Земля обетованная
Шрифт:
Боровецкий заторопился в Хеленов.
Там было тихо и прохладно.
Молодые деревца всеми своими листьями тянулись к солнцу, отбрасывая дрожащие тени на белые ресторанные столики.
Ярко-зеленым ковром, пестрящим красными и желтыми тюльпанами, расстилались газоны, окаймленные песчаными дорожками и посыпанными гравием аллеями, над которыми летали ласточки.
В зверинце дремали разморенные жарой звери. Около угловой клетки толпились дети и дразнили обезьян, вопя от восторга, когда те начинали метаться как безумные и пронзительно кричать.
Узкие,
В прозрачной воде стаями проплывали золотистые карпы.
Войдя в тенистую аллею, которая вела мимо пруда в верхнюю часть парка, Кароль увидел сквозь заросли дикого винограда Каму и Горна — они сидели на берегу и кормили карпов.
Кама без шляпы, с падающими на лоб волосами, разрумянившись и от души веселясь, крошила рыбам хлеб, а когда те высовывали из воды свои жадно раскрытые, круглые рты, грозила им ивовым прутом и, заливаясь детски беспечным смехом, поминутно поворачивала к Горну оживленное лицо; он сидел чуть повыше, прислонясь спиной к увитой диким виноградом решетке, не меньше Камы увлеченный забавным зрелищем.
— Мило, дети мои, очень мило! — воскликнул Кароль, подходя к ним сзади.
— Ой, мамочки! — вырвалось у Камы, и она закрыла руками раскрасневшееся лицо.
— Ну что карпы? Едят?
— Еще как! На целых десять копеек булок слопали, — с живостью отвечала она и стала рассказывать, какие они смешные.
Говорила она сбивчиво, не в силах побороть смущения.
— Расскажешь об этом в присутствии тети, ладно? Ну, я пошел! Желаю приятно провести время! — сказал он, отметив не без злорадства, как при упоминании о тетке Кама побледнела и нервным движением откинула со лба волосы.
— А вот и расскажу, все расскажу…
— Пан Горн, зайдите завтра к Шае, — он приехал и обещал принять вас на работу. Мне Мюллер передал.
— Благодарю вас. Очень рад…
На самом деле он нисколько не обрадовался, озадаченный тем, что Кароль застал его за таким недостойным взрослого человека занятием, как кормление рыб.
— Не буду нарушать вашу идиллию. Прощайте!
Сказал и пошел прочь. Его догнала Кама, заступив дорогу и оправляя измятое платье, она заговорила прерывающимся от волнения голосом:
— Пан Кароль… Золотой, дорогой пан Кароль, не рассказывайте тете…
— Почему? Ведь тетя разрешила тебе пойти гулять.
— Да, конечно. Но, видите ли, пан Горн такой несчастный… такой бедный… он поссорился с отцом, у него денег нет… Вот я и хотела, чтобы он немного развлекся… Тетя разрешила, но…
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь? — наслаждаясь ее растерянностью, спросил он.
— Если вы скажете, надо мной станут смеяться, дразнить, и я буду такая же несчастная, как пан Горн… его прогнали с работы, у него нет денег, и еще он с отцом поссорился…
Она говорила торопливо, сбивчиво, глаза ее наполнились слезами, губы горестно искривились
Кароль видел: она сейчас заплачет.
— А если я все-таки скажу, тогда что? — шутливо спросил он, заправляя ей за уши пряди черных волос.
— Тогда и я скажу, что вы ходили на свидание. Ага, попались! — торжествующе воскликнула она.
Слезы у нее мгновенно высохли, и волосы снова упали на лоб. А розовые ноздри раздувались, как у жеребенка, который вот-вот взбрыкнет, глаза блестели, и на лице появилось плутовато-задорное выражение.
— С кем же у меня, по-твоему, свидание? — с улыбкой спросил он.
— Не знаю. Но ведь не ради свежего воздуха оказались вы в такое неурочное время в парке, — сказала она, заливаясь веселым смехом.
— Однако ты сообразительная девочка! Так и быть, не скажу тете, что ты ходила в Хеленов утешать пана Горна.
— Спасибо! Я вас очень-очень люблю! — обрадованно воскликнула она.
— Больше Горна?
Не ответив, она побежала кормить рыб.
Из верхней части парка он видел на другой стороне пруда на фоне вьющейся зелени их склоненные над водой головы, и время от времени по зеркальной водной глади до него долетал звонкий смех.
Люции еще не было.
И он стал прохаживаться по узким дорожкам — безлюдным и тенистым.
В зарослях сонно чирикали птицы, сонно шелестели листья, издалека, как сквозь сон, слышался приглушенный городской шум.
Над головой голубело небо, в отдалении сквозь деревья блестела вода, мелькали среди зелени красные платья девочек, по листьям ползли, растопырив крылья, майские жуки.
Присев на скамейку в главной аллее, у спуска к пруду, он наблюдал за детьми, тихо игравшими под присмотром дремлющих бонн. Над ними сонно покачивались деревья, рассевая пятна мерцающего света, которые причудливыми узорами покрывали газоны.
Нарушая безмолвие, из города порой долетал глухой гул и, растворяясь в тишине, тоже молкнул; из зверинца доносилось рычание; чьи-то голоса оборванной гаммой оглашали нагретые солнцем аллеи.
И опять воцарялась тишина.
Только ласточки неутомимо петляли над парком; они проносились над самыми головами детей, стороной облетая деревья, людей, ни на миг не замедляя свой стремительный лет.
Из дремотного забытья Кароля вывел явственный сухой шелест шелка; он поднял глаза и безотчетно шагнул вперед.
Навстречу ему шла Люция.
Над головой у нее колыхался светло-лиловый зонтик, окрашивая в теплые тона печальное лицо и широко раскрытые глаза.
Почти одновременно заметив друг друга, они непроизвольно протянули руки.
Ее бледное лицо просияло, глаза заблестели от счастья, еще ярче заалели губы, и она подалась вперед, точно хотела кинуться в объятия, но внезапно набежавшая тучка заслонила солнце и на землю упала серая тень, словно коснувшись их душ грязной тряпкой. Люция нервно вздрогнула, протянутая рука безжизненно упала, лицо омрачилось, сжались, как от боли, побелевшие губы, и, отведя отрешенный, погасший взгляд, она стала медленно спускаться к пруду.