Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского

ШАБУЛЬДО Феликс

Зимой 1379/80 г. московские войска совершили глубокий рейд по территории Великого княжества Литовского, о чем имеется следующая летописная запись: "Тое же зимы князь великий Дмитрей Иванович, собрав воя многы и посла с ними брата своего князя Володимера Андреевича да князя Андрея Ольгердовича Полотьского да князя Дмитрея Михайловича Волыньского и иныя воеводы и велможи и бояре многы… отпусти их ратию на Литовьскыя городы и волости воевати. Они же сшедъшеся взяша город Трубческы и Стародуб и ины многы страны и волости и села тяжко плениша, и вси наши вои, русстии полци, цели быша, приидоша в домы своя со многыми гостьми". Летописец особо подчеркнул то обстоятельство, что "князь Трубческыи Дмитрии Олгердович[ь] не стал на бои, ни поднял рукы противу князя великаго и не бияся, но выиде из града с княгинею своею и з дђтми и с бояры своими и приеха на Москву в ряд к князю великому Дмитрею Иванович[ю], бив челом и рядися у него". [510] Таким образом, вслед за бежавшим во Псков Андреем Полоцким [511] отношения с московским великим князем специальным договором-рядом оформил и чернигово-северский князь. В основу этих заключенных в Москве договоров, следует полагать, был положен типичный для эпохи средневековья принцип вассально-союзнических отношений, с непременным признанием одной из сторон верховной власти более могущественного союзника. Следовательно, договор 1380 г. между Дмитрием Московским и Дмитрием Ольгердовичем необходимо рассматривать как выход Чернигово-Северского княжества из состава Великого княжества Литовского и присоединение его к возглавляемой Москвой союзно-вассальной коалиции княжеств Руси.

510

Рогожский летописец. – Стб. 138.

511

НПЛ. – С. 375; Флоря Б. Н. Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле. – С. 158–160, 162.

В советской историографии уже обращалось внимание на внешнеполитическую деятельность московского правительства накануне Куликовской битвы, и в частности на литовско-москов- /116/ ские отношения в этот период. Последние

во многих аспектах рассмотрены И. Б. Грековым, отметившим крайнюю неустойчивость политической ситуации в Восточной Европе вследствие "непрекращающейся перегруппировки сил, когда ни одна из соперничающих сторон не обладала очевидным превосходст- вом". [512] Он же высказал мысль о том, что, учитывая проявившуюся в то время тенденцию к отделению от Москвы Рязани, Нижнего Новгорода и Великого Новгорода, московское правительство тем энергичнее добивалось расширения круга союзников путем привлечения "под свои знамена князей из Залесской Руси, а также Руси Юго-Западной – Руси Литовской", указав еще одно направление дипломатической деятельности Москвы – установление "скрытых пока контактов с определенными кругами западнорусских феодалов, а возможно, даже с самим митрополитом Киприаном и князем Кейстутом" с целью сковывания антимосковской и проордынской инициативы тогдашнего главы Великого княжества Литовского Ягайла. [513] Результаты этой деятельности явились важными обстоятельствами, сыгравшими положительную роль в исходе битвы на Куликовом поле. Взгляды, близкие к такой оценке политических факторов, содействовавших разгрому мамаевой Орды, в свое время высказывали М. Н. Тихомиров [514] и Л. В. Черепнин. [515] Эта концепция нашла отражение и в ряде исследований, посвященных 600-летию Куликовской битвы. [516] Среди них следует выделить работы академика Б. А. Рыбакова [517] и Р. Г. Скрынникова, [518] в которых особо подчеркивается опасность, таившаяся для коалиции княжеств во главе с Москвой в дипломатической договоренности между Мамаем и Ягайлом, резко ухудшившей внешнеполитическое положение Северо-Восточной Руси и оказавшей парализующее влияние на ее освободительную борьбу.

512

Греков И. Б. Место Куликовской битвы в политической жизни Восточной Европы конца XIV в. – С. 134.

513

Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 92, 104.

514

Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 г. // Повести о Куликовской битве. – М., 1959. – С. 353, 355.

515

Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV веках. – С. 607, 608, 613.

516

См., например: Пашуто В. Т. Возрождение Великороссии и судьбы восточных славян. – С. 41–43; Кирпичников А. Н. Куликовская битва. – С. 46, 50; Кучкин В. А. Русские княжества и земли перед Куликовской битвой. – С. 111; Флоря Б. Н. Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле. – С. 162–167; Заремба С. З. Куликовська битва та її історичне значення. – К., 1980. – С. 56–60. Историографический обзор литературы, посвященной Куликовской битве, в том числе вышедшей в свет в связи с ее 600-летием см.: Горский A. Д. Куликовская битва 1380 г. в исторической науке // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. – С. 15–42.

517

Рыбаков Б. А. Куликовская битва (речь в Колонном зале Дома Союзов) // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. – С. 12.

518

Скрынников P. Г. Куликовская битва: Проблемы изучения. – С. 48, 49.

Таким образом, расширение политического сотрудничества с подвластными Литве княжествами Руси являлось на исходе 70-х гг. XIV в. важнейшей внешнеполитической задачей правительства Дмитрия Московского. Решая ее, оно уделяло значительное внимание тем княжествам Юго-Западной Руси, которые непосредственно граничили с предполагаемым районом боевых действий. Таким стратегически важным районом была территория юго-восточных окраин Великого княжества Литовского, которая могла послужить местом встречи войск Мамая и Ягайла и операционной базой для их совместного похода на Москву. [519] Отсюда становится понятным то особое значение, какое приобретала накануне решающей схватки с Ордой политическая ориентация княжеств данного региона, и, в первую очередь, Чернигово-Северского и Киевского. Но если политические позиции правящих верхов первого из них достаточно выяснены по летописным сви- /117/ детельствам, то об ориентации киевского боярства и князя Владимира Ольгердовича, в сущности, ничего неизвестно.

519

См., например; Флоря Б. Н. Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле. – С. 163–164.

События, связанные с походом московской рати зимой 1379/80 г., наиболее подробно рассмотрены И. Б. Грековым и Б. Н. Флорей. Оба исследователя признают неустойчивость внутриполитических позиций великокняжеской власти Ягайла. При этом если И. Б. Греков допускает не только существование оппозиции литовской великокняжеской власти как в самой Литве, так и в подвластных ей землях Руси с самого начала правления Ягайла, но указывает также на наличие скрытых политических контактов определенной части оппозиции с Дмитрием Московским, [520] то Б. Н. Флоря видит в ней "отзвук недовольства боярства "русских" земель направленностью внешней политики Великого княжества" и тяготение "местных феодалов к великорусскому центру". [521] И. Б. Греков совершенно верно, на наш взгляд, объясняет причину похода московских войск стремлением великого князя Дмитрия Ивановича предотвратить разгром "своих союзников на Северщине" Ягайлом. [522] Б. Н. Флоря, отмечая стремление Москвы поставить территорию юго-восточных окраин Великого княжества Литовского под свой контроль, указывает на позицию "находившегося в Трубчевске сына Ольгерда Дмитрия" как на фактор, способствовавший успешному решению этой задачи. [523] Как видим, у обоих исследователей нет принципиального расхождения в оценке событий 1379/80 г. на Чернигово-Северщине. Они, однако, не ставят их в прямую связь с процессами консолидации антиордынских сил и политического объединения Руси под эгидой Москвы, в частности с принятой в 1374 г. в Переяславле программой действий против Орды, хотя и близки именно к такому пониманию. Между тем имеются веские основания считать, что открытый переход обоих Ольгердовичей на сторону Москвы накануне Донского побоища явился результатом реализации общерусской политической программы, а круг ее приверженцев в Великом княжестве Литовском не ограничивался лишь полоцким и чернигово-северским удельными князьями.

520

Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 98–100, 128.

521

Флоря Б. Н. Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле. – С. 156, 159, 164.

522

Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 100.

523

Флоря Б. Н. Литва и Русь перед битвой на Куликовом поле. – С. 164.

У нас нет прямых свидетельств того, что подобно Дмитрию Ольгердовичу киевский князь в канун решающего противоборства с мамаевой Ордой придерживался промосковской ориентации. Можно, однако, указать на факты, косвенно подтверждающие данное предположение. К ним, в первую очередь, следует отнести сообщение Хроники Быховца о том, что "… князь Владимир бегал в Москву и тем пробегал отчину свою Киев". [524] Эта летописная запись отражает официальное отношение литовского великокняжеского правительства к каким-то действиям киевского князя, послужившим основанием для отрицания наследствен- /118/ ных прав за его внуками на Киевское княжество в середине XV в. В научной литературе эти действия обычно относят к 1393– 1394 гг. и трактуют, как обращение Владимира Ольгердовича за помощью к Москве в связи с намерением литовского князя Витовта отобрать у него Киев и передать его Скиргайлу Ольгердовичу. [525] Однако подобная интерпретация не соответствует ни характеру политических связей киевского князя с правителями Московского великого княжества в тот период, ни его политическому положению среди феодальной знати Великого княжества Литовского, ни, наконец, мере его провинности перед великокняжеской властью Литвы, которую, с точки зрения этой власти, летописец квалифицировал, в сущности, как измену государственным интересам. Все это заставляет датировать "бегство" киевского князя в Москву более ранним временем и поставить его в один ряд с подобными действиями Андрея Полоцкого и Дмитрия Ольгердовича, князя чернигово-северского.

524

Хроника Быховца. – С. 103; см. также: ПСРЛ. – М., 1975. – Т. 32. – С. 162.

525

См., например: Клепатский П. Г. Очерки по истории Киевской земли. – С. 30; Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 204.

Политические позиции киевского князя на рубеже 70–80-х гг. XIV в. становятся понятными, если учесть его тесное сотрудничество в то время с митрополитом Киприаном и взаимоотношения последнего с правителем Московского великого княжества. О полном взаимопонимании между Киприаном и Владимиром Ольгердовичем свидетельствует уже упоминавшаяся деятельность Киприана в 1376– 1378 гг. в качестве митрополита киевского и литовского на территории Киевского княжества по укреплению экономических основ митрополии, которая была бы невозможной без всемерной поддержки высшей светской власти в Киеве.

Гораздо труднее охарактеризовать

сложные и нередко противоречивые отношения Киприана с Дмитрием Московским на исходе 70-х гг. Известно, что после кончины митрополита Алексея (12 февраля 1378 г.) Киприан предпринял несколько попыток реализовать свои права на митрополию "всея Руси". Однако Дмитрий Московский, сообразуясь с собственной политической программой и видя в Киприане, прежде всего, ставленника Ольгерда и князей Великого княжества Литовского, предпочел сотрудничеству с ним поставление в московские митрополиты своего кандидата, архимандрита Спасского монастыря Михаила (Митяя). [526] Поэтому, когда в июне 1378 г. Киприан прибыл в Москву, он был арестован и изгнан обратно в Киев, о чем сообщил своим московским единомышленникам Сергию Радонежскому и симоновскому игумену Федору в грамоте от 20 июня того же года. [527] В ней Киприан, объясняя свои политические позиции, представлял себя в качестве доброжелателя московского великокняжеского дома и приверженца его политического курса на Руси, /119/ в подтверждение чему приводит ряд примеров, а также единства русской церкви. В конце послания Киприан упоминает о намерении ехать в Константинополь, чтобы искать защиту у патриархата и собора. [528]

526

Подробнее об этом см.: Прохоров Г. М. Повесть о Митяе… – С. 40–101; Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 113–127; Meyendorff J. Byzantium and /172/ the Rise of Russia: A study of Byzantine-Russian Relations in the Fourteenth Century. – Cambridge, 1981. – S. 206–221.

527

Памятники древнерусского канонического права. – № 20. – Стб. 173–186.

528

Памятники древнерусского канонического права. – № 20. – Стб. 186.

Вслед за Киприаном в двадцатых числах июля 1379 г. из Москвы во главе большого посольства отбыл в Константинополь за патриаршим постановлением Михаил-Митяй; а за ним тайно, нарушив данное московскому великому князю слово, направился также в Константинополь его противник и обличитель суздальский епископ Дионисий. Уже возле стен Константинополя Михаила-Митяя внезапно постигла смерть. Сопровождавшие его церковные иерархи решили все же исполнить волю Дмитрия Московского и рекомендовали патриаршему собору вместо Михаила-Митяя поставить митрополитом "всея Руси" другого, избранного из их среды, кандидата – Пимена. [529] Одновременно они обвинили Киприана в незаконном присвоении сана киевского митрополита. Со своей стороны, прибывший в Константинополь ранее московского посольства Киприан также настаивал на "предоставлении ему, вместе с Киевом, и Великой Руси". [530] В июне 1380 г. собор постановил оставить Киприана "митрополитом только Малой Руси и Литвы", а Пимена – "рукоположить… в митрополита Великой Руси, наименовав его и киевским, по древнему обычаю этой митрополии". [531] Решение относительно Киприана собор мотивировал тем, что Киприан прежде времени возвратился в Киев, а следовательно, "не находится на лицо, дабы мог быть совершенно осужден, по канонам". [532] В соборном определении указана наиболее вероятная причина этого поступка: киевский митрополит, "по-видимому, не ожидая для себя никакой пользы, если в его присутствии будет разбираться вопрос: что должно сделать по просьбе послов из Великой Руси? – тайно убежал, ни с кем не простившись". [533] Дионисий возвратился в свою епархию в сане архиепископа суздальского, нижегородского и городецкого. [534] Созданная при участии Киприана в сентябре-октябре 1382 г. летописная Повесть о Митяе сообщает, что Дмитрий Иванович "князь же великий не всъхоть Пимина приати" и тотчас же подверг его опале, заявив: "Нъсмь послал Пимина в митрополиты, но послал его, яко единого от служащих Митяю". [535] Великокняжеская опала имела и другую, более существенную причину – к тому времени в Москве уже пребывал главный конкурент Пимена – Киприан, приглашенный Дмитрием Московским в качестве митрополита "всея Руси".

529

Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 120–122.

530

Памятники древнерусского канонического права. – Прил. – № 30. – Стб. 176.

531

Памятники древнерусского канонического права. – Прил. – № 30. – Стб. 180.

532

Памятники древнерусского канонического права. – Прил. – № 30. – Стб. 180.

533

Памятники древнерусского канонического права. – Прил. – № 30. – Стб. 176.

534

Памятники древнерусского канонического права. – Прил. – № 23. – Стб. 199–204; Продолжение летописи по Воскресенскому списку. – С. 48.

535

Симеоновская летопись. – С. 125.

В чем же причина переориентации московского великого князя и какую роль в этом сыграл Киприан и круги светской и духовной феодальной знати, стоявшие за ним? Отвечая на первый из /120/ поставленных вопросов, исследователи обычно определяли время приезда Киприана в Москву маем 1381 г. и рассматривали его как прямое следствие победы на Куликовом поле, что, на наш взгляд, верно лишь отчасти. Так, И. Б. Греков, совершенно справедливо указав на существование скрытых политических контактов между Киприаном и Дмитрием Московским еще в пред-куликовский период, тем не менее, сделал вывод, что только "после Куликовской битвы (великий московский князь. – Авт.) смог приступить к реализации общерусской программы, к установлению сотрудничества с митрополитом Киприаном". [536] Появление Киприана в Москве в 1381 г. И. Б. Греков объясняет тем, что "после одержанной победы и превращения Москвы в главный центр консолидации русских земель Киприан с его планами создания общерусской митрополии стал естественным союзником Дмитрия Донского". [537] Разделяя мнение известного ученого о том, что с победой на Куликовом поле были созданы условия для перехода к явным и официальным формам политического сотрудничества между Дмитрием Донским и Киприаном и теми политическими силами, которые они возглавляли, отметим, однако, что сама Куликовская битва явилась результатом реализации общерусской программы и достигнутого накануне ее военно-политического единства большей части "Русской земли".

536

Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI вв. – С. 64– 65; Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. – С. 133, 138–139.

537

Греков И. Б. Место Куликовской битвы в политической жизни Восточной Европы конца XIV в. – С. 135.

Попытку отойти от историографической традиции сравнительно недавно предпринял Г. М. Прохоров. Он поставил под сомнение одну из летописных версий, согласно которой связанная с приглашением Киприана весть о смерти "нареченного" митрополита Михаила-Митяя достигла Москвы лишь спустя полтора года, как она свершилась, одновременно с приходом послов от воцарившегося в Орде хана Тохтамыша. "Итак, – резюмирует свои наблюдения Г. М. Прохоров, – осенью 1379 г. московский князь становится на тот путь, который приведет его к решению пригласить из Киева в Москву столь нежеланного до сих пор Киприана". [538] Он же особо подчеркнул связь между отходом Дмитрия Московского от активного антиордынского курса в 1378–1379 гг. и его действиями, направленными на создание подчиненной великокняжеской власти церковной организации во главе с Михаилом-Митяем. [539] Возвращение Дмитрия Московского к активной антиордынской политике исследователь также датирует осенью 1379 г. и причину этого видит в переориентации московского великого князя на церковные круги, которые находились под влиянием Сергия Радонежского и его племянника симоновского игумена Федора и являлись сторонниками Киприана и его курса на открытую конфронтацию с Ордой. [540] Выводы и наблюдения Г. М. Прохорова, как и в целом его исследование Повести о Митяе, открывают новые более широкие возможности для углуб- /121/ ленного изучения столь сложной и противоречивой эпохи в истории феодальной Руси, как Куликовская. Но они же подвергают сомнению ставшие уже общепризнанными даты некоторых важнейших событий и фактов, связанных с деятельностью Киприана, и требуют их уточнения. Г. М. Прохоров не сделал этого и поэтому, в конечном счете, должен был задать себе вопрос: если великий московский князь стал на сторону "монашеской партии" осенью 1379 г., а вести из Константинополя пришли в Москву раньше февраля 1381 г., то почему же он ждал этого времени, чтобы послать Киприану в Киев приглашение сотрудничать с ним? По мнению Г. Прохорова, только после того, как весть о гибели Мамая, принесенная послами Тохтамыша, убедила Дмитрия Донского в том, что война выиграна, а "политическая линия монашеской партии не оказалась гибельной и даже принесла добрые плоды", он "решается, наконец, сделать последний шаг на том пути, на который он встал осенью 1379 г., после отъезда Митяя, – решается послать за митрополитом Киприаном". [541] Такое объяснение причины задержки с приглашением Киприана в Москву не представляется убедительным. Тем не менее, выводы Г. М. Прохорова позволили Г. А. Федорову-Давыдову вполне резонно утверждать, что "перед Куликовской битвой Дмитрий (Московский. – Авт.) апеллирует к Киприану и его политике митрополии "всея Руси". [542]

538

Прохоров Г. М. Повесть о Митяе… – С. 104.

539

Прохоров Г. М. Повесть о Митяе… – С. 48–50, 84–85.

540

Прохоров Г. М. Повесть о Митяе… – С. 103, 104, 117.

541

Прохоров Г. М. Повесть о Митяе… – С. 111.

542

Федоров-Давыдов Г. А. Монеты Московской Руси. – М., 1981. – С. 56–57.