Зелимхан

Мамакаев Магомет Амаевич

следы, а между тем с того самого момента, как они вышли

с вечеринки, и в самом деле за ними неслышно

следовала какая-то тень. Прижимаясь к заборам и замирая

от каждого своего неосторожного движения в густой

тьме, неизвестный шел за двумя друзьями, стараясь не

слишком приближаться к ним.

Абреки спустились в глухую балку «и прошли по

мостику через шумливую речушку. Тут же за речкой в

густом заброшенном саду стоял дом родственника

Аюба.

у которого они останавливались перед отъездом в

Грозный. Здесь были тогда оставлены их кони.

Вскоре в доме смолкли приглушенные голоса,

потухли огни. По двору, осматривая запоры у конюшни и у

ворот, последним дозором прошел хозяин.

А неизвестный, притаившийся под деревом на

той стороне речушки, дождавшись, когда уйдет и

хозяин, повернулся и исчез во мраке. Кругом ни

звука. Темная морозная ночь окутала аул мертвой

тишиной.

* * *

На рассвете, когда Зелимхан с Любом собирались в

путь, хозяин дома — полный краснощекий мужчина —

рассказал им о воззвании, с которым Веденский кадий

Оба-Хаджи и шалинский Юсуп-мулла обратились к

верующим.

— В прошлую пятницу в мечети при всем

народе зачитывали, — сказал он, обращаясь к

Зелимхану.

— Что же они там пишут? — поинтересовался хара-

чоевец, полой черкески протирая винтовку.

— Они говорят, что вы против шариата и

мусульманской религии, — отвечал хозяин, давая понять, что

все это касается лишь Зелимхана.

— Лично я или все абреки? — переспросил

Зелимхан, исподлобья взглянув на хозяина.

— Ты только, — ответил тот. — Об Аюбе там

ничего не сказано. Наоборот, наш кадий сказал, что если он

явится с повинной, власти его помилуют.

— Слышишь, Аюб, — горько усмехнулся

Зелимхан. — У тебя еще есть возможность стать мирным

человеком. Видно, ваш кадий добрый человек.

Аюб хмуро молчал. Не нравился ему этот разговор с

самого'начала. Ему очень не хотелось возражениями

раздражать своего родственника, но все же он не

выдержал.

— Саламбека уже помиловали. Совсем мирным

стал... — юноша сурово взглянул на своего

родственника. — И передай кадию, не верим мы царским

генералам.

— Почему ты так худо думаешь о нашем кадии? —

неодобрительно спросил хозяин у Аюба. — Он о тебе

так плохо не думает.

— Пускай свое хорошее он оставит себе!

Лицо хозяина помрачнело. Но он -преодолел гнев и,

с неловкой почтительностью поклонившись сидящему

Зелимхану, вышел в другую комнату.

Зелимхан тяжело вздохнул, морщась потер

ноющие

колени и сказал, повернувшись к Аюбу: :

— Ладно уж, пока тебя не уговорили сдаться в

«добрые» руки М'нхеева, .напиши-ка кадию письмо от

моего имени. — Зелимхан поднялся с места и начал

расхаживать по комнате, обдумывая слава будущего

послания к Оба-Хаджи.

Аюб молча достал из хурджина папку с бумагой,

ручку, чернильницу и присел к столу, стоящему возле

окна.

— Пиши, — сказал харачоевец и начал диктовать:

—- «Оба-Хаджи, зачем кичишься, что ты божий

человек, что пророк открыл тебе во сне и в видениях

будущее людей и двери в рай? Нет, ты не святой. Ты не

стоишь тени святого, и слово божье .не коснулось ушей

твоих. Ты шарлатан, которого надо убить раньше, чем

царского генерала Шатилова, ибо ты обманываешь

народ. Так говорит тебе Зелимхан из Харачоя...» Написал?

— Да, — ответил Аюб.

— Читай.

С большим напряжением прочитав письмо, Аюб

перевел дыхание и, устало откинувшись на спинку стула,

выжидательно смотрел на товарища.

— Хорошо написал, — сказал Зелимхан. — Сегодня

же отправь письмо в Ведено и сделай так, чтобы его

вручили лично Оба-Хаджи. А я съезжу к Эльберду в

Галашки и узнаю, не слышно ли чего нового о моей

семье.

— Как! Один? — воскликнул Аюб, и в голосе его

прозвучала тревога.

— Да, один. Я еще хочу наведаться и к

Одноглазому. Человек он, конечно, «скверный и мелкий, но

несправедливо было бы ему погибнуть от моей руки за

несовершенное предательство. Пусть сам произнесет себе

приговор. Ты же, как отправишь письмо, не позже чем

завтра поезжай к Зоке, возьми из нашей отары лучших

баранов и раздай их бедным людям. Ведь до курбан-

байрама остается всего два дня...

Шахида Борщикова срочно, чуть не под конвоем,

привезли в Грозный. Тут он был немедленно доставлен

з личный салон-вагон генерала Шатилова, который

отбывал в Тифлис для доклада наместнику.

Генерал встретил Шахида довольно холодно. Он

пропустил мимо ушей витиеватое приветствие, которое

еще в дверях произнес хитрый шалинец. Шатилов

смерил чеченца уничтожающим взглядом.

— Вы полагаете, господин Борщиков, что моим

терпением можно злоупотреблять? — резко опросил он.