Зелимхан
Шрифт:
— А-а, старый приятель! Ну, здравствуй.
Рассказывай, с чем пожаловал ко мне?
— Дело есть, господин пристав, — отвечал Багал,
стараясь улыбнуться и почесывая за ухом.
— Какое дело? Говори! — Чернов кивнул на стул,
– приглашая посетителя сесть. — Да говори же скорей!
— Скорей нельзя говорить, господин пристав, тихо
надо, — Багал оглянулся и, старательно прикрыв за
собой дверь, прошел к столу и присел на стул, стоящий
напротив
повторил он. — А вот делать надо скорей, потому что
Зелимхан уже все знает, — и он рассказал Чернову о
своем утреннем разговоре с абреком.
— Вот оно что!.. — задумчиво произнес пристав. Он
с трудом повернулся в кресле и тут же заохал от боли:
давала себя знать полученная недавно рана. — А когда
Зелимхан снова появится у тебя в доме? Не говорил он
– тебе об этом? — спросил Чернов, немного помолчав.
— Нет, теперь он не скоро приедет ко мне, —
ответил Одноглазый. — Зелимхан теперь очень злой стал,
будет всех убивать, пока не освободят его детей.
— Зачем же всех? — ехидно улыбнулся Чернов.
— Семья его уже отправлена в Енисейскую губернию
но приказу генерала Шатилова. Вот его пусть и
убивает. А мы что, мы маленькие люди.
— Так их уже сослали? — переспросил Багал,
беспокойно заерзав на стуле.
— Да. А что?
— Ничего, я так...
— Послуннай, Багал, — Чернов понизил голос и
нагнулся к Одноглазому через стол, — ты должен
обязательно узнать, когда к тебе снова придет Зелимхан, и за
день до этого сообщить об этом мне. Понятно?
Багал тупо молчал. Он думал о том, что
произойдет, когда Зелимхан узнает, что его семью сослали в
далекую Сибирь.
— Ты что, испугался или не слышишь меня? —
спросил Чернов.
— Хорошо, — очнулся Одноглазый и встал со
стула, только вот засаду не надо делать в моем доме...
Лучше где-нибудь на дороге, господин пристав.
Чутье ищейки подсказывало Багалу, что высылка
семьи знаменитого абрека последствиями может
коснуться и его.
— Ладно, иди теперь, а то я больше не могу,
рана разболелась, — сказал Чернов, поднимаясь с
кресла.
Одноглазый продолжал стоять как пень. Из того, как
дружелюбно разговаривал с ним пристав, он понял, что
оба они связаны одной веревочкой, и его хитрецкий ум
тут же прикинул: а нельзя ли сейчас хоть что-нибудь
выклянчить у Чернова?
— Господий пристав, — сказал он наконец, — ехал
сюда — жена просила платье ей купить, а у меня...
— Денег нет? —
делать? Правда, я и так израсходовался на тебя...
,Одноглазый продолжал стоять в дверях, пока
пристав, раскрыв ящик письменного стола, не поманил его
к себе.
— На вот, из своих даю, — сказал Чернов и
высыпал Одноглазому в ладонь рубля два серебром. —
Жене платье купить надо. Только смотри, не забудь о
Зелимхане.
— Спасибо, господин пристав, а насчет этого не
беспокойтесь, все сделаю, — низко поклонился Багал и.
пятясь, вышел из комнаты.
Выйдя на улицу, Одноглазый не спеша поехал на
городской базар, где купил еще теплый душистый чурек
и пару бутылок красного морса. За полтинник он взял
жене материи на платье, после чего, вполне довольный
собой, отправился восвояси.
За городом он лридержал было коня,
«намереваясь остановиться и перекусить, но не решился.
Теперь его пугал каждый кустик, встречавшийся на
дороге.
Солнце быстро опускалось за Столовую гору, и б
ущелье сгущались тени, когда Багал подъезжал к аулу.
Немного подумав, он свернул с дороги к лесу и
пробрался к дому задами, крадучись, как вор. Однако, увть
дев во дворе жену, спокойно выбивавшую коврик,
доносчик облегчение вздохнул и твердо решил больше
никуда носа не казать, пока не уберут Зелимхана.
* * *
О том, что его семья сослана в Сибирь, Зелимхан
узнал, приехав в аул Нилхой.
— Днем раньше я как раз носил им передачу, —
рассказывал ему Эльберд. — Мне и в голову не могло
прийти, что их так внезапно увезут.
— А передачу приняли? — спросил харачоевец.
— Да.
— И не пытались узнать, кто ты такой? — мрачно
поинтересовался абрек, поправляя ремешки на своих
суконных гетрах.
— Пытались, — отвечал Эльберд. — Но я сказал,
что Зелимхана не знаю, что одна Зезаг доводится мне
родственницей по матери, да к тому же маленьких
детей жалко.
— Кто сказал тебе, что их сослали в Енисейскую
губернию? — спросил Зелимхан, не поднимая головы.
— Один из надзирателей. Но это когда я пошел
туда уже второй раз и то — по секрету. Просил никому не
говорить о своем разговоре со мной.
Оба они умолкли. Зелимхан будто окаменел.
— Странно как: русский человек и так
сочувственно отнесся к нашим делам, — снова заговорил
Эльберд. — Я даже спросил его, почему так. А он сказал,