Земля обетованная
Шрифт:
Малиновский, правда, уже не раз исчезал таинственным образом и возвращался бледный, расстроенный, не говоря, где был, но так долго он еще никогда не отсутствовал.
Горн обошел знакомых в надежде что-нибудь разузнать, но Малиновского в последние дни никто не видел; визит к родителям он отложил напоследок: не хотел их волновать.
Ему пришло в голову справиться у Яскульских: Малиновский часто наведывался к ним. Они жили теперь между линией железной дороги, лесом и фабрикой Шайблера
Улицу эту с равным правом можно было назвать и городской, и деревенской, и просто свалкой: там между домами зеленели полоски полей, высились груды мусора и зияли огромные ямы, из которых выбирали песок.
Рядом с деревянными хибарками, сколоченными на скорую руку дощатыми складами возвышались уродливые коробки пятиэтажных домов из красного неоштукатуренного кирпича.
Под пригорком, на котором стояли дома, протекал зловонный ручей, отливавший всеми цветами радуги, — в него спускали фабричные стоки. Петляя между длинными заборами и кучами мусора, он обозначал границу между городом и начинавшимися сразу за ним полями.
Яскульские обитали около леса, в деревянной развалюхе со множеством окон по фасаду; сбоку лепились к ней пристройки, а на покосившейся крыше громоздились мансарды. Жилось им теперь значительно лучше: он зарабатывал пять рублей в неделю у Боровецкого на строительстве фабрики, жена торговала в лавчонке, получая от ее владельца-пекаря десять рублей жалованья и даровую квартиру.
Перед дверью лавки сидел закутанный в одеяла Антось и печальным мечтательным взглядом смотрел на лунный серп, который выглянул из-за туч и посеребрил мокрые от росы железные крыши и фабричные трубы.
— Что, Юзек дома? — спросил Горн, пожимая худую руку чахоточного.
— Дома… Дома… — с усилием прошептал он, не выпуская его руки.
— Ты лучше себя чувствуешь, чем зимой?
— А туда кто-нибудь попадет? — спросил больной, указывая широко открытыми глазами на луну.
— Разве что после смерти… — сказал Горн, входя в лавку.
— Мне кажется, там очень тихо… — вздрогнув всем телом, прошептал больной, и на лице его застыла бесконечно печальная, страдальческая улыбка.
Он замолчал и сидел, прислонясь головой к двери, с повисшими, точно лохмотья, бессильными руками, а душа его устремилась ввысь, в пугающую, таинственную бездну, по которой плыл серебряный серп луны.
Горн нашел Юзека в маленькой комнатушке за лавкой, заставленной кроватями и разной рухлядью; несмотря на открытые окна и дверь, там было очень душно.
— Ты давно видел Малиновского?
— В воскресенье, но у нас он уже недели две не был.
— А Зоська когда у вас была?
— Зоська к нам больше не приходит. Мама на нее рассердилась.
— Что она там делает? — спросил Горн, глядя на лес, темной стеной стоявший так близко к дому, что полоса света от лампы золотила стволы сосен.
— Землю копает. Это Марыська-ткачиха, родом из наших мест. Мама уступила ей огород, и она после работы целыми вечерами там копается. Воображает, дурочка, будто она в деревне.
Горн не слушал, думая о том, где искать Адама. Отсутствующим взглядом окинул он комнату, лавчонку с блестящими бидонами из-под молока, вдохнул душный, пыльный воздух, пахнущий табачным дымом и хлебом, и на прощанье спросил шутливо:
— Что, опять любовное послание получил?
— Да… — сказал Юзек и густо покраснел.
— Ну будь здоров!..
— Я с вами выйду.
— На свидание собрался? — пошутил Горн.
— Да… Тише, а то мама услышит.
Он быстро оделся, и они вместе вышли на темную улицу.
Теплый июньский вечер выгнал людей из домов и жалких нор, служивших им жильем. И они сидели в полумраке сеней, на порогах, прямо на земле или на подоконниках. В открытые окна видны были низкие, тесные комнаты, заставленные кроватями и топчанами и, как ульи, кишащие людьми.
Фонарей на улице не было, и она освещалась луной и светом, падавшим из окон и открытых дверей трактиров и лавок.
По мостовой с криками бегали ребятишки, из кабака доносился нестройный хор пьяных голосов, мешаясь с грохотом мчавшихся мимо поездов и со звуками гармошки, игравшей где-то на чердаке залихватский краковяк.
— Где у тебя рандеву? — спросил Горн, когда они вышли на тропинку, через большое картофельное поле ведущую в город.
— Здесь, недалеко, около костела.
— Желаю успеха!
Горн направился к родителям Адама, чтобы справиться о нем, и застал семейную сцену.
Мать, стоя посреди комнаты, громко кричала, около печки судорожно рыдала Зоська, у стола, закрыв руками лицо, сидел Адам.
Горн вошел и тотчас в растерянности ретировался. Следом за ним выбежал Адам.
— Дорогой, подожди меня, пожалуйста, минутку в воротах. Очень прошу тебя! — взволнованно прошептал он и вернулся в комнату.
— Еще раз спрашиваю, где ты пропадала три дня? — громким, визгливым голосом кричала мать.
— Я уже говорила: в деревне под Пиотрковом у знакомых.
— Не ври, Зоська! — бросил Адам, и его зеленые добрые глаза сверкнули гневом, — Я знаю, где ты была, — прибавил он тише.
— Ну, где? — испуганно спросила девушка и подняла заплаканное лицо.