Зеленый фронт
Шрифт:
– Не знаю, не знаю, Коба, - задумчиво сказал тот, в очередной раз протирая стекла очков.
– Разведупр последнее время остался почти без кадров. Голиков конечно мужик основательный, дотошный, но один он все не вытянет. Ему бы в помощь кого выделить... Посмотрю я у себя. Есть у меня на примете хорошие ребята.
– Ладно, иди, поздно уже, - проговорил Сталин, устало усаживаясь в кресло.
– Я еще посижу немного... Давай, давай, иди. Завтра поговорим.
Дверь за ним мягко закрылась и настала тишина.
– Чую я Лаврентий, нюхом чую, - шептал оставшийся один человек.
– Чую, что здесь что-то есть...
Он не все показал своему верному псу.
– Эх, Лаврентий, Лаврентий, не любишь ты работать в команде, - продолжал шептать хозяин кабинета.
– Все норовишь один да один, и чтобы все было под контролем... И чтобы никто ни ухом ни рылом... Чувствую, не доведет это тебя до добра!
В руках у него оказалась еще одна папка с бумагами. Он открыл ее и перед глазами оказались с десяток разнокалиберных бумаг, с тщательностью разложенных в хронологическом порядке с приведенной тут же небольшой аннотацией.
– Значит, немцы зашевелились, - вновь произнес он вслух, вглядываясь в нечеткий печатный текст.
– Так... Осуществляются карантинные мероприятия. Что у нас тут еще? Формируются специальные группы. Это у нас состав, численность. Ого! По сведениям радиоперехватов было изолировано более ста человек, из которых половина умерла в первые два дня.
Остро заточенный карандаш с нажимом прошелся по поля документа, оставляя небольшую заметку - «передать ученым для уточнения».
– Документ от 1 июля, - перевернул он очередную страницу.
– Приказ генерала Гейера об ужесточении карантинных мероприятий. Смотри-ка, как размахнулись! Это же почти 100 квадратных километров! … «Полностью изолировать! … Обеспечить тотальный контроль за всеми выезжающими немецкими подразделениями. Досмотру подлежат... В случае обнаружения случаев распространения эпидемии на гражданское население уничтожению подлежат все инфицированные, включая членов их семей...», - карандаш вновь сделал заметку - «разведупру разобраться».
– Это нельзя пускать на самотек!
С каждым новым документом ситуация становилась все более запутанной. При разговоре с Берией Сталин был практически уверен, что в этом районе немцы испытывали какое-то новое оружие. Все известные ему на тот момент факты очень хорошо укладывались в это предположение. Это и абсолютная секретность, и изоляция громадной территории, и карантинные мероприятия. Но дальше начали всплывать все новые и новые факты, которые говорили совершенно о другом.
– Если конечно у них что-то пошло не так, - размышлял он, пытаясь собрать воедино разные кусочки этой мозаики.
– И сейчас они заметают следы. Очень возможно, очень даже возможно... С другой стороны, что же тогда случилось с первой разведгруппой?
В его руках были несколько скрепленных друг с другом бумаг серого цвета от которых ясно пахло чем-то медицинским.
– «Дошли до места...». Это понятно. «Встретили связника и выдвинулись в указанный квадрат», - карандаш застыл над строчками машинописного текста.
– Какой-то бред! — вдруг вырвалось у него.
– Целая немецкая часть?! Дело рук партизан? Окруженцы? Чем больше бумаг, тем больше возникает вопросов! … Что же они там готовили? Как бы это потом не вылилось нам боком...
52
Та ночь, когда он вновь стал хозяином леса, явилась для него неким водоразделом,
«Назад хода нет!
– окончательно решил он.
– Хватит тешить себя надеждой, что когда-нибудь что-то может измениться! Нет! Теперь это моя жизнь! И я буду жить - жить так словно это последние мои дни...».
Не верьте мировым классикам, герои которых мямлили и тянули при решении судьбоносных для них вопросов; не слушайте также тех, кто рыдает на вашем плече от невозможности на что-то решиться. Это все бред! Любой вопрос, даже самый адски важный и жизненный, мы раскалываем в мгновение ока. Все наши поздние метания, страдания и сопли — это всего лишь страх перед тем, как сделать первый шаг или второй, или третий...
«Пусть я теперь другой, пусть у меня нет рук и ног, пусть у меня другой цвет глаз или совсем нет глаз, но я все же это я!
– распалял он сам себя.
– И мне тоже есть ради чего жить!
– перед ним вставали его близкие, друзья и просто знакомые, от чего как-то странно защипало где-то там глубоко внизу — в самой глубине.
– Вот ради них и буду жить! Буду жить их защищая!».
Расставив перед собой приоритеты, Андрей развил бурную деятельность. Если бы у него в этот момент вдруг снова появилась голова, то она в мгновение ока разбухла и лопнула словно гнилая тыква. Однако голова у него не появилась и поэтому...
«Посмотрим, что наворотил этот чертов безумец, - наконец, решился он проверить странное «шевеление» в своих владениях, доставшееся ему после поглощения своего противника.
– Наворотил-то, наворотил, просто настоящие катакомбы!».
Был ли тот другой безумцем или не был, правильно ли он делал или нет, наверное, сейчас это было совсем не важно! Главное, этот … оказался настоящим параноиком!
«К чему черт его дери он тут готовился?!
– Андрей уже думал, что полностью потерял способность чему-то удивляться.
– По всему лесу натыкал каких-то берлог!». Его ощущение леса как некого единого с ним целого возвращалось к нему слишком медленно... Что-то после этой схватки изменилось. Все пространство леса, что раньше было словно продолжение его сознания, стало одним темным пространством, которое пришлось открывать заново — шаг за шагом.
«Зачем ему все это было надо? Для чего?
– вопросы уходили в никуда — к адресаты, которого уже давно не было в этой реальности.
– Это же люди! Для чего ему нужны были люди». Андрей накрывал своим вниманием десятки и десятки глубоких берлог под корягами развесистых дубов и узких ям в стенках оврагов, где что-то копошилось, дышало, двигалось... «Что он с ними делал?
– в темных катакомбах, заросших густо переплетенными между собой мохнатыми корнями, свисали живые существа — птицы с переломанными косточками, мелкие зверьки с дико дергающимися лапами и закатанными куда-то верх глазками-бусинками.
– Черт! Черт! Что он творил?».