Земля несбывшихся надежд
Шрифт:
Помню, как мама рассказывала, что после смерти Мохини Лакшмнан начал во сне скрипеть зубами. Внезапно я начала бояться Лакшмнана. Не знаю, откуда приходит этот страх, но я прихожу от Лакшмнана в ужас. Это не потому, что он ударил или обидел меня, или я увидела, как он в раздражении пробил рукой дырку в стене или сделал еще что-то, на что жаловались мама и Анна. Но неожиданно в моем воображении он уже не отбивает при стирке одежду о камень в ореоле сияющих брызг, сверкающих, как бриллианты, он — злой Асура, один из жестоких великанов, правящих подземным миром. Я чувствую, что злость переполняет его, находится под кожей так близко к поверхности, что мельчайшая, незначительная царапина может дать ей
После того как японцы ушли, меня послали в школу; но я была только средней ученицей. Моей лучшей подругой была Налини. Мы нашли друг друга, когда китайские девочки в нашем классе отказались с нами сидеть, пожаловавшись учителям, что мы чернокожие, потому что нечистые. Когда же учителя заставили их сесть с нами, они пожаловались своим матерям, которые приехали в школу и потребовали, чтобы их дочерям разрешили сидеть отдельно от индийских девочек. «У индийских девочек в волосах вши», — надменно и лживо заявили они. Поэтому Налини и я, в конце концов, стали сидеть вместе. У нас у обеих была темная кожа, но она была намного беднее меня, потому что у меня было нечто такое, чего у нее не было. У меня была мама.
С моей точки зрения, мама — хорошая женщина. Без к никого бы из нас здесь сегодня не было. Я глубоко сожалею, что не способна дать ей возможность гордиться мною. Я с радостью стала успешным продолжением ее самой, во что она с таким трудом старалась превратить нас всех. Как я хотела стать частью картины, которую мама рисовала в своем воображении. Я могу представить себе эту картину: это сцена прекрасного дня рождения в великолепном доме. Возможно, это день рождения кого-то из детей Лакшмнана, а мы все приезжаем к нему по красивой подъездной дорожке в дорогих автомобилях. На нас хорошая одежда, наши мужья и жены улыбаются рядом с нами, а наши дети бегут вперед, чтобы радостно броситься к своей улыбающейся бабушке. Ее руки широко распахнуты, чтобы обнять всех этих маленьких человечков в красивых одеждах. Лакшмнан наклоняется с высоты своего роста в шесть футов два дюйма и нежно целует маму в щеку. На заднем плане благосклонно улыбается жена Лакшмнана. Рядом с ней стоит стол, полный красиво упакованных подарков и изысканных угощений.
Иногда я удивляюсь, почему Анне не нравится моя картина? Почему у нее присутствует такое тщательно скрываемое презрение к тому, что маме хотелось бы этого? Я этого страстно хочу. А Анна ведет себя так, словно мама разрушила всю нашу семью. Это абсолютно не так.
Жена Лакшмнана называет маму желто-коричневой паучихой. Как она утверждает, наш бедный отец, только чтобы она не развелась с ним, каждый месяц приносит домой коричневый конверт, полный денег. Да, может быть, мама и есть коричневая паучиха. Всю свою жизнь она из ничего выплетала для всех нас еду, самую лучшую одежду, любовь, образование и крышу над головой. А я дочь этой паучихи. И я не могу не считать ее прекрасной. Я потратила всю мою жизнь, стараясь сделать маму счастливой. Потому что, когда она счастлива, весь дом ликует, стены широко улыбаются, шторы радостно трепещут, голубые покрывала на подушках смеются в солнечном свете, вливающемся через открытые окна, а огонь в печи пляшет от восторга. Когда я смотрю на маму, то внутри у меня возникает страстное желание быть такой, как она, хотя и сама знаю, что похожа на отца.
Я не могу вспомнить проблемы, которую не смогла бы одолеть моя мама. Она бралась за них легко и бесстрашно, будто это какие-то носовые платки, которые просто нужно сложить. Случалось, что приходилось ронять слезы, но и их можно утереть. Когда японцы уходили, отцу было пятьдесят три. В доме
— Проходите, проходите, — настоятельно приглашал он нас.
Можно было сразу сказать, что он был порядочным человеком. Окна его кабинета выходили в прекрасный квадратный садик, через середину которого проходил крытый коридор, соединявший два здания. По коридору, непринужденно разговаривая, проходили медсестры и врачи. На деревьях сидели птицы майна, а два мальчика играли в игру с каштанами на бечевке. На улице все было мирным и спокойным, но за стенами плакала моя мама. Мистер Муругесу заметно сжался на своем стуле. Мама прикладывала к глазам один из больших отцовских носовых платков и просила мистера Муругесу дать отцу работу.
— Посмотрите, как еще мала моя младшая, — сказала она, поворачивая свое лицо в мою сторону. — Как я смогу кормить и одевать всех их? — спросила она смущенного мистера Муругесу.
Еще через несколько минут он вскочил со своего стула, как будто стул этот внезапно стал для него слишком горячим.
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, — хрипло успокаивал он ее, поправляя свои очки и открывая левый ящик стола. — Попросите своего мужа прийти и встретиться со мной. Я уверен, что мы найдем для него что-нибудь в бухгалтерии. Когда он придет сюда, мы сможем поговорить о его жалованье.
Мама прекратила рыдать и стала с чувством благодарить его. Благодарность исходила от нее большими теплыми волнами, которые обволакивали пришедшего в замешательство мужчину.
— С удовольствием, с удовольствием, — бормотал мистер Муругесу.
Из ящика своего стола он вынул квадратную жестяную баночку. Когда он взял ее в руки, то выражение смущения и беспомощности исчезло с его лица. Он открыл ее и предложил содержимое мне. Внутри находились разные индийские пирожные в сахарной глазури.
— Спасибо, — застенчиво произнесла я, взяв одно ладху.
Пирожное в моей руке было таким большим, а исходящий от него аромат сахара и кардамона таким соблазнительным! К этому моменту великодушный мистер Муругесу уже полностью овладел собой, и на его лице появилась обаятельная улыбка.
— Не ешь это здесь. Ты насоришь в офисе мистера Муругесу, — посоветовала мама с таким выражением, будто сказала «не смей позорить меня перед посторонними».
— Нет, нет, позвольте ребенку съесть это сейчас, — настаивал мистер Муругесу высоким счастливым голосом.
Я откусила от яркого желто-красного шарика. Мгновенно мягкие круглые крошки упали на мою красивую, праздничную одежду и покатились на полированный серый пол мистера Муругесу. Я помню, как тайком глянула вверх на маму и наткнулась на ее пристальный и злой взгляд. Ее ресницы были все еще влажными, но к тому времени все слезы уже были аккуратно сложены в белом носовом платке отца.
Война закончилась, и появилось много поводов для праздников. Старому Сунгу исполнилось шестьдесят. В связи с этим его третья жена решила устроить торжество. Прорицатель предсказал, что для Старого Сунга это может быть последним днем рождения. Решили, что это должен быть всем праздникам праздник. Соберутся все его жены и дети. Целыми днями кухарка вымачивала, фаршировала, увязывала, мариновала, пекла, жарила и складывала в герметичные банки всевозможные деликатесы. Муи Цай чистила, натирала, мыла и помогала на кухне. Весь дом был украшен красными флажками со специальными пожеланиями еще большего процветания.