Зеленый фронт

Рус

120

7 июля 1942 г. Брестский оборонительный район. Около двадцати километров севернее г. Бреста. Территория бывшей двадцать третьей пограничной заставы, на рубежах которой занимала оборону одна из частей 326-ой стрелковой дивизии.

– Вправо немного. Вправо, говорю!
– раздавалось со стороны небольшого пригорка, на котором два бойца заново устанавливали пограничный столб с гербом Советского Союза.
– Да, нет! Не туда! Вправо толкни!
– столб никак не хотел стать прямо.
– Вот, вот... Хорошо. Теперь герб. Герб поправь!
– наконец, крикнул старший лейтенант, руководивший восстановлением пограничной линии.

Бывшая застава располагалась довольно неудачно, если оценивать ее оборонительный потенциал.

После переноса государственной границы в 1939 г. в погранзаставу пришлось ставить почти в чистом поле — это оказалось единственное более или менее приемлемое место. Сами казармы для пограничников и одноэтажный хозяйственный корпус с ружкомнатой находились примерно в километре от протекавшей по границе речки. Немного в стороне от основных построек виднелась паутина вырытых траншей, которые бойцы в спешном порядке восстанавливали.

– Значит, так старшина, - старший лейтенант Маскаев ответственный за этот участок обороны, на планшете резал секторы.
– Приказ ты слышал. Завтра, максимум послезавтра, нам следует ожидать мощного удара с той стороны, - заросшим щетиной подбородком он кивнул в сторону речки.
– Ты ведь местный? … Ты чего?
– стоявший перед ним старшина чуть покачнулся.
– Илья Сергеевич?!
– всегда собранный, не унывающий боец «поплыл».
– Вот черт! Карташов сюда!
– со стороны груды кирпичей, год с небольшим назад выполнявшей роль ружкомнаты, метнулся коренастый боец.
– Держи его. Вот, так..., - вдвоем они осторожно положили старшину к каменной глыбе.
– Не пьяный вроде, - командир с сомнением повел носом , ничего не почувствовав.
– Илья Сергеевич? Давай санитара сюда! Подожди..., - вдруг рукой он схватил вскочившего на ноги бойца.
– Он плачет...

Это было странное зрелище. Старший лейтенант и один из его бойцов сидели на корточках возле третьего — плотного мужчины средних лет, у которого медленно текли слезу по лицу. Какое-то время он никак не реагировал ни на окрики, ни на похлопывание по щекам. Пока, наконец, прибежавший санитар не сунул ему под нос вату, смоченную в нашатыре.

– Убери..., - прошептал он еле слышно, пытаясь оттолкнуть руку с ватой от своего носа.
– Убери, клистерная твоя душонка, - санитар сразу же убрал вату.
– Не видишь что-ли худо мне?!
– его прежде бессмысленно блуждавшие глаза сфокусировались на лейтенанте.
– Худо! Старшой, воевал я здесь... Понимаешь, воевал, - руками он потянулся к вороту гимнастерке, чтобы ослабить его.
– Вот прямо тут, - он перевел взгляд на дальнюю часть траншеи, которая была выдвинута вперед.
– В окопе сидел с карабином. Рядом земляк мой с Полтавщины, Санька Мельников, - лейтенант подвинулся в сторону, словно почувствовав, что своим телом загораживает ему обзор.
– Почти шесть часов мы тут стояли..., - никто не проронил ни слова все это время.
– Сначала все думали, что провокация. Даже не стреляли в ответ, а потом они ударили минометами, - санитар непроизвольно покосился на покрытую воронками от мин площадку перед остатками казармы.
– Тогда только отвечать начали, да считай часть отряда как корова языком слизала... А мы, старшой, все равно держались!
– сквозь слезы продолжал рассказывать он.
– Они дадут пару залпов минами и в атаку идут, а мы им в Бога, душу … мать.... отвечаем, что мол стоим еще, сволочи, … держимся еще... А командир все слушал, не подходят ли наши из крепости, - старшина переводил взгляд с одного на другого, словно пытался спросить их, как же так случилось, что они все погибли, а он вот тут, живой сидит.
– Все говорил, что вот — вот подмога подойдет. Еще продержаться надо. Еще одну атаку отбить... Потом ранило его, а он все спрашивал, не слышно ли, как наши танки едут.

Он рассказывал и рассказывал. Быстро, захлебываясь от слез, говорил о сухой, горькой, удушливой взвеси, которая поднималась над окопами и которая мешала им дышать. Говорил о том, как их пулеметчик, когда кончились патроны, приладил к валявшейся рядом винтовке штык и никому не говоря ни слова бросился на врага. Говорил о том, как их забрасывали гранатами, обошедшие

их с фланга немцы...

– Почти шесть часов застава стояла, почти шесть часов немец не мог пройти дальше, - он с ненависть смотрел на стоявшие у небольшого подлеска ровные ряды аккуратных березовых крестов, с надетыми на них немецкими касками.
– В конце осталось нас пятеро из всей заставы. На всех три карабина, командирский ТТ, разбитый пулемет да горстка патронов …, - он опустил голову вниз.
– Позвал меня командир к себе. Иди, говорит, Илюха до крепости!
– его голос стал еле слышен и остальным приходилось напрягать слух, чтобы услышать все, что он говорил.
– Иди и передай нашим товарищам, что двадцать третья пограничная застава еще держится, что пока мы живы, ни один враг не перейдет государственную границу Советского Союза... Иди, говорит..., - он поднял голову и красными от боли и слез глазами посмотрел на лейтенанта.
– Веришь, старшой? Скажи, веришь?

Он не отрываясь смотрел на командира, словно тот оставался его последней надеждой, словно ждал от него приговора.

– Верю, старшина, верю, - хриплым голосом проговорил лейтенант.
– Ничего, Илья Сергеевич..., - он сжал рукой его плечо.
– Ничего... Вдарим им, да так вдарим, что места от них мокрого не останется! Ты посиди пока, - он хлопнул по плечу, попытавшегося встать старшину.
– Медицина, посмотри за ним. Мы тут пока сами.

Отойдя к линии траншеи лейтенант обернулся назад и увидел, как старшина, отмахиваясь от санитара, как от надоедливой мухи, тяжело встает. Поднявшись с земли, он вытащил пристегнутую саперную лопатку и пошел в сторону копавших бойцов. Уже через несколько минут остро отточенный и отполированный металл врезался в прокаленную солнцем землю. Видя с каким ожесточением старшина вгрызается в землю, лейтенант решил его оставить в покое.

… Однако к вечеру старшина вновь напомнил о себе, правда не сам лично, а посредством того самого ротного санитара.

– Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, - шевельнулся полог палатки.
– Товарищ старший лейтенант!
– снова раздался громкий шепот.

В палатку пролезла белобрысая голова санитара.

– Началось?!
– лейтенанта чуть не подбросила с расстеленной шинели.
– Вот, черт, лопоухий, - прошипел он узнав того, кто его разбудил.
– Ну чего тебе?!
– чуть не застонал он, растирая красные от постоянного недосыпа глаза.
– Сказано же было, до вечера всем отдыхать! Чего там?

– Так, это старшина..., - косноязычие бойца уже давно в роте стало «притчей во языцех», поэтому лейтенант с тяжелым вздохом закатил глаза.
– Ну, того, ... на реку он только что ходил. Ходил и бросал чего-то, - боец даже сделал махнул рукой несколько раз, словно показывая, что за движения тот делал.
– Ну и вот, - наконец, выдохнул он и уставился на лейтенанта.

С того после всего этого полувнятного рассказа сон словно рукой сняло. Он зашуршал рукой по месту рядом с собой, ищу портсигар.

– Говоришь, к реке ходил? Один?
– переспросил лейтенант, зажигая папиросу.
– Давай-ка,с тобой прогуляемся до туда, - оставив позади опешившего от такой прыти бойца, он пошел к реке — к тому месту, которое словно самой природой было приспособлено для переправы.
– Точно видел, как что-то бросал? И что?

С обеих сторон реки в этом месте были пологие берега, которые еще хранили коли от многочисленных колес. В засушливые дни вода здесь едва превышала метр, а сейчас примерно по шее взрослому было.

– Здесь?
– лейтенант встал на одно колено и стал внимательно осматривать берег.
– Тут же течение сильное, - пробормотал он, наблюдая, как в середине водного потока быстро пролетают кусочки веток, листья.
– Любую посылку унесет, хрен потом ее найдешь, - в принципе он и не верил в версию о старшине-предателе, но убедиться было не лишним.
– Войну он здесь встретил, боец. Наверное с товарищами ходил проститься, - командир смотрел, как солнце медленно скрывалось за макушками высоких сосен, выстроившихся в ряд на том берегу.
– Место уж здесь больно хорошее... Пошли.