Земля обетованная
Шрифт:
Фабрика, которую Боровецкий купил у Мейснера и теперь перестраивал, находилась в одном из переулков, рядом с Константиновской улицей, в квартале маленьких фабричонок и кустарных мастерских, пришедших в упадок с развитием промышленности.
Вдоль кривых немощеных и грязных — переулков тянулись одноэтажные домишки с большими мансардами.
Громада мюллеровской фабрики и густой лес каменных труб словно придавливали эти покосившиеся, вросшие в землю хибарки.
Тротуары, верней, цепь выбоин и наполненных мусором
На мостовой, где никогда не просыхали большие лужи, копошились чумазые, оборванные ребятишки, похожие на мокриц, которые вывелись в этих трущобах. Повсюду толстым слоем лежала угольная пыль. Вздымаемая проезжавшими телегами, она черным туманом висела над улицами, оседала на стенах домов, разъедала чахлую листву искривленных, анемичных деревьев, которые, точно калеки, стояли на тротуарах или протягивали из-за заборов обезображенные, узловатые ветви.
Монотонное сухое постукивание ткацких станков, серые остовы которых содрогались за тусклыми стеклами окон, сливались с мощным гулом фабрики Мюллера.
Мориц Вельт поспешно миновал этот обреченный на умирание квартал. Жалкие лачуги внушали ему отвращение, а чахоточное постукивание станков и едва тлевшая, готовая вот-вот угаснуть жизнь раздражали его.
Он любил шум больших машин. Гул могучего фабричного организма бодрил его, наполняя приятным ощущением силы и здоровья.
Взглянув на сотрясавшиеся от работы корпуса мюллеровской фабрики, он невольно улыбнулся, с одобрением посмотрел на стоявшую рядом прядильню Травинского, и взгляд его задержался на красных безмолвных строениях напротив, принадлежавших Бауму-старшему; их пыльные, затянутые паутиной окна были тусклы, точно глаза умирающего.
Отделенный от Травинского пустырем, Боровецкий строил, верней, перестраивал старую мейснеровскую фабрику, которую купил за бесценок, так как она несколько лет бездействовала.
Главный корпус надстраивали, и его фасад был обнесен лесами, леса высились во всех концах большого квадратного двора, и сквозь них краснели возводимые стены и мелькали силуэты рабочих.
— Добрый день, пан Давид! — сказал Мориц, увидев Гальперна.
Тот с зонтиком под мышкой стоял посреди двора и, задрав голову, смотрел на стройку.
— Добрый день! Скоро в Лодзи прибавится еще одна фабрика! Она растет как на дрожжах! «Пан Гальперн, — сказал мне доктор, — вы больны, вам надо лечиться и нельзя работать». Вот я и лечусь: разгуливаю по Лодзи и смотрю, как она строится. Это помогает лучше всякого лекарства.
— Вы не видели Боровецкого?
— Он только что был в прядильне.
Мориц вошел в низкое длинное строение с двускатной застекленной крышей.
Светлые помещения были загромождены деталями машин, грудами кирпича, рулонами толя; их оглашал гомон людских голосов, лязг и стук монтируемых станков, чьи
— Мориц, пришли ко мне Яскульского! — крикнул Макс Баум.
В синей перепачканной блузе, с трубкой в зубах он устанавливал вместе с рабочими машины.
Яскульский (его Боровецкий взял на работу в самом начале строительства) выполнял разные поручения.
— Эй, ваше благородие! Пришлите сюда четырех рабочих посильней, да живо! — крикнул ему Баум, продолжая собирать с механиками станок, который надлежало поднять домкратом и установить на кирпичном основании.
Остановившись посередине цеха, так как не мог подойти ближе, Мориц о чем-то спрашивал Макса.
— Не морочь голову, в воскресенье поговорим! Кароль во дворе!— прокричал в ответ Макс.
Кароля Мориц увидел у огромных ямин, — в них ссыпали и тут же гасили известь. Сквозь завесу белой известковой пыли едва проступали белые силуэты рабочих и очертания телег.
Боровецкий, тоже весь в известке, вынырнул на минуту из белого облака и, поздоровавшись с Морицем, шепнул ему на ухо:
— Красильные машины не прислали! Отговариваются нехваткой.
— Не хотят продавать в кредит. Что же делать?
— Я уже написал в Англию. С опозданием и немного дороже, но машины будут! Черт бы побрал этих швабов! — сказал он со злостью.
Мориц промолчал и только пристально посмотрел на него, потом внимательным взглядом окинул фабрику, рабочих, стоявшие под чехлами станки во дворе, еще раз завернул к Максу, зашел на цементный склад к Яскульскому, словом, всюду побывав и с удвоенным вниманием ко всему присмотревшись, остался недоволен.
— Это тесто, а не известка, — сказал он, останавливаясь возле каменщиков.
— Пусть другие делают кладку хоть на песке, а я не желаю, чтобы потом все обрушилось мне на голову, — сказал Боровецкий.
— Я вчера подсчитал: перекрытия по проекту Моньера обойдутся на две тысячи дороже обычных.
— Зато по прочности они стоят все четыре! К тому же они огнеупорные.
— И поэтому ты предпочел их? — тихим голосом спросил Мориц, надевая пенсне.
— Да. Если случится пожар, сгорит, по крайней мере, один этаж, а не все.
— Ну иногда это не так уж страшно…
Кароль опешил и ничего ему не ответил. Мориц побродил еще немного по фабрике, с неудовольствием отмечая, что строят основательно, а это требует больших затрат.
Просмотрев в конторе ведомость по выплате жалованья, сказал письмоводителю, что рабочим платят слишком много. Он придирался ко всему, находя, что делается все чересчур добротно и потому обходится так дорого.
— Я знаю, что делаю, в ответ на его замечания сказал Кароль.