Едва только время стопчет все стрелкии резко замедлит шаг.Потянется вечер, тоненькой струйкойПрольется моя душа.Послышится шепот сбивчивый, странныйо маленьком доме, гдебездарный художник с ветром в карманеи парусом на холсте,где воздуха мало, времени мало,и комнаты так тесны,что мало надежды выкроить местодля женщины рядом с ним…Закончится вечер. Шепот прервется.Заметит ли кто-нибудь,что время тяжелой поступью сноваотправилось в дальний путь?..
* * *
Я
помню хрупкий голос твойс едва заметной трещиной.Ты медленно унес егона край земли. И тамты робко опустил егок ногам прекрасной женщины,чем заслужил согласиеи кофе по утрам.Пока вся пыль уляжетсяво впадины хрустальные…Пока весь свет нацедитсяв фарфоровую тьму…Пройдет так много времени,что все обиды старые,что все обиды глупыене вспомнить никому…
* * *
Мне снился сон. Над медленной рекойстоял туман. И тишина стояла.И даже одержимый расстояньем,уставший ветер стих. Вдоль береговшел частый дождь. И там, где пеленаредела, бледно проступали дали,виднелся силуэт. Я угадала,что это ты уходишь от меня.
* * *
Утонувшие в памяти разные города…Домики, садики, вялотекущее время…Долгота – словно трещина. Будто бы шов – широта.Чашечка кофе на завтрак. К ужину пончики с кремом.Вечереет. На площади светятся фонари…Тесная лавочка, где и напишется повестьо далекой провинции, где каждый день до заридолго на шумном вокзале ждет нас какой-нибудь поезд…
* * *
«Босая нога утопала в ковре…»К.С. Петров-ВодкинВ ковре утопает босая нога.Во тьме города утопают.Плывущие мимо ветра иногдапески оставляют на память.Еще в Самарканде не ночь, но ужетак тихо, спокойно, пустынно.И так непривычно светло на душепри виде привычной картины.Астральный орнамент, майолика, синьи золото, звездная россыпь.Стекаются в город вчерашние сныи нового зрителя просят.Впускают их в дом свой радушно, тепловсегда полусонные сарты.Предложат на ужин шербет с пастилой.Попросят остаться до завтра.Обычная ночь – ни любви, ни тоски,ни сна. И опять до восходас горячим дыханием ветра пескискрывают ушедшие годы.
* * *
Весна кончалась. Дождь быстрее шелпо городу. И ветер резче рвалсяслететь с горы. Смелее звуки вальсаиз окон выплывали. Хорошознакомая тоска скрывалась там,где были слаще запахи сирени,акации, катальпы, где сильнеестучало сердце, таяли цвета.Весь Пятигорск закутался в туман,был еле различим с большого тракта.Два путника в лиловом полумракеспешили, чтоб добраться дотемна.За сто рублей разменным серебромбыл снят турлучный дом с покатой кровлей.И Лермонтов, забыв про нездоровье,берется за гусиное перо.И пишет, пишет, пишет он показа окнами вершины гор светлеют,стекаются волнистые аллеи,слетаются крутые облака.Неловко погасив его звезду,в испуге ветер плачет
и небрежнона стол бросает лепестки черешни,предчувствуя какую-то беду.
* * *
Пески. Руины города. Тоска…Прекрасный повод пригубить арак…И знать, что время – самый сильный враглюбой тоски, что можно из пескапостроить новый город вдалекеот всех дорог, от суеты вдали,что ветер улетает налегке,свою тоску со мною разделив.
* * *
Придешь домой. Опять часы пойдуттебе навстречу. Вечер будет длинным,добыча – скромной (лишь один невинныйкороткий поцелуй). Опять по ту,другую сторону экрана будут знатькак прожит день, но знать гораздо хуже,чем знаешь ты. Опять остынет ужин.И будет брошен беглый взгляд назад.Где дом, где ветер, плачущий в трубе,сирень у дома, лодка у причала…То место, где берет свое началото время, что отпущено тебе…
* * *
Не плачь, муэдзин. Не проси на рассветеу солнца тепла и у ветра тревогио чахлых деревьях, что, сбившись с дороги,свернули в пустыню, где утренний ветерпесок, как свое непосильное бремя,роняет на кроны дерев постепенно.Как будто в песочных часах у Вселеннойкончается время… Кончается время…
Рис. А. Петелина
Проза
Татьяна Иванченко
Воскрешение сада
Все персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны.
Глава 1
Вступительная
Сад был огромен и весь пронизан светом. Деревья в нем были высоки и раскидисты, и повсюду яркими пятнами сияли цветы. Это теперь я понимаю, что было в нем всего-то десять-двенадцать соток, и деревья особой высотой не отличались, и цветы были самые обычные, но ведь тогда я была совсем маленькой девочкой, и с высоты своих немногочисленных сантиметров и совсем еще немногочисленных лет несколько преувеличивала и приукрашивала действительность. Тогда – поверьте, те, кто не помнит этого за собой! – мне удавалось видеть и различать краски, впоследствии исчезнувшие из моего взрослого зрения, какие-то невероятные их оттенки. В некоторых случаях мне удавалось проверить себя впоследствии – книги или вещи, где эти краски присутствовали, сохранились, и я рассматривала их с удивлением и спрашивала себя, что же такое видела я тогда? Например, на пестром махровом халате мне удалось обнаружить три совсем крохотных вкрапления ниток особенных цветов, больше нигде не повторявшихся. Сколько раз я с неиссякаемым любопытством выискивала эти микроскопические штрихи: темно-зеленый, салатный и сиреневый, – и какое эстетическое наслаждение я от этого получала! А в книге о вкусной и здоровой пище картинка с зеленым горошком на тарелке вызывала во мне чувства, никак не связанные с вкусовыми ассоциациями – так, наверное, ювелир чувствует глубину цвета и блеска драгоценных камней. Горошек этот был замечательно, фантастически зеленым!
Да, цвета играли особую роль в моих детских восприятиях, куда это все делось теперь? Может, выцвели нитки на махровом халате? И книжная страница пожелтела от табачного дыма, которым мы с дедом прокуривали нашу библиотеку много лет? Но цветы, цветы-то уж никак не могли побледнеть за прошедшие годы, и листья на деревьях не могли изменить своих оттенков, почему же теперь я не могу так остро и ярко почувствовать это разноцветное пиршество, эту радужную вакханалию? У Френсиса Годвина, автора XVII века, в его романе «Человек на Луне» прочитала я о красках, на Земле не существующих: «и определить этот цвет невозможно, не увидев своими глазами», – и вот теперь детство мое вспоминается как подобное фантастическое путешествие, красок этих я больше уже не увижу, только и остается утешение, что видела их когда-то.
Сколько же находила я удивительных вещей в своем саду! Как загадочный драгоценный янтарь светились капли смолы на стволах деревьев, и как янтарь были они то прозрачно-золотистыми, то темно-коричневыми, едва пропускавшими солнечный свет. Из подаренной мне книги о минералогии я черпала и черпала ассоциации: кисточки красной смородины – рубиновые брошки, одинокие ягодки черной – агатовые бусины, сердоликовые плоды алычи, аметистовые или изумрудные ягоды крыжовника. Какая же это была сокровищница!