезопасности.
– Вот разбираем, - санинструктор попытался кивнуть на остатки оборонительных позиций, но кивок вышел откровенно невнятный.
– ...и в медсанбат все, кого найдем, товарищ лейтенант государственной безопасности!
– резво закончил он.