Земля обетованная
Шрифт:
Проделав эту операцию, он долго улыбался, с довольным видом разглаживая бакенбарды.
Вскоре в кабинет проскользнул высокий худой, франтовато одетый еврей с золотым пенсне на горбатом носу; у него была рыжая бородка клинышком, разделенные на прямой пробор волосы завивались мелкими завитками, как овечья шерсть, а карие глаза беспокойно перебегали с предмета на предмет. Он беспрестанно облизывал вывернутые, потрескавшиеся губы синеватого цвета и кривил их в презрительной усмешке.
Это был Клейн — близкий
Он вошел так тихо, что банкир не услышал. Окинув взглядом кабинет, бросил на кресло перчатки, на стул — шляпу и небрежно развалился на диване.
— Как поживаешь, старина? — закуривая папиросу, спросил он.
— Так себе. Ты меня напугал, Бронек! Крадешься, как вор.
— Ничего с тобой не сделается!
— Что нового?
— Много чего. Сегодня стало известно, что Фишбин прогорел.
— Пусть себе прогорает на здоровье. Ну что из себя представлял этот Фишбин? Он как музыкант, который головой, локтями, коленями, руками и ногами одновременно играет на десяти инструментах. Разве так дела делают? У одного заработал десятку, а другой его за дверь вытолкал.
— Говорят, на этой неделе на фабрике Гольдберга будет пожар, — шепотом сообщил Клейн.
— Такое несчастье богатому только на пользу.
— А что с Мотлем?
— Не говори мне о нем! Этот негодяй, мошенник, пройдоха хочет платить тридцать процентов!
— Ему тоже жить надо.
— Не болтай глупостей, Бронек! И ничего смешного тут нет: ведь я теряю около трех тысяч рублей.
— Ха-ха-ха! Ему как раз столько нужно, чтобы жениться! — Он, смеясь, расхаживал по кабинету и с любопытством заглядывал в несгораемую кассу.
Поймав его взгляд, Гросглик запер ее.
— Бронек, ты заглядываешься на кассу, как на свою невесту! — воскликнул он. — Даю тебе слово: она никогда тебе не достанется, и ты даже не поцелуешь ее! Ха-ха-ха! — Его позабавила мина Клейна.
А тот, усевшись рядом, стал что-то нашептывать ему на ухо.
— Мне это уже известно. Надо переговорить с Вельтом. Пан Блюменфельд!— крикнул он в открытую дверь конторы. — Телефонируйте Морицу Вельту и скажите, что я прошу его зайти по очень важному делу!
— Но об этом, Бронек, молчок! Мы съедим Боровецкого, прежде чем он успеет свариться.
— А я тебе говорю: вам его не съесть, потому что…
Договорить помешал вошедший служащий.
У него был такой испуганный и растерянный вид, что банкир вскочил с места.
— Пан Гросглик, пан Гросглик! Этот негодяй, этот подлец Тушинский, что он наделал!
— Что случилось? Говорите тише, тут вам не синагога!
— Получил вчера четыреста рублей и исчез. Я был у него на квартире — там пусто. Он забрал вещи и ночью уехал в Америку! В Америку уехал!
— Арестовать его, заковать в кандалы, в тюрьму посадить, в Сибирь сослать! — кричал банкир, размахивая
— Я и сам хотел послать телеграмму, заявить в полицию, но это стоит денег… Поэтому мне нужно получить ваше разрешение.
— Мне денег не жалко. Пусть я лишусь состояния, но этого негодяя надо изловить! За свои четыреста рублей я его в тюрьме сгною!
— Может, вы распорядитесь открыть счет на связанные с этим расходы?
— А сколько это будет стоить? — уже спокойней спросил банкир.
— Точно не могу сказать, но в несколько десятков рублей вам это обойдется.
— Что, что? Я еще должен тратиться на этого негодяя! Да пусть он сдохнет! А кто его посылал за деньгами? — спустя минуту спросил он.
— Я, по вашему распоряжению. — Служащий сделал робкую попытку оправдаться.
— Вы посылали, вы и отвечайте. Не желаю больше ничего слышать! Четыреста рублей пропали по вашей вине, значит, вы за них в ответе!
— Пан Гросглик, я — бедный человек и честно прослужил у вас двадцать лет. У меня восьмеро детей! Я не виноват: ведь вы сами распорядились послать за деньгами этого негодяя, — жалобно причитал он, глядя на банкира так, словно вот-вот упадет ему в ноги.
— Вы отвечаете за кассу и обязаны знать своих подчиненных. Повторяю: деньги должны быть возвращены! Ступайте! — грозно сказал банкир и, повернувшись спиной, стал допивать чай.
Служащий постоял с минуту, бессмысленно глядя на широкую спину своего патрона и тоненькую струйку дыма от лежавшей на краю стола сигары, и, тяжело вздохнув, вышел.
— Он меня дураком считает. Небось поделили деньги с Тушинским. Знаем мы эти штучки!
— Пан Вельт! — объявил рассыльный.
— Проси! Бронек, поди скажи этому болвану: если деньги не найдутся, я упрячу его в тюрьму. Пан Вельт, входите, пожалуйста! — крикнул он, видя, что Мориц разговаривает с Вильчеком.
Мориц поздоровался и, в упор глядя на банкира, решительно сказал:
— Я пришел по вашему звонку. Но у меня к вам тоже есть дело.
— Да? Ну, это мы в два счета уладим, потому что я хочу переговорить с вами по одному весьма щекотливому делу.
— Так вот: фирме Адлер и К 0требуется большая партия шерсти, и они обратились ко мне. Я могу поставить им шерсть, но для этого мне нужны деньги.
— Я вам дам деньги. А прибыль пополам, согласны?
— Конечно. Мы заработаем на этом пятнадцать процентов.
— Сколько вам нужно?
— Тридцать тысяч марок на Лейпциг.
— Хорошо, я вышлю по телеграфу. Когда вы едете?
— Сегодня ночью и через неделю вернусь.
— Решено! — весело воскликнул банкир.
Отодвинувшись от стола и пытливо глядя на Вельта, он закурил сигару. Мориц поправлял пенсне, кусал набалдашник трости и тоже внимательно смотрел на банкира.