Земля заката
Шрифт:
А Борис Николаевич, оказывается, говорил по-местному довольно бегло, Саша с трудом улавливал, что он торгуется и просит особых условий.
Хозяин и клиент то повышали голос и спорили, то успокаивались и мирно говорили, сопровождая беседу смешками.
Младший выхватывал отдельное: «Добже», «Добже», «Не ма мовы!».
И даже один раз громкое: “Kurwa!”. Он знал, что это ругательство, вроде артикля «бля».
А когда боцман машинально сбился на русский, видимо, его лексикон закончился… то услышал от усатого в ответ: «пшепрашам, не розумием». Хотя по хитрым глазам
Боцман скрипнул зубами и повторил то же самое по-английски. Английский поляк явно знал лучше, чем Саша.
Сделка состоялась.
Младший отметил для себя, что часть товаров покупалась и продавалась в кредит, ходили векселя и расписки, практиковались вложения в какие-то ценные бумаги. В Питере тоже были зачатки подобного, но здесь это было более развито. Само существование международного банковского дела показалось Младшему важным знаком. Не просто первобытный бартер или примитивное «купи-продай» за монеты. Значит, цивилизация или поднялась до уровня Нового Времени, то есть европейского XVI века, или полностью не разрушилась.
После боцман пошёл на площадку посмотреть грузы с помощником пана Завадского, а Младшего оставил в офисе.
Оставил не просто, а с заданием перепроверить накладные, сверить, сходятся ли суммы.
Для этого на столе были artykuly papiernicze, то есть канцелярские принадлежности, и старый калькулятор. Еще он получил кружку горячего эрзац-кофе из цикория и вполне пристойные пончики, посыпанные сахарной пудрой, которые после корабельной кухни нормально «зашли».
Он старался не отвлекаться. Складывал и пересчитывал кучу чисел, за которыми скрывались объемы проданного и закупленного.
Он мало понимал, о каких товарах идёт речь, потому что названия некоторых скрывались за сокращениями или аббревиатурами. Но видел порядки величин. Много тонн, кубометров, погонных метров и тысячи штук.
– Проше пана, – вдруг заговорил поляк, видя, что Младший закончил пересчитывать и доел угощение. – Один вопрош. Как там у вас живется на России?
Его русский был слегка шепелявый, делавший длинные фразы неразборчивыми. Будто слушаешь старый магнитофон.
Данилов саркастически хмыкнул.
– Просто благодать. Сады цветут, текут реки из киселя в печенюшных берегах. Добро и миролюбие.
– Naprawde? – насмешливо переспросил хозяин. – Не врёшь?
– Окей, скажу правду. На самом деле резня, погромы, голод, завоеватели туда-сюда ходят. Жизнь кипит. Утром не знаешь, будешь ли вечером живой.
Поляк покрутил усы и ответил, что он «разумеет».
– А дзума? – шевельнулись тараканьи пшеничные усы. – То есть чума. Бывает?
– Вот чумы нету. До нее обычно не доживают.
– Добже. То добже, – купец рассмеялся, как хорошей шутке, заложив руки в жилетные карманы. Похоже, ему понравился ответ гостя.
А когда брюхо пана перестало трястись, он сказал, медленно и с расстановкой:
– To wszystko przez takich jak ty, – и обвел руками вокруг.
И посмотрел на Младшего. Будто давая прочувствовать эту фразу. Младший только хмыкнул. Он не очень разумел.
–
Младший уже собирался что-то возразить, но тут хлопнула дверь.
– Ври да не завирайся, – сказал торговцу Борис Николаевич, входя в помещение и почти тыча пальцем в его телеса. – Жалкий пшек. Забыли товарища Суворова? Можем напомнить.
Видимо, он расслышал последние слова их диалога, стоя за дверью.
Николаич ещё что-то добавил на польском, отчего поляк покраснел, а потом позеленел.
Младший подумал, что они сейчас подерутся. Но хозяин лавки быстро взял себя в руки и обратил всё в шутку, сказав какой-то непонятный Младшему афоризм, смысл которого угадывался. «Милые бранятся – только тешатся». И дальше они к этой теме не возвращались.
На завершение сделки фраза Бориса никак не повлияла. Агрессии поляк не проявил, только смотрел насмешливо. Но не волком. И сказал, когда они уже подписывали документы, что в честь дня рождения тёти и своего хорошего настроения сделает им скидку в пять процентов.
– Глупые люди, что с них взять, – вздохнул боцман, когда они вышли из натопленного помещения в вечер. – Давно понял, что их не убедить. Да любой польский ёжик знает, что начали пиндосы! В общем, если будешь ходить тут один, говори, откуда ты… только на свой страх и риск. Хотя и так определят. И драть будут наценку. А улыбкам не верь. Вот с какого хера он вдруг дал нам скидку? Обычно гроша не уступит, клещ. И ведь приходится покупать у него, у Толстого Янека. Остальные еще больше дерут. Мутный народ. Давно не видел этого чёрта Завадского таким счастливым… Надо будет всё на три раза перепроверить и пересчитать, когда товар доставят. А то эти курвы могут надурить, как два пальца…
А Младший всё размышлял, что же так обрадовало старого поляка. Может, если бы добавил жутких деталей про жизнь в России, скидка была бы ещё больше? Десять процентов?
Вот такие они бывают, застарелые обиды.
*****
На третий день команду отпустили в увольнительную. На борту остались только вахтенные. Да ещё у кочегаров были дела. Они должны почистить топки, проверить и заменить колосники, отдраить от сажи и нагара трубы. Ну, и самое ненавистное – удаление накипи из котлов. Остальные пошли в загул. Не одной толпой (это запрещено правилами), а малыми группами человек по пять-семь. Стоянка продлится ещё несколько дней. Город славился не только промышленностью, но и местами, где можно «оторваться».
Свиноустье – не город-государство, а свободный порт, входящий в маленькую республику с жутковатым названием Польска Померания. Эти земли когда-то являлись частью Польши. Главным городом был находившийся южнее Щецин, отделенный от Свиноустья довольно обширным внутренним водоемом – Щецинской Лагуной.
Говорили, что сейчас вся территория прежней Польши представляла собой совокупность княжеств, пустошей и вольных городов. Между ними иногда бывали запутанные отношения. Впрочем, как и везде.